I Will Never Love Again

Наверное, каждый человек, в определенный момент времени задумывается о смысле жизни. «Что», «зачем» и «почему» накрывают с головой, становится тяжело дышать, словно ты тонешь в толще воды, а это всего лишь паника. Гребаная паника из-за одной мысли: «Что будет дальше?». Никто не способен ответить на этот проклятый вопрос, подойдите и спросите кого-то об этом, на вас косо посмотрят или наивно улыбнутся, но потом ночью, оставшись один на один с собой, со своими мыслями, они тоже задумаются об этом. «Вера поможет найти Ваш смысл жизни,» - так говорят многие проповедники. Да только это брехня собачья. Человечество за тысячи лет так и не смогло объяснить истинную причину нашего существования и никто не знает, что будет после смерти, что нас там ждет. Так что религия - это чертова сказка для взрослых, потому что они боятся, мы все боимся будущего, потому что это тайна, покрытая мраком. Будущее, словно злой монстр, а вера — сказочный принц, спасающий население от монстра. Ведь так происходит в сказках? Добро всегда побеждает зло… Ха, но мы-то всё прекрасно понимаем, что у каждой истории есть вторая сторона, сторона, рассказывающая совсем иное, то, что не вписывается в каноны идеальной жизни. Будущее, оно всегда настигнет нас, и суке-судьбе абсолютно всё равно на ваши желание, ваше будущее будет таким, каким она считает нужным. И буду с вами честен, вы даже не представляете на что способна эта сука. Все началось летом 2018 года, хотя какая-то часть истории еще раньше, но обо всем по-порядку. Меня зовут Артём Дзюба, мне 30 лет и со мной произошла самая странная вещь, которой я и по сей день не могу дать определения. С самого детства я увлекался футболом, родители были только рады, а дед лишь кривился, говоря, мол роль милиционера мне пошла бы больше. Но я его не слушал, продолжая каждый день бегать в футбольную школу, мечтая о карьере крупного футболиста. И моя мечта сбылась. Да, не с каждым такое случается, но мне повезло. Хотя, не думаю что постоянные тренировки, травмы, вечная, ноющая боль - это везение. С самого начала я пахал, как проклятый, выходя на поле с травмами, бился до последнего, чтобы заметили, чтобы принес победу. И меня заметили. Слава, деньги, любимое дело — так видят нашу работу многие люди, но мало кто задумывается, какой ценой мы все это получаем. Попробуйте найти хоть одного профессионального футболиста без травмы, без печальной истории, благодаря которой он едва ли не покончил с карьерой. Боюсь, такого вы не добьетесь. Футбол, как и любой другой вид спорта требует полной отдачи, он суров и не терпит ошибок. Одна ошибка может стоить всего. «Ну зато вы знамениты!», — кричат многие люди, а что в это хорошего? Знаете, ответ прост — ничего. Потому что если у тебя есть деньги - у тебя появляется негласный закон, которого ты обязан поддерживать и неважно, что возможно тебе от этого больно, просто общество не потерпит такого. И мы отказываем себе во многом: в жизни, в общение, в любви… Вам когда-нибудь запрещали любить? И причем, запрещало не общество, а вы сами, прекрасно понимая чем это закончится? Думаю, многие, к сожалению, сталкивались с этим. Так что должны понимать каково это каждый день видеть, слышать, чувствовать того, кого вы любите, любите всем сердцем, но вы не можете сказать об этом. Ни ему, ни кому-нибудь из общество, ни даже себе. Потому что вы боитесь. Мы все боимся, что нас поставят на смех или мы испортим жизнь другому. И я столкнулся с этим. Моё утро, день и вечер изо дня в день начинались с одного и того же, мыслях об Игоре Акинфееве. И первое время было пиздецки страшно. Знаете, такое липкое чувство, которое пожирает тебя изнутри? И нет, это не всратый Веном из комиксов, нет, это ужасное, тревожное чувство, которое существует лишь для того, чтобы итак паршивая жизнь мёдом не казалась. И я боялся. Боялся до трясущихся рук, до некой апатии. Я сам заводил себя в клетку собственных чувств и было логично, когда решетка захлопнулась. Мысли и чувства больше не