***
К тому времени, как он вернулся с работы, я успел вдоволь поэкспериментировать. В дыре оказались: долька чеснока, огрызок карандаша, бумажный комок, носок Себастьяна. Дыра не увеличивалась и не уменьшалась, а проглатываемые вещи пропадали без следа, как если их бросить в бездонный колодец. К тому же я поймал зимнюю чахоточную муху и загнал бедняжку газетой в черноту. Обратно она не вернулась. Что наталкивает на две мысли: а) там слишком хорошо, и б) там слишком никак. Вещи перестают быть вещами, расщепляются на составляющие или ускользают в иное измерение. Второй оставшийся носок я привязал к веревке и удочкой закинул внутрь. Через десять секунд вытащил назад. Целым и невредимым. Парадокс. Может черная дыра мне снится? Я щипал локоть, когда раздался телефонный звонок. Трубка, поднесенная к уху, неприятно захолодила кожу. На другом конце провода сначала раздалось едва различимое дыхание, а затем молодой мужской голос. Обычно владельцы таких голосов — весьма сердобольные личности. — С кем я разговариваю? — С Сиэлем Фантомхайвом. — А где он сейчас находится? — Глупый вопрос. Артур. — Рад, что ты меня помнишь, Сиэль. Хотелось бы с тобой поговорить. Это можно? — Мы уже все обсудили. Я остаюсь с Себастьяном. — Я все еще надеюсь, что ты одумаешься. Хочу предложить выйти ко мне. Хоть ненадолго. Пожалуйста. Нужно поговорить. — Ты навязчив, Артур. Мне стоит сказать Себастьяну чего ты добиваешься, от тебя мокрого места не останется. Этого хочешь? — Хочу, чтобы ты был счастлив и вспомнил кое-что крайне важное… Я бросил трубку. Артур — сумасшедший. Иногда он притворяется агентом из тур-фирмы и предлагает по акции билеты во Флоренцию и прочие сказочные места. Но меня не проведешь. Глупый, добрый, прилипчивый Артур. Себастьян вернулся вечером. С той улыбкой, которая говорит об успехе. Снимая пальто, он уже с порога заговорил: — На собрании зашел разговор о перестановке кадров. Угадай, у кого появились шансы сместить начальника? — винно-карие глаза сверкнули с лукавинкой. — Он вдруг предложил мне отпуск, якобы я слишком много работаю: предчувствует. — Ты отказался? — Разумеется. Я ухмыльнулся: — Надеюсь, скоро сможем отпраздновать. Крокодил долго трепал тебе нервы. Затем я показал Себастьяну дыру: отвел к ней за руку и остался рядом, сжимая ладонь. Я рассказал о том, как чернильная лунка появилась и каким экспериментам было место. — И что именно ты туда отправлял? — поинтересовался Себастьян. Он и бровью не повел, но смотрел с любопытством. Мне это нравилось в нем. — Так, мелочь всякую. Расческу, муху и носки. — Носки мои, полагаю? Я кивнул, мол, а чьи еще? Себастьян вздохнул: — Расческа — тоже. И почему я не удивлен?.. Но почему ты сразу не позвонил, как только обнаружил эту... штуковину? — Может потому, что выбирая между черной дырой и карьерой, ты выберешь второе? — Я бы приехал незамедлительно. Я пропустил возражение мимо ушей: — Как думаешь, что это? — Не знаю… — Себастьян присел на корточки, разглядывая идеальный контур. Он даже хотел было до него дотронуться, но передумал. — Может стоит сообщить в исследовательский центр? Позвонить в полицию. Они пригласят ФБР. Разберут дом по кирпичикам и узнают. Или — не узнают. Но сообщить в любом случае нужно. — Не хочу превращать свое жилье в еще большую дыру. — Поехали ко мне. Я давно предлагал жить вместе. — Будешь ужинать? Я что-то сварил. — Не помнишь, что готовил? — С такой дырой разве сложно забыть? Удивительно, что я вообще умудрился стряпать. — Вот как. На ужин оказались спагетти с курицей. Дверь на кухню я