Солнце

Дождь понемногу стихал. Тучи не рассеивались, но солнце требовательно прорывалось сквозь тёмную обволакивающую завесу и то тут, то там поблескивало на листьях. Дверь громко хлопнула, вталкивая в дом свободный и дурманящий аромат свежести. — Со-тян! Кио стянул с себя мокрый насквозь свитер и небрежно зашвырнул в угол, потом деловито взъерошил влажные волосы -- так, что мелкие капли воды веером разлетелись вокруг. Весело звякнула стайка серёжек в левом ухе. Чуть недовольно оглядев обстановку, парень прошлёпал босыми ногами по деревянному полу к человеку, стоявшему спиной к двери. Соби застыл перед мольбертом, полуприкрыв глаза. На листе перед ним перекатывало бледные волны море. Расплывчатое солнце распростёрло свои лучи над водной гладью. — Со-тян! Две руки резко легли на плечи.  — Что это ты тут… А… М! Ну, нашёл время! Если кое-кто-совсем-забывший-об-учёбе напряжётся и вспомнит не только год, месяц и неделю, а ещё и завтрашнее число, то он, несомненно, поймёт, что завтра в нашем несравненном университете экзамен! По батику, дорогой Со-тян, по батику! А не по этому вот… Соби, наконец, открыл глаза и, переместив кисть из рук в край рта, принялся сосредоточенно переделывать хвост на затылке. Кио пришлось отодвинуться на пару шагов. Он рассерженно вздохнул и стал сверлить взглядом спину друга. — Кио, — чуть расслабленно промолвил Соби, — я знаю, что по батику. — Но толку от этого знания никакого! — Кио нетерпеливо потоптался на месте. Соби искоса поглядел на товарища. Кио не любил это выражение лица, потому что по нему никак нельзя определить, каким оно станет в следующую секунду. И хуже всего были те редкие моменты, когда глаза Соби становились похожими на щёлочки, сквозь которые мерцала голубая острота. И тогда Кио казалось, что кто-то легонько-легонько и медленно-медленно проводит по его горлу тонким, холодящим кожу клинком. Это было странно и жутко. Он не понимал, как такое возможно, и каждый раз нервно сглатывал. И сейчас при одном воспоминании по обнажённому торсу и рукам побежали мурашки. Кио поёжился. «После дождя всегда так холодно», — подумалось ему. Отогнав ненужные мысли, он накинул на себя рабочий халат и фартук и направился к углу, заставленному рамами с натянутой тканью. — Апчхи! — стоило только пошевелить эту груду, как в воздух поднялось небольшое облачко пыли. — И это называется подготовкой! Пару минут Кио брюзжал, выбирая нужное по размеру полотно. Но брюзжать, когда тебе никто не отвечает — занятие весьма скучное, поэтому ему это скоро надоело. Определившись с размером, Кио опять подошёл к Соби, с громким стуком опустив раму на пол. Соби никак не среагировал. Кисточка, изрядно обгрызанная на конце, снова переместилась изо рта в руку и флегматично скользила по бумаге. «Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу» — одно из «агрегатных» состояний Соби, которое Кио не любил больше всего. В таких ситуациях ему хотелось сделать что-то простое, дурацкое и детское. Например, потыкать пальцем эту равнодушную статую или, там, пощекотать. Или пнуть. Представив себе ошеломлённое лицо друга, Кио прыснул в кулак и чуть не завалился вместе с рамой на пол, теряя равновесие. Соби слегка нахмурился, но потом его лицо вновь приняло безмятежное выражение. Фантазёр-неудачник сердито выпрямился и принялся хмуро созерцать неоконченную картину друга. Солнце со всех сторон обкладывали тучи, набухавшие с каждым мазком. Тона распределялись неравномерно: кое-где фиолетово-чёрный мрак закручивался в тугие клубы, которые чуть розовели и светлели к низу, распадаясь тонкой синевато-прозрачной пеленой с мягкими вкраплениями серого. Соприкасаясь с солнцем, она становилась мутно-жёлтоватой с подпаленными светом краями. Местами в тёмных частях туч скопились грязноватые капли воды, как будто нарисованное небо и впрямь решило пролиться дождём. Вдруг одна из них нетерпеливо заскользила вниз, нахально перечёркивая солнце пополам и теряясь в море. За ней последовали и другие. — Ой, Соби! Ну ты и растяпа! Смотри, потекло же! Эх ты… Ну, ничего, сейчас тряпочкой промокнём… Соби легко отодвинул потянувшуюся было к бумаге руку товарища. — Не надо. Кио недоумённо вперил взгляд в лицо творца и потряс найденной тряпкой. — А как же без этого? Ты же… Это самое… Солнышко за решёточку посадил! Да! — Кио звонко хихикнул и с улыбкой полез в карман фартука за очередным чупа-чупсом. — Не важно, — Соби пристально рассматривал чёрные прерывистые подтёки. — Солнце, оно одно, единственное. И не имеет значения, откуда на него смотреть — развалившись на нагретой крыше или сидя за решёткой. Ведь даже маленький лучик, отблеск тёмного металла тюремных прутьев, может принести с собой счастье. Счастье осознания того, что солнце просто существует. И сейчас оно светит и для тебя. Лицо художника подёрнула лёгкая улыбка. Ветер небрежно скинул на лоб прядку светлых волос. Полувздох. Свежо. Кио резко сомкнул челюсти и с хрустом раскусил конфету на две половинки. Потом чуть ссутулился и устало поправил очки на носу. От его веселья не осталось и следа. — Я понимаю, — еле слышно сказал он в спину Соби и, аккуратно опустив раму на пол, снова ушёл в загромождённый угол. Протянув руку к стоявшему рядом столу с принадлежностями, Кио взял молоток и несколько гвоздей — водворить на место оторвавшийся край одного из полотен. Тук-тук. Тук-тук. Тук… — Ки-о. Кио вздрогнул. «И почему он иногда умудряется так произнести моё имя, что я чувствую, как оно… Ну, прямо как этот гвоздь… Впивается в тело… Блин, я опять промахнулся мимо шляпки!» — Ай! Чего тебе? Соби стоял вполоборота. Окаймлённое светом, его лицо казалось обведённым по контуру тушью. Ресницы отбрасывали на щёки тонкие вертикальные тени. И всё та же полуулыбка, застывшая и безмятежная. — Кио. Ты смахнул на пол чёрную краску. Течёт.