давали покоя, стараясь выбрать наружу, а я не понимал, как такое вообще может быть? «Это же неправильно!», — кричал разум, но сердце - это чёртово сердце, каждый раз предательски начинало биться сильнее, стоило вратарю появится рядом, а собственные ноги, что обычно твёрдо стоят на поле, чуть подкашивались. А он, молча стоял рядом, наблюдая и явно думая, что я не замечаю его косых, исследовательских взглядов. Игорь вообще любил делать, что всё в порядке, он же чёртов король порядков. Каждый день он делал вид, что не было этих взглядов исподтишка, что не было каких-то странных вопросов… Ха, Игорь-Игорь, наверное, он думал, что я забыл ту встречу, самую первую. Но я не забыл, никогда не забывал этот испуганный, шокированный взгляд, вмиг побелевшее лицо, словно он встретил мертвеца. Я долгие годы вспоминал этот момент, он словно стоял у меня на повторе все эти годы, и я анализировал каждую секунду, но ответ так и не приходил, словно чего-то не хватает. «Ну, что Бог? Что ты мне на это скажешь?», — часто кричал я в пустоту, когда мысли в очередной раз достигали своего апогея, когда уже было тяжело открыть глаза и попасть в реальный мир. И Бог видимо нашёл изощрённый способ мне ответить. Это был август после домашнего чемпионата. В Питере снова шёл дождь, поднимая всю пыль в воздух, но при этом создавая отголоски той осенней красоты, таинственности за которой и приезжают тысячи туристов. Интересно, тогда Акинфеев за ней приехал? Я разогревал небольшой кусок пиццы, когда телефон оповестил о входящем вызове. Достав телефон из кармана шорт, я знатно удивился, абсолютно точно не ожидая звонка от капитана. «Алло, Игорь?», — как-то неуверенно начал я, словно боялся, что он сбросит. Но Акинфеев ответил: «Дзюба, привет…», — после чего шли стандартные формальные фразы и такие же банальные ответы. Так мы говорили с минуту, пока голкипер не выпалил: «Можем встретиться? Я в Питере». В тот момент причины пребывания Игоря в Питере меня совсем не волновали, мне было абсолютно всё равно, что москвича привело в культурную столицу, надолго ли он тут, всё что я хотел знать, через сколько мне за ним приехать. Ха, я такой дурак… Мы договорились встретится через два часа у его отеля, недалеко от Московского вокзала. Я действительно жаждал этой встречи, я словно горел ярким пламенем и сгорал от нетерпения. Казалось, что время стало течь быстрее, что солнце чуть просочилось сквозь тучи, освещая день. И в тот момент, именно в тот момент, садясь в машину, я осознал, что влюблен. Эта мысль ударила в голову, а на ум стали приходить цитаты классиков, которых мы читали когда-то в школе, цитаты о любви, об описание чувств, но ни одно не подходило к ним. Наверно, все слышали о выражение «бабочки в животе», так вот это всё бред, в который верят только маленькие детишки и люди что реально не любили. Люди — животные, да, мы научились челенораздельно говорить, ходить на двух ногах и создавать оружие из камня и палки, да мы даже эволюционировали и стали жителями информационного общества, где деньги уже ничего не стоят, если есть ключ к информации. Вокруг нас новейшие технологии, учёные стараются создать лекарство вечной жизни, но мало кто из нас еще помнит, что любви так таковой нет, существует нежность, забота и страсть, это то из чего состоит любовь. Я не чувствовал бабочек, я чувствовал влечение, желание, манию обнять и никогда не отпускать. Закрыть от мира и показывать только в особых случаях. Защитить. Но я пиздецки облажался с этим. Мы встретились у гостиницы «Park Inn», по-дружески пожав друг другу руки. Игорь был как всегда собой: темные джинсы, серый пуловер, кроссовки. Акинфеев был одним из тех, кто не старался как-то выделиться из толпы, он, сколько я его знаю, всегда предпочитал одеваться, да и жить поскромнее, хотя все и знали о его материальных возможностях. Меня это в какой-то степени восхищало. Какой человек должен быть выдержки, чтобы имея миллионы на счетах, оставаться все тем же Игорем, что и многие годы назад, когда не было славы