A shadow - Kajiura Yuki The Hanging Tree - Peter Hollens
Туман стелился по влажной земле, любовно обнимая стебельки пожухлых трав и ветви кустарников, растекаясь по брусчатой дороге, густой и белый, словно молоко. Воздух был свежим, хвойно-травяным, чуть меньше — яблочным, чуть пряно-карамельным в дань празднику, тягучим и до невозможности промозглым. Ной лишь сильнее кутается в белоснежное пальто, поправляет брошь на меховом воротнике, ненавязчиво отмахивается от пушистого белого хвоста. Он пытался согнать кота со своих плеч раз пять, если не больше, но все безуспешно — упрямое животное отчаянно сопротивлялось перспективе испачкать лапы. Прошлой ночью на землю обрушился сильный дождь и даже утром затянутые серым небеса выплакивали его остатки неприятной моросью. Ною девятнадцать, он красив, умен, с детства водился с аристократами и потому идеально воспитан. Вслед за Ноем толпой бы бежали самые завидные невесты, но тот отдался путешествиям, книгам и безустанному поиску... сам не знает, чего. Ной вампир, но назвался бы охотником за сверхъестественным, только охотником не с целью уничтожения, нет, ни в коем случае, скорее ему это просто интересно с самого юного возраста, с целью.. понимания. В таком случае, следует внести правку: Ной назвался бы не охотником, а охочим до сверхъестественного. Все это, непонятное, неизведанное, тянуло его с самого детства, словно едва родившись он понимал, что чего-то не хватает, какой-то детали, самой важной, той, без которой его существование было бы неправильным, и всю свою жизнь он пытался найти это, достать, дотянуться хоть самыми кончиками пальцев. Порой ему даже казалось, что он практически поймал, в узких парижских улочках, когда он смотрел на Нотр-Дам или же когда ел свой любимый Тарт Татен. Это, непонятное, но такое нужное, казалось столь близким... каждый раз ускользало, не давая и прикоснуться. Он путешествовал по Франции, то и дело останавливаясь в провинциальных городках и деревеньках, с упоением слушая легенды от местных, записывая, упрямо наведываясь в проклятые места, где, по слухам, обитали призраки. Пару раз он даже видел их, привидений, встречал и лесных духов, но ни разу не находил то, что ему было так необходимо. И сейчас, покинув стены обветшалой гостиницы, неспешно ступая по влажной, устланной опавшими листьями дороге, Ной все ближе подходил к главной площади, где уже началось празднество. Тут и там ехидно ухмылялись фонари Джека, пустыми, горящими глазницами глядя ему вслед. Звучала музыка, сладко, маняще пахли яблоки в карамели и пряный тыквенный суп, тут и там слышались радостные крики взрослых и детский смех. Архивист проходит мимо них, с улыбкой наблюдая, как дети в костюмах носятся вокруг, играют в игры, а кое-кто опрокинул бочонок с водой и яблоками, одно из которых должен был выловить зубами. Всеобщее веселье, жар костров и свечей, хруст выпечки. Но он не задержится на этом празднике, у него здесь совершенно иные цели, и, уходя прочь от центра деревни, Ной раз за разом прокручивает недавний разговор в таверне: — Странности, легенды? Да есть одна, — старик хмыкнул, отпивая из пинты несколько глотков, задумчиво утирая усы. — Недалеко от деревни есть дерево, огромное, да сухое совсем... — Неправда! Я видел на нем с десяток листьев! — бойко врывается в разговор звонкий юношеский голос, но старик лишь небрежно махнул на него рукой. — Десяток листьев — не всё дерево, не перебивай, балбес, — Ной терпеливо ждет продолжения истории, с некоторой неловкостью смотря на притихшего паренька, будто это он виноват, что того столь грубо заткнули. — Так вот. Водится там... призрак. Было это еще в прошлом веке, повесили там одного человека, говорят, он убил троих... — Не троих, а пятерых. — Вклинивается низкий, прокуренный женский голос, — я-то знаю, мне отец рассказывал: пятерых. Еще и так жестоко, лишь для собственной забавы. Вот и повесили его, а с такими мерзавцами только так и нужно! — От этой информации Ноя пробирает озноб и отвращение. Даже если эта легенда — правда, и он сможет встретиться с призраком, встреча с кем-то столь жестоким и бесчеловечным не представлялась ему тем, что он так долго искал. Но и то, как легко эта дама говорила о самосуде и повешении человека, ему совершенно не нравилось. — Не мудрено, что