* * *

В комнате стоял душный полумрак. Однако тёмные шторы были закрыты неплотно. Чёткий тонкий прямоугольник света, словно для коллажа, вырезал часть лица спящего человека: светлая бровь, закрытый глаз, половинка губ, кончики волос, от жары прилипшие к щеке. Остальной силуэт почти не виден. Мягкий сонный воздух окутывал тело, обволакивал расслабленные руки, раскинутые в стороны. На тумбочке завибрировал телефон, мигая голубой лампочкой. Популярная мелодия нервно пробирается сквозь сумрак. Не открывая глаз, человек нашаривает мобильный. Щёлкает крышка. — Соби! — раздаётся в трубке звонкий мальчишеский голос, раздражённый и виноватый одновременно. — Где, где ты пропадаешь?! Да, я сказал… что ты мне надоел, что… видеть тебя не желаю вообще, что… кому ты, такой врун, нужен! Ой… то есть… я… в общем, это не повод, чтобы не давать о себе знать уже в течение двух недель! Мм… то есть, не надо меня преследовать, я хочу с друзьями побыть! Но… Я… — Рицка… — нежность и спокойствие словно растворяет, заставляя растекаться, эти быстрые и растерянно-сердитые слова, повисшие в воздухе спальни. …я хочу тебя видеть, сегодня! — скороговоркой пробормотал мальчик. И чуть позже добавил: — Это не приказ… Это просьба. Пожалуйста. — Я приду. Не волнуйся. Я сделаю для тебя всё. Гудки. Щелчок крышки. Соби неспешно открыл глаза. Вертикальный луч света захватил и хитро приподнятый уголок губ, и перламутровую голубизну, до недавних пор скрытую под веками. Казалось, что маленький посланник солнца рассеял вокруг крохотными бликами этот необычный цвет. Наверное, он удивлялся, какой чудесный художник смог так прекрасно смешать краску глубины неба с каплей мерцающего охристого счастья.