и денег? Мало кто так может, да что уж скрывать, я так не мог, просто не понимал как. «У тебя случаем нет плана?», — подал голос Акинфеев, вырывая меня из мыслей, но получив лишь непонимание в лице, тепло улыбнулся, повторив. «Ну, я подумал, что ты как местный можешь знать интересные места, куда пойти.». «А-да, конечно, я просто задумался, прости», — я широко улыбнулся и, направившись в сторону любимой улочки, начал небольшой рассказ о месте, куда мы шли. День плавно перетёк в вечер, а затем и в ночь, наверное, мы оба не заметили этого, наслаждаясь красотами бывшего Ленинграда. Питер поистине впечатлял, даже мой уже замыленный всем этим взор, сегодня он казался каким-то другим, не таким как раньше. Словно что-то изменилось, а может это кто-то изменил его. «Черт, Артем, думаешь как девчонка», — кривился я про себя, отгоняя эти мысли прочь. Не сейчас, не до них пока что. «Питер прекрасен», — восторженно произнес капитан, широко и тепло улыбаясь. Мы уже с час стояли на одном из Питерских мостов, наслаждаясь непривычной для мегаполиса тишиной. «Из тебя неплохой экскурсовод, Дзюба. Когда из футбола попрут, можешь найти себе работу в этой сфере», — Акинфеев тихо рассмеялся, получая моих заслуженных пинков и чуть отбежал в сторону, чтобы тяжелее было достать. «Да пошел ты», — буркнул я, наигранно обиженно скрестив руки у груди, на что голкипер вновь рассмеялся. Я смотрел на трясущегося от смеха Игоря, на то, как он задрав голову прерывисто смеялся, чуть схватившись за живот. Честно? Я бы хотел смотреть на это вечно, хотел бы, чтобы время замерло, хотел слышать заразительный мужской смех напротив всю свою жизнь. Но помните, мы говорили про несправедливую суку по имени жизнь? Тишину ночного Петербурга прерывает шум сирен и лай собак. Машины несутся по дороги, в сторону моста, оглушая громкой сиреной, не давая понять, что собственно происходит. А затем, всё происходит даже слишком быстро. Кто-то забегает на мост, быстро проносясь мимо меня, цепляется за Игоря и разворачивает его спиной к себе, прижимая к телу и прикладывая дуло пушки к голове. «Здорова, мужики! Вы-то мне как раз и нужны», — неизвестный улыбается и его улыбка в ночном свете выглядит просто отвратительно. Жёлтые, местами сколотые зубы, седая щетина на щеках и безумный, бегающий взгляд карих, скорее даже черных, глаз. «Мужик, ты что творишь?», — выйдя из ступора наконец произнёс я, подняв руки, когда дуло пистолета направилось на меня. «О-о, неужели я словил сегодня куш и у меня тут сам Артем Дзюба… А это у нас кто?», — мужчина развернул Игоря к себе лицом, схватившись за чуть отросшие волосы. «Ого, сам Игорь Акинфеев. Герой этого чемпионата! Вам, ребята, крупно не повезло, я болел за Испанию, так что поставил на неё крупную сумму и проиграл, а вы, суки, вышли… Как же приятно будет выпустить почти всю обойму вам в ноги, а потом по пули каждому в лоб…». «Кирилл, говорит капитан полиции Набоков, немедленно отпустите заложников…», — послышался голос наконец подоспевших полицейских, я чуть выдохнул, надежда, что все может закончится, не успев начаться, чуть успокаивала. Так называемый Кирилл лишь хмыкнул и, кашлянув, выплюнул кровь со слюной на дорогу. «А может мне тебе еще зад лизнуть, Набоков?», — преступник рассмеялся. «Слушайте меня, футболисты недоделанные, вы сейчас будете делать все, что я скажу. Понятно?», — я взглянул на Акинфеева, его лицо выражало абсолютно ничего. Он стоял словно стена, словно такое у него происходит регулярно, и он привык к этому. Но я знал его слишком хорошо, так что понимал, что означают сжавшиеся до белизны кулаки. Ему было страшно. «Чего молчим?!» «Понятно все!», — выкрикнул капитан, чуть дёрнув плечом. «Вот и славненько… Так, ты, дылда, руки выше, чтобы я их видел», — обратился Кирилл ко мне. «Ха, хороший пёсик. А теперь встань чуть левее, чтобы менты не смогли выстрелить в меня…умница, просто умница», — Кирилл вновь заулыбался, вслушиваясь в разговоры полицейских за моей спиной, а я лишь смотрел в глаза Игорю, словно