закрыл, чтобы мы смогли поесть и обсудить в спокойной обстановке. Оказалось, что когда не видишь дыру, внутри растет предчувствие: она уже давно переросла квартиру, ей ничего не стоит превратить людское гнездо в щепки. От переезда я отказался, объяснив позицию — не каждый день в твоей комнате образовывается Черная дыра. Тогда любовник настоял на том, чтобы переехать ко мне: «Одного я тебя не оставлю. Имей в виду». Себастьян не настаивал на полиции и других органах, потому что знал мой характер. Но в ответ я должен был пойти на компромисс. Таким образом, каждый день мы наблюдали Дыру. Утром, днем и вечером, при свете солнца и луны, — она совершенно не менялась. Я устраивал замеры по вечерам — не растет. Застыла и смотрит, вперив единственное око в нашу скромную жизнь. Правда, когда мы с любовником занимались сексом, мне казалось, дыра вибрирует и наполняется шумом, как в телевизоре. — А если она нас съест пока мы спим? — ухмыльнулся как-то Себастьян. Я пожал плечами: сказать, что мне все равно? В том смысле, что некуда бежать от таких вот черных штуковин, и то, что от тебя не зависит, произойдет в любом случае. Ваза с лимонами. Мы можем уехать на другой конец света и заснуть в каком-нибудь мотеле и не проснуться, потому что Возникающая-Где-Угодно дыра поглотит нас во сне. И откуда я это знал? Себастьян не мог не сделать попытку. — Хочешь на Рождество отправимся во Флоренцию? Флоренция — Артур. Навязчивая идея поменять один мир на другой. Мой мир. Я нахмурился: — Почему тебе в голову пришла именно Флоренция? — В лифте увидел брошюру. Мы там не были, а ведь чудное место. И ты вроде говорил, что хочешь побывать там. Не понимая причины, я почувствовал в грудной клетке вязкий и колкий комок. Он поднялся выше, подступил к горлу, и я бы захлебнулся, если бы не излил: — Я хочу отпраздновать дома. Здесь, Себастьян, а не в какой-нибудь Флоренции. Не знаю никакой Флоренции, тебе… приснилось. Не мог я такого говорить. — Другого ответа я не ждал. — Я тебя не держу, Себастьян. Но Себастьян, разумеется, останется. Он никогда не говорит, что любит. Но всегда остается и чего-то ждет. Ручной пес. Он только уточнил: — Только вдвоем? — Я не хочу никого видеть. В этом нет нужды. Я забыл есть ли у меня друзья вообще, а при попытке вообразить их, перед глазами гарцевали пестрые расплывчатые пятнышки. Но это неважно. — Что ж, согласен. Только ты и я, — улыбнулся мужчина. «Да. Именно этого я и хотел. Только он и я». Я люблю его. Но я никогда, никогда, никогда, никогда, никогда! не скажу ему об этом. Никогда… Слова ничего не значат. Как и географические точки. На их месте тоже могут появиться черные дыры и все пожрать. Как моль. Разложение. Исчезание. Растворение. По ту сторону баррикад лишь песочные часы. Время вдвоем. Пара чашек в раковине. Противень от пирога отмокает — пирог мы съели вместе. Пирог, который готовили часа четыре, поскольку все время отвлекались друг на друга. Себастьян прикасается ко мне как в последний раз, словно я вот-вот исчезну: в этом есть сочетание бережливой нежности и жадности. И его руки, в отличие от моих, всегда горячие. Когда мы занимаемся любовью, ему плевать на черную дыру — прорезь в Ничто — и мне тоже плевать. Мы существуем в одном измерении, она — в другом. Я насаживаюсь на его член и ощущаю, как пульсирую всем существом в такт боли. Ведь у боли тоже есть свой ритм. Редко я позволяю Себастьяну владеть мной через проникновение, однако, именно сегодня мне захотелось ощутить его целиком в себе, пусть и через боль. Себастьян рычит от удовольствия