такое чудовище, я слышал, он был вампиром... — Что за бред ты несешь, вампира так просто не убить. — Тихо! — Неожиданно властный голос старика прерывает поднявшийся в таверне гомон, и Ной неторопливо, по одному, разжимает пальцы, что невольно сжали ткань белоснежного пальто, когда речь пошла о вампирах. Рассказчик вновь обратил своё внимание на юношу, — в общем, повесили его на том дереве, тридцать первого октября прямо, вот так вот. И теперь каждую Хэллоуинскую ночь его бледный призрак появляется у того дерева, напевая жуткую песню и выбирая себе новую жертву, чтобы затащить с собой в Ад. Отходя все дальше от мерцающей тыквенными огнями, гомонящей деревни, Ной хмурится, обдумывая услышанное, и пока что уверен лишь в одном: если сведения о количестве жертв убийцы, его личности да и вообще всём — он успел услышать слишком много версий в том кратком споре посетителей таверны — так разнятся, то ему стоит сперва увидеть самого повешенного, прежде чем верить всему, что сказали. Шаг за шагом приближаясь к одинокому, голому дереву, на ветвях которого виднелась лишь пара пожухлых листьев, дрожащих на ветру, Архивист надеялся лишь на то, что эта легенда имеет под собой хоть что-то, а не просто байка-страшилка для малых детей, чтобы не убегали из деревни в эту мистическую ночь. Ветер здесь, на пустынном холме, лишь сильнее и промозглее, от чего белоснежный кот все же спрыгивает с хозяйских плеч, осторожно ступая вслед за ним по пожелтевшим, иссохшим травам. Ной придерживает свою шляпу за поля, морщась от ветра, и почему-то с каждым шагом ему кажется, что это все пустая, бессмысленная затея и ему стоило бы вернуться назад в старую, но теплую гостиницу, или же присоединиться ко всеобщему празднеству. Где-то там он определенно учуял манящий, сладкий запах жженого сахара, яблок и, несомненно, Тарт-Татена.А ты, а ты... К дереву придешь? Там повесили человека, Сказали — убил он трёх.
От этого тихого, словно сам ветер напевает песню, голоса, Ной резко останавливается, замирает, словно вкопанный, и сердце пропускает удар. А после начинает биться с неистовой силою, словно готовое выпрыгнуть из груди, словно желающее остаться здесь навсегда. Вампир, не веря своим ушам, беззвучно ступает вперед, ближе, осторожно, крадучись обходит дерево и теряет дар речи. Там, меж корней, откинувшись спиной на многовековой ствол проклятого дерева, сидит юноша, совсем еще мальчишка, Ной с уверенностью сказал бы, что тот младше его самого. Бесформенно-свободный черный плащ, небрежно сползший с одного плеча, обнажая голубую сорочку; вытянутые вперед тонкие ноги, пышные банты шелковых лент, какие были в моде век назад. Иссиня-черные волосы рваной челкой обрамляют бледное лицо с тонкими чертами; губы незнакомца едва шевелятся, тихо напевая нехитрый мотив, глаза расслаблено прикрыты, и Ною кажется, что он в жизни не видел картины более изумляющей своей красотой и ужасающей одновременно. По небу неспешно плывет голубая луна, освещая все вокруг своим холодным светом, и когда свет этот падает на юношу, вампир забывает, как дышать: тот прозрачен, нереален, словно соткан из десятков тысяч тончайших паутинок, светящихся этим лунным голубым сиянием переплетений формул. Ной сам понять не может, от чего это оцепенение: он видел привидений до этого, но... Но не таких. Юноша сидит, словно не замечая ничего вокруг, но Мурр у ног вампира чихает, что просто оглушительно в этой ночной тишине, и призрак вмиг распахивает глаза, намертво впившись в странника этими сияющими лазурью кристаллами. Он весь был словно соткан из света голубой луны, которой Архивист, вопреки всякой логике вампирского рода, восхищался с самого детства. — Ной? — ошеломленно произносит юноша, и голос его чист и звонок, словно и не бестелесный фантом жестокого убийцы сидит пред вампиром, а самый живой из всех живущих. Он в одно мгновение вскакивает на ноги, улыбаясь, но взгляд Ноя от чего-то цепляется не за эту искреннюю улыбку, а за качнувшуюся от резких движений, сверкающую в лунном свете сережку. Внутри застыло непонимание и шок, что словно заморозил, не давая пошевелиться, но когда юноша делает шаг к нему навстречу, вампир делает шаг назад. Призрак непонимающе хмурит тонкие брови: — Ной? Что не так? — Откуда ты... — Собственный голос кажется Архивисту