Colours

Желтый – цвет Солнца, тепла и весны. Он первым выходит из света, рождая затем остальные цвета. Сила его – преодоление внешних трудностей. Потребность в нем – это потребность раскрыться, проявить себя, разделить с окружающими внутреннее напряжение. Желтый предвещает опасность и разлуку.

***

Мама плачет два дня кряду, тихо и горько, а на третий – собирает ему еду в дорогу («Пирожки с брюквой, милый, как ты любишь»). Карвер до мелочей продумал, что скажет ей в ответ на все просьбы и мольбы остаться («Я уже взрослый. Это мое решение»), но, кажется, никто всерьез и не пытается его удерживать. Бетани сердится, не разговаривает с братом вовсе. Гаррет уходит из дома чуть засветло, а возвращается с первым петушиным криком. Карвер отправляется воевать. - Станешь героем, - смеется в кулачок Персик: она вообще часто смеется совершенно не к месту. – А твой старший… Он тоже? - Нет. Персик, конечно, не знает, что Гаррет - маг. Она ведь простая деревенская девочка, смешливая и не слишком сообразительная. Отнюдь не единственная, кто украдкой любуется на широкие смуглые плечи и краснеет, случайно встречаясь взглядом. И даже не единственная, кто изливает душу Карверу, увы. Наутро он отправляется с отрядом к Остагару, и никому, кажется, нет до этого дела. - Покажи там этим чудовищам, парень, - хлопает по плечу старый Барлин. – Кстати, раз уж ты зашел: я твоему брату пару недель назад один рецепт обещал – уж не знаю, на кой он ему сдался… - Береги себя, мальчик, - просит Аллисон. Ее муж – тоже будущий солдат королевской армии, и она отчего-то (в противовес остальным, все в Лотеринге отчаянно верят в победу) уже скорбит по нему. Аллисон очень молода, всего на пару лет старше Гаррета, но всегда называет Карвера «мальчик» и «ты же младший сын Леандры, да?» Он не может вспомнить, улыбалась ли эта женщина вообще когда-нибудь. А за деревней, в полях, Гаррет лежит в нескошенной траве, на спине, раскинув руки, и ему плевать, что в окрестности частенько забредают волки и разбойники. Так воспитывал его Малькольм, так с воистину детской серьезностью рассуждал потом сам Карвер: он родился воином в семье магов, а значит должен защищать их всех – и маму, и Бетани, и Гаррета. Но все как-то прекрасно справляются без него, и можно со спокойной совестью идти защищать Ферелден – раз уж вышло, что страна нуждается в нем больше, чем собственная семья. Брата он видит издалека: длинная тень отчетливо выделяется на желто-зеленом фоне. Гаррет лежит с закрытыми глазами, недвижно, и если бы не ровно поднимающаяся грудь, Карвер принял бы его за покойника. - Ты мне свет загородил. Черные волосы выгорают на солнце, и глаза тоже кажутся какими-то обесцвеченными. - Ничего, потерпишь. Завтра утром – в поход, а Карвер думает совсем не о том. Вокруг, насколько хватает глаз – холмистая равнина, колышутся от ветра сухие и полусухие стебли трав. В Лотеринге лето длится долго и начинается рано, здесь плодородные земли, и люди, несмотря на все тяготы крестьянской доли, приветливы и радушны. Мор где-то далеко, а королевский посланник, ответственный за организацию ополчения, говорит о победах и полководческом гении тейрна Логейна. Карверу восемнадцать, и он, конечно, знает, что умрет когда-нибудь, но такое знание – ничем не подкрепленное, по сути - не тревожит душу. И уж тем более, он пока еще не принимает всем своим существом, что это «когда-нибудь» может наступить совсем скоро. Младший Хоук хочет проявить себя, это правда. Но если зайти еще чуть дальше… - Ну, что? Так ничего и не скажешь? … то может быть – только может быть – ему просто хочется, чтобы в нем нуждались. Именно те, кто, как ему кажется, совсем не нуждаются. Гаррет смотрит на него снизу вверх, щурясь от слишком яркого света. Карвер почти неосознанно встает так, чтобы еще больше загородить брата от солнца. - Не понимаю, о чем ты. Если есть тот, кто идет напролом, не оглядываясь, без страха и сомнений, то рядом всегда – тот, кто боится за двоих, прикрывает спину и думает о последствиях. В молчании проходит несколько секунд, потом Гаррет садится, подтягивая колени к животу и опираясь на левую руку. Его запрокинутое лицо по-прежнему спокойно, по губам скользит невеселая улыбка. - Ну, что тут скажешь? – в уголках глаз у брата – сеточки смешливых морщин, между бровями – вертикальная складка; Гаррету двадцать четыре, морщины, даже смешливые, возникают не от легкой жизни. – Отговаривать не буду. При твоем упрямстве – уже чисто из принципа, назло пойдешь воевать… Мне маму очень жалко. - Так нужно, - угрюмо произносит Карвер. Для старшего брата он речь не готовил. Знал, что без толку – все равно вылетят из головы любые разумные доводы, останется только непреходящая детская обида. - Кому? - Мне. Не хочу всю жизнь просидеть за твоей спиной, защитник ты наш. Это должно было быть саркастическое замечание, а вышло… как-то жалобно, да. Гаррет должен был сказать: «Дурак ты, братец», - снисходительно, с доброжелательной насмешкой: той самой, которая всегда так сильно раздражала Карвера. Стало бы намного проще вновь осознать необходимость маленькой личной войны. Стало бы проще. Вышло иначе. Брат легонько хлопает ладонью по земле, рядом с собой, и, младший Хоук послушно, без возражений опускается на корточки. - Ты только помни, герой: мы будем ждать тебя, - их глаза почти на одном уровне, и почему-то не раздражает даже привычная снисходительность в родном голосе – слишком много за ней тепла и грубоватой нежности. – Не забудь вернуться. Не то, чтобы Карвер очень часто об этом думает, но все-таки: Персик обязательно отвернулась бы, если б узнала правду об их семье. Все нормальные люди отворачиваются от магов, и это правильно, этому есть тысяча разумных объяснений. Он, рожденный единственным войном в такой семье, проклят ненормальностью, как и все остальные. Вдвоем они молча сидят в высокой траве до тех пор, пока не начинает темнеть. А утром Карвер отправляется воевать. За Ферелден и всех тех, кто в нем, лично в нем, совершенно не нуждается.