и целует, лижет мое ухо, рот, взмокшую от пота шею. Я уже на грани, конечности не принадлежат мне, я в огненном дурмане, растворяюсь сквозь боль. — Не останавливайся. Никому и ничему я не позволю разлучить нас. Никому. Через напряженное мужское плечо гляжу на дыру. Она висит над полом. Безмолвная. И сейчас даже кажется убогой, юродивой. Она словно чем-то обездолена. Жадная бездомная кошка, пробравшаяся под чужую крышу. Я не боюсь, хочу сказать ей. Когда мы оба устаем от позы, Себастьян укладывает меня на спину. Он задирает мои ноги к себе на плечи, добавляет смазки и проникает. Он вновь во мне. Никогда не привыкнуть к этому ощущению. Палец отирает скатывающуюся слезу. Себастьян замедляет темп. Он не прекращает только потому что знает — я сам так пожелал. Иногда, чем болезнее любовь, тем дороже. Иногда. Значит — не всегда. Его нежная, но напряженная ладонь водит по стволу моего члена: маленькая искра сквозь тугое заполнение и дурманящий жар. Мне мало. Когда Себастьян кончает, он тяжело дышит. Сначала губы касаются моих губ, — в знак благодарности — затем черноволосая голова оказывается внизу, у паха. Меня переполняет нечто невообразимое, когда влажный рот заглатывает член и начинает сосать. Язык то и дело проводит по головке кругами, как я люблю. Уютная и щедрая утроба его рта. Место, которое я люблю больше всего на свете. Оно, как наш дом, — в нем есть счастье и покой. Они кажутся невозможно непоколебимыми. Мои пальцы рук и ног, язык, пенис, уши побывали в этом прекрасном и жадном месте. Я знаю наизусть зубы и рельефность полости, длину и норов языка, его строптивость и упертость. Себастьян заглатывает целиком, когда я достигаю оргазма: проглатывает все до последней капли и, подтягиваясь на руках, возвращается ко мне. Мы целуемся. Черная дыра молчит. Ей нечего возразить.***
На днях Себастьян объявляет: — Перед праздниками придется съездить в командировку. Перед Рождеством уже буду дома. В этот момент я вижу, как дыра за плечами выросла. Теперь она размером с большой телевизор. Идеально гладкий экран. Безупречная чернь. Под цвет волос Себастьяна. Беспокойство проклевывается во мне и растет синхронно с дырой. В желудке сжимается давящий комочек пустоты и по стенке пробирается вверх. Я ощущаю тошноту и дрожь в пальцах. Я не понимаю почему так волнуюсь. — На сколько? — На два дня. Я не знаю зачем говорю: — Тебе следует отказаться. Себастьян едва ли удивлен: он почти всегда готов к любой моей выходке, считая меня слегка избалованным и упрямым. — Я близок к повышению, — терпеливо объясняет, словно я не понимаю, — думаю, обустройство дел в эти два дня станет завершающим этапом. Я не могу передать Себастьяну ощущение нарастающей пустоты. Как будто только что на свет появилась вторая черная дыра — на этот раз внутри меня. Она пускает корни между ребер и тянется вверх, оплетает сердце, язык. Ее масштабы будут колоссальны. Рот больше не принадлежит мне. — Нет, — настаиваю. — Что «нет»? — Ты должен остаться. — Рождество мы отпразднуем вместе, обещаю. — Если ты уедешь, я тебя брошу. Мужчина серьезно всматривается в мое лицо: — Да что с тобой? Ведешь себя, как маленькая капризная девчонка. — Клянусь. Выброшу все твои вещи на улицу и тебя из жизни. Навсегда. Мой рот перешел границу, и теперь ему будут отвечать глаза Себастьяна. — Довольно, — сказал он. — Я и так достаточно потакаю тебе. Этот вопрос не обсуждается. К слову, я стараюсь не только ради себя, а ради обоих. Ради нашего будущего. — Я ска-… — Я сказал, хватит. Его голос — оставаясь спокойным — звучит, как