чужим, незнакомым и до ужаса сиплым. Он шумно вдыхает через нос, сглатывает, ком в груди немного отпускает, и он продолжает уже чуть более уверенно: — Откуда ты знаешь мое имя? Этот мальчишка, призрак, выглядит растерянным и действительно непонимающим. Он замирает, не пытаясь больше приблизиться к вампиру, смотрит немного исподлобья, задумчиво, изучающе. Спустя минуту размыкает бледные губы, словно решившись сказать что-то, словно найдя подходящее, верное слово, но тут же закрывает рот. Так и стоят они у проклятого дерева, на холодном ветру и под лунным светом, растерянные и ничего не понимающие. Абсолютно чужие и незнакомые. Ной рассматривает юношу более детально, отмечая перчатки на руках и виднеющиеся коготки, мысленно удивляясь этому: значит ли это, что он действительно был вампиром, а не человеком? Миниатюрные песочные часы, песчинки в которых давно завершили свой бег, отсчитав время до смертного часа. Темную полоску на тонкой шее, на которой когда-то люди затянули петлю. Прослеживает взглядом то, как развевается на ветру светлая лента-пояс, то, как призрак поджимает губы, пристально смотря на него, но не издавая и звука. Нарушать эту тишину кажется чем-то варварским, неправильным, но Ной все же делает это. — То, что говорят люди... То, за что тебя повесили, — ему отчего-то настолько трудно говорить это, что каждое слово Ной усилием воли выдавливает, опуская взгляд. Почему-то, едва он увидел этого призрака, все подобные расспросы стали вмиг иррациональны, кощунственны. Напротив себя он видел растерянного юношу, но никак не жестокого убийцу. Архивист старается отогнать от себя эти мысли, вспоминая то, как часто слышал, что наивен, пытается воззвать к бесстрастию, но получается до ужаса плохо. И все же, если это монстр, скрывающийся за ликом святой невинности, он должен спросить: — Ты правда убил всех тех людей? Зачем? Он ждет ответа, напряженно сжав кулаки, нахмурившись, пристально смотря на призрака. Тот мигом теряет задумчивый вид, удивленно посмотрев на Ноя. Нервно дергается уголок губ, и призрак разбивает ночную тишину смехом, заливистым, насмешливым. Отчего-то вампиру становится до жути неловко, и это кажется чем-то неоспоримо правильным, будто бы уже привычным. — Убил? Боже, Ной, о чем ты? Это какая-то шутка, да? — все еще посмеиваясь, звонко спрашивает висельник, улыбаясь тряхнув головой, словно прогоняя дурные мысли, и Ной как-то заторможенно наблюдает за тем, как заискрились в лунном свете эфемерные пряди. Он искренне не понимает, что происходит и почему призрак обращается к нему так, словно говорит со старым другом. Какая-то уловка? Обман? "Выбирает себе жертву, чтобы затащить с собой в Ад" — словно наяву слышит он слова того старика, что прежде казались ему неуместным бредом, и упускает тот момент, когда юноша подходит ближе. — Ну знаешь ли, я ждал тебя все эти годы не для того, чтобы услышать от тебя какие-то глупости, где тебя носило? Ты не особо торопился, — словно бы добродушно говорит он, эта заблудшая душа, но отчего-то Ной четко слышит в последних словах нотки старательно скрываемой злости и обиды. — Ной, в самом деле, ты... — фраза обрывается на полуслове, полузвуке, разбивается осколками об идеальную тишину, когда юноша, вздернув руку, вознамерился небрежно хлопнуть вампира по плечу, но узкая кисть прошла сквозь. Архивист вздрагивает от странного, мертвецкого холода, что прошил его тело там, где прошла призрачная рука, и хочет было возмутиться, но опустив взгляд на юношу забывает об этом желании. На лице призрака — чистейший ужас, смятение, шок, обреченность в голубых глазах. Он замирает, медленно поднимая и со странным интересом и непониманием рассматривая собственную руку. — Сколько, — едва слышно, хрипло, безжизненно. Юноша прокашливается, — сколько тебе лет? — Девятнадцать, — Ною этот вопрос кажется нелепым, странным и бессмысленным, но смотря на застывшее и бледное, словно маска, лицо, почему-то автоматически отвечает кратко и правдиво. Привидение медленно поднимает на него взгляд, и Архивисту кажется, что прямо сейчас, в эту секунду, стоящий перед ним, повешенный десятки лет назад, умер повторно. Он не знает, почему точно уверен в том, что испытывает этот юноша; не знает, отчего осознание данного факта словно ножом прошлось по его