пытаясь найти в них ответ. В какой-то момент взгляд вратаря стал жестче и он прошептал что-то одними губами. И в этот момент внутри словно что-то щелкнуло, предупреждая о чем-то. Вот только я — дурак, не понял о чем. «Вас же Кириллом зовут, верно?», — зачем-то спросил армеец, чуть развернув голову в сторону преступника. «Ты и сам слышал, как меня легавые назвали», — преступник, чуть приподняв уголок губ, полез в сумку, что висела у него на плече. Достав оттуда что-то подобное рации, он нажал на кнопку и произнес, — «Игра началась». Рация полетела в Неву, после чего полицейские позади что-то прикрикнули. «Знаешь, Артем, а ты ведь почти не изменился. Разве что, седых волос стало чуть больше с годами. А так, всё такой же, как сейчас…». «Что ты несёшь?» — сквозь зубы произнёс я, глянув чуть испуганным взглядом на Игоря, когда Кирилл начал перезаряжать пушку. Но тот был всё также спокоен. «О, ты скоро всё узнаешь, да и Игорь тоже впрочем, ты не можешь притворяться вечно, Акинфа, что этого не помнишь… Но, ха, как иронично, для меня и Игоря, эта история из прошлого, а для тебя, Артем, это только будущее…». «Что за чушь ты несешь, больной ублюдок», — крикнул я, сразу же пожалев об этом, потому что раздался первый выстрел. Всё вокруг словно стало тише. Больше не было слышно никаких звуков, только тишина. Я даже не сразу понял, что произошло. Лишь, когда нога начал гореть, я опустил взгляд вниз натыкаясь на пробитое пулей бедро. Ноги перестали держать и я свалился на землю, как мне казалось громко крича. «Нет, Артём!» — следующее что слышу, кажется это был Игорь, слух понемногу начал приходить в норму. Я посмотрел наверх, Акинфеев локтём ударил Кирилла, что-то крича, тот упал на землю, согнувшись пополам от неожиданной боли. «Дзюба, сильно больно?», — обеспокоено спрашивает он, присаживаясь рядом. «С-сильно…», — честно признаюсь я, неуверенно улыбаясь краешком губ, наблюдая за тем, как Кирилла скручивает полиция. «Кто-нибудь, вызовите скорую!», — судорожно кричит Игорь, а затем чуть обнимает меня, хватаясь трясущимися руками за плечи, утыкаясь носом в шею. И в этот момент, мне показалось, что я счастлив. Я был счастлив, что я жив, что преступника схватили, что с Игорем всё хорошо, что мы оба сидим на мосту, вцепившись в друг друга, как за спасательный круг, стараясь не утонуть в толще эмоций, что накатывали с каждой секундой всё сильней. Хотелось просто сидеть так вечно, наслаждаясь друг другом, свободой. Хотелось вдыхать запах хорошего одеколона, что чуть смешался с запахом пота. Хотелось поглаживать короткие волосы на затылке, шепча всякие глупости, как в кино. Но затем прогремел новый выстрел. А за ним целая серия выстрелов разносится эхом по всему району. Я даже не успел ничего понять, как Игорь, лишь простонав, ослабляет хватку цепких рук и заваливается на спину, болезненно шипя. Полицейские вокруг снова как мурашки забегали, пытаясь понять что это было, никто не мог понять, пока тело голкипера не упало мне в ноги. Игорь смотрел на небо, пытаясь поймать ртом воздух. В уголках глаз скопились слезы, что тонкой струйкой стекали вниз по щеке. «И-игорь…», — лишь прошептал я, оглядывая друга. Бордовое пятно красовалось в районе сердца и весь мир ушёл из-под ног. «Нет, нет, нет, это фигня. Точно, полная фигня. Ты справишься, только дыши, хорошо?», — нервно тараторил я, попутно крича о медиках, поглаживая мокрые, короткие волосы Акинфеева. «Тёма, это ты? Ты живой!», — словно в бреду шептал вратарь, крепко хватаясь за мою руку. «Да, да, конечно я живой… Игорь, ты только держись, ладно? Скорая уже едет…» «Она не успеет», — прошептал он, слабо улыбнувшись, погладив большим пальцем по ладони. «Но ничего, главное», — Акинфеев закашлялся и из синеватых, порванных губ потекла алая жидкость. «Главное, что ты жив. Ты должен пообещать мне кое-что, это очень-очень важно», — я лишь слабо качнул головой, соглашаясь. «Ты должен найти его…это…это был он… Мне надо поспать…», — Игорь снова закашлял, выплевывая еще больше крови, закрывая