неожиданно

В тот же вечер ХёЫн специально нарывается на каких-то придурков в клубе, потому что лучше он покажется на съёмках с разбитым лицом и заплывшими кровью белками глаз, чем с мешками под теми же глазами, которые будут явно кричать о ночной истерике. Утром Чанмо смотрит на него как на идиота, с такой мерзкой жалостью, что хочется на стенку лезть. Ким хочет, чтобы его ненавидели. Поносили как только могли, потому что другого отношения после дисс-баттла он не заслужил. Чтобы ему сказали собирать вещи и валить куда подальше от Ambition. Чтобы смотрели с открытой неприязнью, а не клали тёплую ладонь на плечо в знак немого сочувствия. Не дотрагивались до колена осторожно, но с такой нежностью, что хотелось блевать . После съёмок Чанмо приезжает к нему, не сказав ни слова. С коробкой пиццы, литрами колы и самым щенячьим выражением лица на Земле. То ли из-за тупого сочувствия, то ли потому что боится, что Ким напъётся в одиночку и опять вытворит какую-нибудь херню. Весь вечер они проводят в по разным сторонам огромного дивана в гостиной. ХёЫн тупо пялиться в голубой экран на протяжении часов трёх, не меньше, не замечая тяжёлого взгляда Чанмо или же делая вид, что не замечает. Никак не реагирует, когда он подсаживается к нему слишком близко, прижимаясь плечом к плечу. Ким даже через двойной слой толстовок чувствует тепло чужого тела; чувствует жалость на физическом уровне- она горькая, со сладким послевкусием, противно перекатывается на языке, не давая дышать. Она как Чанмо - делает мысли вязкими и от неё никуда не деться. Заполняет с излишком, да так, что тошнит, но без неё - пустота внутри и трясущиеся руки. Ким ненавидит его за это идиотское участие; за горячие объятия, из которых не хочется вылезать. Никогда. За то, что позволяет уткнуться себе в шею. За то, что тёплое дыхание распаляет чувства. За то, что Чанмо не отталкивает его, когда он лезет к нему с рваными поцелуями. За то, что он привязан к нему настолько, что никогда не откажет. *** Рано утром, ещё до того, как будильник начнёт орать на всю квартиру, ХёЫн с отвращением смотрит на чужую спину, усыпанную соцветиями багряных засосов. Мерзко от безотказного Чанмо. Мерзко от того, что он этим воспользовался. Мерзко от того, что тихие стоны всё ещё отдаются в подсознании, а перед глазами - чужое тело, с задранной к шее худи, чужой взгляд, непозволительно пошлый и никак не вяжущийся с образом - такой откровенный, что сейчас Ким вовсе не удивляется, почему это он, такой милый и невинный, всегда вызывал желание разложить его грубо на ближайшей горизонтальной поверхности. Чанмо собирается быстро, практически не смотрит в глаза и безуспешно пытается прикрыть толстовкой следы чужих зубов на своём плече, которые ещё не прекратили кровоточить, но уже начали синеть. Ему жаль, что Ким страдает в одиночку и по-тихому. Ему стыдно, когда он оборачивается на шипение ХёЫна, который пытается надеть футболку, и замечает, что спина у парня - вся в царапинах. Хочется сказать хоть что-нибудь, чтобы разрядить обстановку, но среди беспорядка мыслей всплывает лишь “хочу” и расплывчатые сцены прошлой ночи, от которых лицо пылает ярко-красным румянцем. До студии они добираются в полной тишине. Она режет слух и отзывается тупой болью в висках, пульсирует как ненормальная, и кажется, что вместо крови - лава, от которой - ещё чуть-чуть - и мозг расплавится. “Это ничего не значит,” - говорит Ким. Слова звучат гулко, как-то издалека, будто всё это - сон, детали которого не задержатся в подсознании, и лишь оставят после себя странное послевкусие чего-то важного, но безвозвратно утерянного. Чанмо понимающе улыбается и, кажется, тихо говорит: “Конечно.” Никаких эмоций. Никаких чувств. Только еле тронутые улыбкой пухлые губы и пустота во взгляде. “Это ничего не значит” - проносится в голове, когда ХёЫн влажно целует его на парковке, одной рукой хватает за шею так сильно, что потом остаются красные следы, другой - медленно, даже слишком, ведёт по внутренней стороне бедра, от чего внизу живота скручивает так, что жар моментально охватывает всё тело. “Это ничего не значит” - бьет по вискам, когда Чанмо опускается на колени и так уверенно и умело отсасывает, что перед глазами - чёрные пятна вперемешку с абстрактными кругами, больше похожими на дешёвые спецэффекты. Рука сама ложится на чужой затылок, и Ким с каким-то извращённым удовольствием до боли сжимает волосы, задаёт более быстрый темп, грубо насаживая его ртом на свой член, получая в ответ неясные стоны, смешанные со всхлипами, и две дорожки слёз на щеках. Позже, Чанмо, всё так же покорно сидя на полу, вытирает распухшие и покрасневшие губы тыльной стороной ладони, всячески избегает зрительного контакта и сглатывает. У Кима внутри - буря, которая вот-вот разорвёт его на части; ураган, после