душе, но где-то меж ребер, глубоко внутри, словно открылась кровоточащая рана. Он молчит, не говоря ни слова, не решаясь нарушить эту тишину, не решаясь отвести взгляда от застывшего на холодном ветру фантома. — Ты меня не знаешь... Ты не тот, — шепот призрака обрывается, сливается с ветром, горечью отдается на языке вампира. Сейчас перед ним мальчишка, настолько разбитый, убитый, изничтоженный, что Ною стыдно за свои слова ранее, стыдно за то, что спросил об убийствах, стыдно за то, что вообще поверил в байки местных. Тот, кто стоит перед ним, ради забавы не способен убить никого. Разве что самого себя. Кривая усмешка ломает губы, ломает все вокруг. И в один миг реальность разбивается, словно кривое зеркало — призрак тихо смеется, прикрыв ладонью глаза, отшатнувшись от вампира, смеется над самим собой. Ною кажется, что лучше бы он плакал, такой смех слышать невозможно, невыносимо, словно рушится всё вокруг и что-то внутри тебя самого. Ему хочется прекратить это, утешить, понять, но только он делает шаг навстречу, протянув руку... Призрак исчезает, рассеявшись в лунном свете, растворившись в нём. Ной остается совершенно один, на пустынном холме, у проклятого дерева. Смятение и непонимание терзает его изнутри, он надеется, что миг — и привидение появится снова. Но всё, что предстает его взору — бесстрастная голубая луна, праздничные огни деревни вдали и разросшийся у корней дерева вечнозеленый вереск.***
Утро встретило его тишиной и промозглым, густым туманом. Он не вернулся на праздник вчера, не смог впустить в себя то веселье, не отведал Тарт Татен. Не смог сомкнуть глаз до самого утра — перед ним то и дело возникал образ призрака, разбитого, замершего, уничтоженного его, Ноя, словами. Он хотел узнать причину, хотел узнать его имя и что с ним стало, хотел... Хотел встретить призрака еще хотя бы раз. Но сейчас, пройдя по тихой, пустой, только просыпающейся деревне, ступая по мокрым и холодным от тумана травам, все ближе к заветному дереву, темным, кривым силуэтом выделяющемуся на фоне светлого, затянутого серым, неба, Ной ощущал, как всё внутри сжималось от осознания, что это бесполезно. Сейчас он его не встретит там. И все равно приблизился к проклятому месту, огладил грубую кору самыми кончиками пальцев, обошел дерево, и... Под деревом, меж его корней, темно-фиолетовый и лиловый, кое-где почти что синий цвет вереска. Расцвел за одну ночь, расцвел первого ноября, вопреки всякой логике и холодам. Он не заметил этого издали, из-за густого тумана, покрывшего землю, но сейчас ясно видел: весь холм и дальше, были устланы вересковым ковром.А ты, а ты К дереву придешь, Где мертвец кричал, Любви своей — беги?
Он вздрагивает от этой мелодии, от тихого звучания голоса, совсем не того, но обходит дерево, озираясь, и увидев у подножия холма девушку, быстро, едва не сорвавшись на бег, спускается к ней, окликая. Незнакомка в темном плаще, с распущенными рыжими волосами, разметавшимися по узким плечам, собирала вереск. И словно бы даже не удивилась молодому человеку, окликнувшему ее в утренней тишине. — Эта песня... Откуда вы знаете её? — Ной дышит глубоко и тяжело, изо рта вырываются облачка пара. Рыжеволосая спокойно смотрит на него и, чуть поведя плечами, продолжает рвать вереск, прижимая букет к груди. — Он рассказал, — голос ее тих и приятен. — Он? — Вы пришли его искать... Он не появится больше, — игнорируя вопрос, произносит девушка, выпрямляясь и спокойно смотря на вампира своими большими зелеными глазами. От чего-то она кажется Архивисту невероятно доброй, — ему отведена лишь одна ночь в году. Ной только кивает, непонимающим, исполненным вопросов и отчаяния взглядом смотря на нее. Он не знает, что ему делать, не знает, куда ему податься теперь, ведь кажется... Ему кажется, что он нашел то, что так долго искал, что звало его всю жизнь, и тут же потерял. Он не знал даже его имени, но едва вспоминая тот радостный, преисполненный надежды и облегчения взгляд призрака, когда тот впервые произнес его имя, он понимает, что не знает гораздо больше. Ной открывает рот, чтобы спросить что-то у девушки, но та опережает его, сбивая с мысли, опустошая разум подчистую: — Только поглядите на это, — она окидывает рукой все вокруг, устланное цветущим вереском. — Кажется, его сердце разбито.