гром. Мой собственный становится похож на мышиный писк под проливным дождем. Неубедительный. — Ни слова больше, — добавляет Себастьян. Он сверкает суровыми глазами. В такие моменты я даже начинаю побаиваться. — И только попробуй выкинуть что-нибудь из своих штучек. Я тебя из-под земли достану, если потребуется. Вывести из себя Себастьяна сложно, но когда это происходит, гнев его страшен. Поэтому я разумно умолкаю. Разве что бурчу: «Пойду зубы почищу». Мне преграждают путь. — Посмотри мне в глаза, Сиэль, и скажи, что все понял и будешь вести себя паинькой. — Ладно. Так и быть. — Будешь отвечать на звонки и держать телефон при себе. — Хорошо. — Будешь отвечать на каждый звонок. — Иногда ты невозможен. — У меня есть учитель. Он улыбается и целует меня в щеку, а я вижу, как черная дыра растет.***
Утром мы обнаружили ее размером с бегемота. — Она выросла. Сильно выросла, — заметил Себастьян. И все же засобирался, вытащив из чуланчика чемодан. Я сидел в кровати, в пижаме, и наблюдал за тем, как орудуют длинные пальцы, укладывающие сменное белье, брюки и рубашки. Последние я со скрупулезностью нагладил в четверг, и свою порцию успокоения они мне принесли. Правда, одну рубашку Себастьяна я заныкал себе. Чтобы спать в ней и ощущать определенного рода спокойствие. Запах Себастьяна. Касание знакомой ткани к коже… Как объятие любовника, который рядом даже тогда, когда далеко. Я уже заметил кое-какую перестановку в квартире, но молчал. Малозначительную деталь, на которую особо не обратишь внимания, если только вынужден выпускать из дома дорогого человека. Или уйти сам. В общем, дверь исчезла. Ее очертания затянул цемент стены и темно-синие обои. Себастьян клюнул меня — уже далеко не сонного — в лоб, затем повернулся к выходу, передумал, вернулся и жадно поцеловал в губы. Он чувствовал, что вчера оказался чересчур резок: — Можешь пока обдумывать рождественский ужин, — потрепал меня по волосам на макушке. — Ну пока. Я помахал рукой, продолжая наблюдать. Мужчина накинул пальто, бордовый шарф, затем взял чемодан и направился к двери. Так как ее не оказалось, он застыл, как вкопанный. — Сиэль, — очень просто произнес он. — М? — Двери нет. — Может ее засосала наша питомица? — И почему именно сейчас? Я не могу опаздывать, — он посмотрел на наручные часы. — В нашей кровати еще тепло. Если вернешься и разденешься… — Выйду через окно. Себастьян махнул к задернутым шторам. Но резкое движение рук вместо вида на заснеженную улочку открыло все те же темно-синие обои. — Быть не может, — выдохнул он и обернулся. — Ты так спокоен, тебя это смотрю, не удивляет. — Я не боюсь. У меня есть запас консервов и пилочка для ногтей. Ложка, на худой конец. Прорыть дырку в стене реально за неделю. — Это не смешно. Уверен, все дело в чертовой дыре. Тут находиться больше нельзя. Я отдам тебе ключи от своего дома, и ты переезжаешь ко мне. — Я перееду, если ты откажешься от командировки. — Я так и не спросил, почему для тебя это столь важно? Зазвонил телефон. Трубку снял Себастьян: «Слушаю», на смартфоне он уже набирал чей-то номер, кажется, спасателей. — Да, он дома. Минуту. Сиэль, тебя спрашивает тур-агент Артур. — Артур! — воскликнул я. — Скажи, я только что ушел. Нет-нет. Скажи лучше, что ты хорошенько задашь ему, если он еще раз сунется! Карие глаза смерили меня подозрительно-удивленным взглядом и прищурились. — Он не… А, вы слышали? Ну, как-то так. Не переживайте, он просто не в настроении. Нет, мне билет во Флоренцию не нужен. Поверьте, у нас здесь своя Флоренция. Дурдом какой-то. Мужчина