error

      Утро наступает неестественно, оно не будит привычно мягкими лучами из-за штор, не звенит навязчиво будильником, нет, на этот раз всё иначе. И это словно предзнаменование своеобразного конца того безумия, в котором тонет Эдди всю эту неделю, пока живет не в одиночестве. Но пока он ещё не знает об этом: лежит, распластавшись на полу, на расстоянии вытянутой руки от дивана и не слышит звука приближающихся шагов. Голова Брока уютно устраивается на одной из его же ладоней, глаза плотно закрыты — ему снится снова и снова произошедшее прошлым вечером: как его руки касаются чужого тела, как к ним присоединяется симбиот. Какое-то форменное безумие, которое теплом разливается по всему телу, словно утренняя истома, выходить из неё чертовски не хочется — но желание тут мало что решает. Входная дверь негромко хлопает, ровно так же, как ночью, и шаги приближаются к телу Брока — тот сквозь сон слышит их, но не замечает, что звук совсем иной, что ранее, не такой тихий и осторожный, он будто цокающий. Шаги резко прекращаются, слышен шорох одежды и телодвижений; Эдди, не проснувшись до конца, наугад тянет руку вперёд, нащупывая чужую лодыжку. Тишину нарушает прерывистый вздох, когда пальцы Брока смыкаются. — Эдди? — голос вовсе не принадлежит Дрейку, но он такой знакомый, словно из прошлого. — Эдди, ты в порядке?       Брок распахивает глаза — перед ним Энни, такая родная и знакомая, так упорно звонившая и писавшая ему последние недели две или уже месяц, пытаясь понять, что происходит, и по возможности понимать, но наталкивалась она только на игнорирование, сейчас терпение её, видно, подошло к концу. Начались контрмеры, если можно так назвать странный визит Вейинг этим утром. Её лицо, склоненное над Эдди, выражает беспокойство и нерешительность, она сама сидит на корточках и озадаченно смотрит на руку, перехватившую её лодыжку, не совсем понимая, как реагировать на это. В золотых волосах играют бликами солнечные зайчики, Энни выглядит и сама как лучик света — последний, что остался от старой жизни Брока до интервью, напоминающий ему о его никчёмности и ошибках. Свет этот приятный, но от воспоминаний хочется щуриться и так отчетливо сильно колет где-то в груди. Эдди отпускает чужую ногу и приподнимается на локтях, и только тут его усталый мозг генерирует мысль, полную тревоги: рядом нет Карлтона — ни в объятиях, ни на диване, ни на кухне, ни вообще в комнате. Эдди резко вскакивает. — Где, где, где, — даже не вопросительно, а как-то бесцветно-взволнованно шепчет он, оглядывая помещение, надеясь увидеть хоть где-нибудь Дрейка, но его нет, — черт! — Эдди, в чем дело? — Вейинг напугана таким резким изменением настроения Брока и совсем растеряна, не понимая, что тот ищет.       Но ответа не следует. Вместо каких-либо объяснений Эдди несётся в спальню, он сверлит глазами каждый миллиметр комнаты, судорожно роется в вещах, раскидывая всё вокруг. Руки трясутся и не находят места, они рушат и разбрасывают, превращая всё вокруг в кромешный хаос, сердце стучит как бешеное, отчаянно сокращается, разгоняя по телу панический страх. Дыхание спирает, Эдди словно и не помнит, как дышать, он замирает посреди спальни, судорожно сжимая в руках одеяло, под которым так глупо хотел найти пропажу, но обнаружил только пустоту. Ту же пустоту, что затопляет его глаза, застилает радужку и поглощает зрачок, стирая все эмоции разом — остаётся только раздирающее чувство потери. Карлтона нет нигде. Когда он исчез? Почему? Вернётся ли? Ответ Эдди знает только на последний вопрос, и он явно отрицательный. Это исчезновение означает лишь одно — конец. От осознания этого факта всё внутри сжимается от скукоживающего ощущения боли, похожей на то, как тысячи лезвий разом впиваются в плоть и движутся нарочито медленно, растягивая момент агонии. — Эдди, — снова зовёт Вейинг, замершая в дверях комнаты, она не решается войти, — объясни, что происходит? Я могу чем-то помочь? Мы с Дэном переживали за тебя, ты совсем не отвечал на звонки и смс. С тобой всё в порядке? — Нет, — Брок впервые настолько прямолинеен в своих слабостях, но сейчас ответ его непроизволен и машинален, — со мной всё, черт возьми, не в порядке, ни хера не в порядке, — тихо бормочет он и, чувствуя, что ноги совсем его не держат, валится на постель. — Что произошло? — Энни садится рядом, от неё пахнет уютом и спокойствием, то есть ровно теми вещами, о которых Эдди успевает позабыть за последнее время. — Расскажи мне, — она мягко гладит его по волосам, ласково перебирая короткие пряди ногтями, — я правда очень за тебя переживаю, — повторяет она.       Но Эдди не знает, готов ли он говорить с ней о Дрейке, слишком абсурдно и нереально звучит это для объяснения своего состояния, тем более, что человек, из-за пропажи которого Брок сейчас окончательно сходит с ума, всё ещё официально мертв. Есть у кого-либо право раскрывать его тайну? Снова рушить его жизнь? Эдди этого точно себе позволить не может, он прекрасно помнит, с какой горечью Карлтон отзывался о своём прошлом, которого лишили его схватка с Веномом и репортаж Брока. Это просто невозможно — лишать человека, так сильно желанного, последней возможности на нормальное существование, пусть и без самого Брока. Но сердце, несмотря на понимание этого, так жалостливо сжимается при мысли о том, что Карлтон бежит от него, предпочитая его общество ржавой воде и отсутствию комфорта, хотя это и очевидно, и ожидаемо — слишком Дрейк по своей натуре свободолюбив и горд, чтобы после стольких угнетений остаться и терпеть дальше. Эдди прекрасно это знает, но ощущает себя всё равно невыносимо опустошенным, словно, как бы банально это ни звучало, от него отрывают значимую часть него самого. — Ничего, — после огромного затишья говорит Брок, бесцельно глядя в одну точку, — всё нормально, просто не мог найти телефон, там важная статья. Был очень занят ей, поэтому и не отвечал, прости меня.       