которого - полнейшая пустота и желание сдохнуть ни медля ни секунды. “Это ничего не значит” - мысль мечется птицей в голове, когда ХёЫн зажимает его во всех удобных и неудобных углах студии, оставляя засосы на молочной коже; когда он прилюдно обнимает его сзади, упирается подбородком в плечо и слишком близко прижимается бёдрами; когда жестко трахает в кабинке очередного клуба, надавливая ладонью на спину, заставляя прогнуться ещё больше. Ким с каждым разом становится всё грубее в постели, ведёт себя как мудак и с мерзотным наслаждением слушает тихие всхлипы Чанмо в ванной; старается сделать как можно больнее, со стыдом понимая, что не может его отпустить сам, и ждёт, пока Чанмо уйдёт от него, оставив на прощание пару синяков и разбитую губу. ХёЫну как-то всё равно, потому что разбитое лицо хотя бы отвлечёт от разбитого сердца. *** Всё кажется неправильным и чересчур сюрреалистичным, и Ким каждое утро с долей удивления смотрит на мирно спящего Чанмо, такого красивого и идеального, что сердце пропускает удар. Он никогда не страдал подобной хернёй, но теперь каждый взгляд, каждое мимолетное и не очень касание ускоряют пульс, и голова кружится. До тошноты. Но Ким до последнего вздоха будет считать, что в первую очередь его мутит от себя самого. *** Он живёт как во сне, моментами функционируя на автопилоте. Чувства притупляются алкоголем и ещё какой-то дрянью, которой постоянно делится Докван. Дни- сумбурные, сменяют друг друга с бешеной скоростью, будто кто-то беспрестанно крутит этот чёртов калейдоскоп. Отпечатки смазанных неоновых пятен выжжены на веках, и ХёЫн не может даже закрыть глаза - боль давит изнутри, и его снова мутит. Он в который раз обнимает Чанмо при всей компании, забирается руками под толстовку и горячо шепчет что-то наверняка нет очень важное, стараясь быть как можно ближе, опаляет сгиб шеи горячим дыханием и невесомо касается губами уха. Конечно же случайно. Чанмо улыбается широко и тихо смеётся, но Ким уверен - у того глаза бегают от боязни, что кто-то обратит на них пристальное внимание, и чувствует, как чужие руки настойчиво пытаются убрать его ладони с горячего живота. В реальность его возвращает Донгаб - простыми словами, которые бьют в солнечное сплетение и вышибают весь воздух из лёгких. - С таким поведением ты его точно не стоишь, - Шин-хён смотрит в глаза так долго, так мучительно, что в голове - полнейшая пустота, а сердце колет так, что Киму кажется - вот сейчас он точно откинется. Правда режет лучше любого наточенного ножа, душа пластами отходит от тела. ХёЫн превращается в один огромный ком боли и стыда, когда Донгаб выходит, бросив напоследок еле различимое “мудак”. Ким не отрицает, потому что правда, и потому что больно. Невыносимо. Единственное ощущение, пробивающееся сквозь пелену терзаний, - холод стены, по которой он сползает также, как сходит с ума, - медленно. С наслаждением. *** Когда Чанмо бросает незамысловатое “люблю тебя” на прощание, у Кима земля уходит из-под ног, и он с трудом спускается со сцены. Голова кружится до одурение, и всё плывёт перед глазами, и ему кажется, что сейчас его стошнит собственными внутренностями. Он трясущимися руками пытается открыть машину, но противная ручка холодной змеёй ускользает из пальцев, и Ким понимает, что ещё одна незначительная, но раздражающая деталь, и его извечная холодная маска треснет, а под ней - вулкан эмоций, которые он так старательно прячет, но которые пожирают его изнутри. ХёЫн чувствует, как кто-то неторопливо обнимает его тёплыми руками и утыкается носом в макушку. Близость действует как катализатор, и Ким отчаянно пытается не повернуться, потому что знает - его разорвёт изнутри. Чувства, как оголённые провода, отдают больными искрами в глазах, когда Чанмо невесомо целует его за ухом, шепчет какие-то успокаивающие слова, но уже поздно. ХёЫн резко выворачивается из объятий и сцепляет пальцы на чужом затылке, сталкиваясь лбами. Его прорывает, и слова сумбурным потоком идут, кажется, из самого сердца. - Я такой идиот, боже, прости меня. Прости, прости, прости. Я тебя так люблю, ты просто не представляешь… - Я знаю, - Чанмо улыбается так, что боль отходит на второй план. Ким никогда не верил, что таким мудакам, как он, полагается ещё один шанс сделать всё по-нормальному, но сейчас эта улыбка ощущается разряженным воздухом после дождя, она на вкус как второй шанс. Он понимает, что у них и правда не будет по-нормальному, но по-счастливому - это точно. *** И когда Ким докуривает вторую подряд сигарету, одной рукой прижимая к себе Чанмо, который сидит у него на коленях, он чувствует, как вместе с дымом из него выходит вся чернота, скопившаяся за долгое время. Он резко просыпается, но - неожиданно- реальность оказывается лучше сна. И, наконец-то, она ему действительно нравится.