повесил трубку: — Это всего лишь агент из турфирмы, Сиэль. Стоит быть вежливее с людьми. Это его работа. — Никакой он не агент. — А кто тогда? — Не знаю. Я правда толком не знал. Просто в моей жизни был еще Артур, видеться с которым я не хотел. Достаточно вспомнить лубочный, успокаивающий голос и обещания, что во Флоренции будет куда лучше, чем в моей квартире. «Только вернись. Возвращайся, Сиэль». От этого голоса голова болела. — Я звоню спасателям, — заявил Себастьян. — Нужно выбираться, у меня самолет через два с половиной часа. Я посмотрел на часы и пожал плечами: — Может, случилось, как ты и предполагал. Пока мы спали, нас засосала дыра, и теперь мы сидим в другой реальности. — Не надо мне другой реальности. Вновь зазвонил телефон. — Алло. Не прошло и пары секунд, как Себастьян резко повесил трубку: — Снова Артур. Он сказал, что нашел тебя и вытащит. Не хочешь мне ничего объяснить, Сиэль? Кажется, он действительно не тур-агент. В этот момент в стену дома ударили с другой стороны. Что-то очень тяжелое. Гигантский молот. Кувалда. Штукатурка посыпалась с потолка. Дом завибрировал и пришел в движение. Но причиной было не нечто снаружи, я почему-то был уверен. Черная дыра ожила и завибрировала. Она и приводила все в движение. Даже пол начинал дрожать, стуча мебелью. Я подскочил с места. Меня осенило. Как по щелчку пальцев, теперь я совершенно точно знал, что нужно сделать. Медлить нельзя. Если я выложу идею как есть, на духу, Себастьян откажется и не позволит осуществить идею. Он схватит меня в тиски рук и не отпустит, пока Артур или спасатели, или нечто другое не разрушит стену и не спасут нас. Но дело в том, что это будет не спасение! С чего я это решил? Дыра подсказала. Я понял, что дом сопротивляется Артуру и скорее погребет нас заживо, чем сдастся. Черная дыра — это нечто, что я уже почти понял, осознал, только в голове не хватало слов, чтобы выразить понятие. Но между нами определенно была связь. Моя черная дыра — моя ответственность? Поэтому нужно было поступить иначе. И я решительно протянул руку прямиком в огромную лунку. Она оказалась не прохладная и не теплая, скорее — никакая. Я залез в нее сначала ногой, затем половиной тела. Крикнул: «Иди за мной, Себастьян!» и прыгнул в концентрированную черноту, как в чернила. Я знал наверняка — Себастьян выполняет обещания, а значит достанет меня хоть из-под земли…***
Я ощутил твердь под ногами и поднялся. Все та же квартира, какая была, скажем, вчера. Дверь и окна на месте, никто не ломится снаружи. На часах застыло 7:33. Ровно за минуту до того, как я впервые увидел эбеновую гостью пару недель назад. Синие обои, кремовые шторы. Гладильная доска, стопка рубашек в кресле, которую нужно переложить в комод. И не черная, не холодная и не теплая, не маленькая и не большая — дыра. Когда из нее вылезал Себастьян, я понял, что на той стороне ничего уже не осталось. Все исчезло, кануло в небытие. Артур, начальник Себастьяна, его работа. Даже телефон исчез. Назойливый телефон с тур-агентом и Флоренцией по акции. Я проверяю взглядом — так и есть. Вместо устройства лежит расческа Себастьяна. Живы только я и он. На всем белом свете. Я улыбаюсь Себастьяну сквозь слезы, которые не могу остановить. «Я отказываюсь, Артур, от твоей «Флоренции». МЫ отказываемся». — А знаешь, Себастьян, что я всегда тебя любил? — говорю зачем-то вслух, шепчу. Слова сами произносятся. Никогда раньше я ведь в таком не признавался; мы всегда думали, что это лишнее. Слова, слова… «Я никогда, никогда, никогда, никогда! не скажу ему