Конечно, Энни, несмотря на понимающий кивок головой, совсем не верит в эти слабые оправдания, но не решается сильно лезть в душу, и за это Брок ей невероятно благодарен — он не хочет и не может говорить о том, что сейчас его гложет, и лишние разговоры об этом только потревожили бы зияющие раны. Энни, правда, всё равно остаётся рядом до вечера, то ли действительно переживая, то ли тайно надеясь всё же узнать хоть что-то, но Эдди так и не рассказывает ни о чем, он целиком и полностью погружён в собственные мысли и будто вовсе не замечает чьего-то присутствия около, в мыслях только один человек. Смутная надежда на его возвращение не исчезает до самой ночи, хотя и после призраком преследует Эдди каждый день. Это самая извращённая и мучительная пытка — верить, что Дрейк передумает и придёт обратно. Веном предлагает силой вызнать, где тот прячется, но Эдди ничего не хочется, он понимает, что этот побег вполне однозначно демонстрирует нежелание Карлтона взаимодействовать и общаться, тем более поддерживать какую-либо интимную связь.       Постепенно всё возвращается на круги своя: Эдди снова начинает работать в качестве журналиста-репортера, погружается в эпицентр событий, но больше не чувствует себя на своём месте, как раньше. Он машинально постоянно ищет, где бы то ни было, знакомую фигуру, голос, но всё безрезультатно — Дрейк растворяется, подобно тени в ночной мгле. Он не даёт о себе ничего знать, а Брока оттого сильнее затягивает в круговорот собственного безумия: он беспокойно спит по ночам, но теперь ему чудятся не только руки и их прикосновения, но и звук шагов и хлопок двери, что Эдди когда-то не услышал, упустил. Просыпается Брок весь покрытый холодным липким потом и долго смотрит вокруг, подходит к двери и тянет за ручку, но замок, конечно же, никем не был отперт. Эдди чувствует себя глупо, по-сумасшедшему. Карлтон Дрейк оставляет после себя такой явный и болезненный след, что хочется содрать каждый миллиметр кожи, к которой он прикасался, что хочется забыть-забыть-забыть. Кажется, Эдди постепенно переходит на полуавтоматический режим, когда разум его живет где-то в прошлом, до побега Дрейка, а тело относительно функционирует в настоящем. — Эдди, где ты витаешь? — повторяет из раза в раз шеф, щёлкая задумчиво ручкой. — Эдди, ты точно в норме? — спрашивает опять Вейинг, старающаяся поймать Брока при любой возможности, чтобы убедиться, что тот ещё не совсем спятил. — Будет минутка, подъезжай на проверку, выглядишь неважно, — вторит ей Дэн, смотря с тошнотворной жалостью.       Но теряется какое-либо понимание времени, да и Эдди больше не ведёт его счёт и просто вынужденно существует, оживая только по ночам, просыпаясь в панике и долго мучаясь от невозможности уснуть обратно, потому как тревога никак не спадает. Это похоже на бесконечный замкнутый круг, полный отчаяния и безвозвратности, но Брок постепенно даже привыкает к этому, становясь совсем безразличным и подавленным. В голове вертится на повторе одно и то же: прикосновения, поцелуи, драки, пьянящее безумие и чарующая близость. Но создаётся впечатление, словно все это — воспоминания из какой-то другой жизни, не принадлежащей Броку, постоянно ускользающей от него. В этой жизни заключено всё, чего так не хватает Эдди: темный беглый росчерк глаз, изящные руки и возможность ими обладать. Рассудок окончательно помутнён и потерян. Веном чувствует это и без конца старается убедить хоста предпринять хоть что-то, чтобы перебороть безумие, но Эдди уже ничего не хочется. Он устал. Очень устал.       Через пару месяцев Дрейк объявляется, но вовсе не в квартире или напрямую в жизни Эдди, а на экране его телевизора в вечерних новостях — показывают его арест. Диктор о чем-то увлечённо вещает, упоминая правосудие и справедливость, что торжествует в любом случае, но Брок совсем не слушает эти напыщенные речи, его взгляд прикован только лишь к фигуре Карлтона. Тот держится гордо и непринуждённо, не горбится и ведёт себя при задержании так спокойно, будто в тот момент не рушится его мир, будто вовсе не на него надевают наручники. Эти холодность и выдержка завораживают. Дрейк идёт, расправив плечи, прямой и непокоренный, сквозь толпу, сопровождаемый двумя полицейскими, и в глазах его сверкает насмешка, хоть и ясно, что это конец. Дальше ничего хорошего, никакой надежды. Эдди это хорошо понимает, оттого дыхание перехватывает и гудит голова. Веном порывается найти, где прячут Карлтона, освободить и похитить его, спрятать, сберечь от наказания, но это вряд ли возможно. Всё уже решено. Брок неотрывно глядит на экран, когда Дрейк поворачивается к подступившимся отовсюду журналистам и говорит: — Прогресс не задушить в любом случае. Я свободнее всех здесь, — и он улыбается. Впервые открыто и искренне.       Эдди моргает и думает, что это невозможно, чтобы Карлтон Дрейк так улыбался. Ошибка какая-то, одно сплошное наваждение.