главного». Все в прошлом. Себастьян нежно улыбается и целует меня в лоб, в виски, губы. Он все знает. С самого начала знал то, что я уже никогда… никогда не смогу ему сказать. Но он все равно слышит. Даже теперь. И мы лежим, обнявшись. Смотрим черную дыру, как телевизор. Она растет, точно домашний котенок. Пульсирует. Трепещет и замирает в безмолвии, замыкающим на себе все потенциальные реальности. Я не позволю ей поглотить нашу с Себастьяном квартиру, наше сакральное убежище. Это единственное, что у нас осталось. Но и избавиться от дыры я тоже… Не могу.Эпилог
Медсестра отворяет двери палаты и впускает обеспокоенного мужчину в халате. У него доброе, даже какое-то сердобольное лицо. Его зовут Артур. На койке лицом к стене сидит молодой человек. У него отрешенный, зеркалистый взгляд. В зрачках отражается узор трещины. Если присмотреться, он похож на силуэт пушистой черной кошки. — С утра у него началось это, доктор, — лопочет сестра. Она новенькая и слегка неуверенна в себе, что выражается в голосе и движениях. — Смотрит в стену и не реагирует ни на что. — Говорит что-нибудь? — Бормочет. Сложно разобрать, что-то вроде имени. — Как жаль, — вздыхает мужчина. Он о чем-то долго думает, вглядываясь в щуплое лицо пациента, а затем повторяет: — Как жаль, Мейлин. Мы его снова потеряли. А ведь мистер Фантомхайв только стал приходить в себя. — Что теперь делать, доктор? — Будем пытаться достучаться. Включишь всем на тихий час документальный фильм о Флоренции. Сегодня будет день мистера Фантомхайва. — А почему именно Флоренция? — Они планировали там рождественский отдых год назад. Сиэль любит это место. — Они?..***
7:34 утра. В дверь стучит полицейский. Сиэль, жуя лимон, открывает дверь. Он еще в халате, накинутом на голубую пижамку с котятами (шутливый подарок от Себастьяна). — Здесь живет Себастьян Михаэлис? — Он в отъезде, а что? — Вы его родственник? — Сожитель. Парень, — Сиэлю всегда неловко произносить правду, но когда необходимо, он — может и ощущает при этом некий вызов; всегда заранее готов встретить сопротивление, чужое отторжение, что показывает и теперь — прямым и уверенным взглядом. Но полицейскому все равно на щепетильный факт. Он только снимает фуражку и сжимает перед собой в кулаках. — Боюсь, тогда у меня плохие новости, сэр. Этой ночью мистер Михаэлис попал в аварию. Мне крайне неприятно такое сообщать, но… он погиб. Сиэль сначала прячется чуть глубже в дом, кутаясь плотнее в халат — какой ледяной, невыносимо холодный ветер! — при том, что светит солнце. Затем юноша с подозрением оглядывает полицейского, щурится от лучей и нервно, криво усмехается. — Но… Пф, вздор! Я же только что перегладил ему все рубашки. Еще раз, что Себастьян натворил? Я что-то никак не пойму… Он скоро вернется, так что можете зайти позже и передать лично. Он законопослушный гражданин, мистер полицейский, и если штрафуете, то не обязательно приходить сюда по всякой мелочи. Есть почта. Почта. Поч-ти услышал. По-гиб. Слова сращиваются и трансформируются в нечто страшное и пустое. Голос растекается в эхо. Он причиняет физическую боль. В виски бьют удара отбойного молотка. Как в стену. Нужно скорее захлопнуть дверь. А еще лучше — уничтожить ее вовсе. — Он погиб, сэр, — повторяет человек в форме. — На месте, не дожидаясь скорой. Водитель грузовика заснул и вылетел навстречу. Мне очень жаль… Мистер? Мистер, вы меня слышите? Вам плохо?..***
7:34 утра. Я пью крепкий эрл грэй после того, как прожую лимон. В моей спальне растет черная дыра, и первая здравая мысль: «Позвонить Себастьяну».