уставшие глаза. «Нет, нет, нет, Игорь, не закрывай глаза, слышишь? Не смей бросать меня!», — хлопая по щекам, кричу я. «Где там скорая?!» «В двух минутах», — отвечает кто-то из полицейских. «Дзюба, они не успеют…», — хрипит Игорь, заглядывая прямо в глаза, чуть улыбаясь. «Знаешь, я всегда знал, что это ты. И я хочу чтобы ты знал, я никогда тебя не забывал и я…и я все еще люблю тебя, Тём». Холодная рука Игоря, выпадает из моей ладони на испачканный кровью асфальт. Под некогда светящимся от счастья глазами, на белой, немного синеватой коже, выступили темные круги, а сами глаза пустым взглядом устремлены в небо. Я смотрел в его глаза, вглядывался в черты лица, пытаясь найти хоть какое-то изменение, хоть один дрогнувший мускул или блеск в глазах. Но всё было бессмысленно, он, мой капитан, был мёртв. Словно в далеке я слышал голоса полицейских о том, что «О Боже, это же Акинфеев», хотелось их ударить. Хотелось бить, разбивать костяшки в кровь, бить всех, до последнего, хотелось кричать, орать так, чтобы голос сорвался. Но почему-то, все что я мог это поглаживать недлинные волосы мужчины у меня на руках, шепча молитвы, что по неизвестным мне причинам, крутились в голове. Прошло около двух недель, когда я стоял среди мужчин и женщин одетых в черные одежды. Людей было действительно много, хоть похороны и были закрытыми. Всё-таки Игорь не был таким закрытым, как многие считали в обществе, судя по его внешнему виду. Акинфеев, за свою жизнь успел встретить большое количество людей, с которыми смог сдружиться. На похоронах были все действующие и «отслужившие» игроки ЦСКА, игроки сборной, несколько ребят из других клубов и близкие друзья семьи. Каждый с трудом сдерживал слёзы, а кто-то и вообще не пытался их сдержать, слушая проникновенные реплики членов семьи и друзей. Моя очередь была сразу после Марио Фернандеса. Обычно вечно улыбающийся бразилец был хмурым, его глаза больше не светились от счастья, взгляд потух вместе с его капитаном, угас. Говорил сегодня бразилец исключительно на русском, начав прощальную речь со слов: «Игорь всегда говорил мне говорить на русском, хоть и прекрасно понимал меня без слов. Он говорил: «Ты не должен стесняться себя, Марик», и больше я не буду стесняться, ради тебя, Игорь». Фернандес, потирая красные от слез глаза, рассказывал забавные истории связанные с капитаном, от чего все сквозь слезы улыбались, рассказывал как капитан поддерживал его и «семью», сборную… За ним был Головин, для которого это был большим ударом, ведь Игорь был его наставником, словно отцом в футболе, а иногда помогал с личными делами. «Моя мама всегда говорила: «Ушедшие в иной мир люди, никуда не уходят, они остаются призраками на земле и следят за нашими поступками». Игорь, если ты сейчас здесь, с нами, то я готов поклясться, что я сделаю всё, чтобы ты гордился мной…», — и он не выдержал, слезы покатились из глаз, а по лесной округе, где было решено похоронить вратаря, раздался крик отчаяния. Я отвел глаза, ели держась, чтобы и самому не заплакать и увидел его. Игорь стоял среди деревьев. Одет он был в черную толстовку, накинув капюшон на голову, такого же цвета джинсы и резиновые сапоги.Сердце быстро забилось, а дышать становилось труднее, словно я стал погружаться под воду. Он смотрел на Сашу, засунув руки в карманы, а затем перевел свой взгляд в мою сторону. Наши взгляды пересеклись и он, резко вынул руки из карманов, поправил капюшон и, развернувшись, быстро пошёл вглубь леса. «А сейчас речь произнесет близкий друг — Артем Дзюба…», — подал голос приглашённый священник, и все сразу обращают на меня внимание, перешептываясь. Я повернул голову назад в сторону установленной «трибуны», где каждый приглашённый читал заготовленную речь, напротив редкой фотографии Акинфеева, где он широко улыбался. «Артем, Вы готовы?», — снова подаёт голос священник, а я перевожу взгляд в сторону леса, где еще виднеется темный, уходящий силуэт. «П-простите, я не могу», — шепчу я и срываюсь с места, убегая в сторону чащи, слыша позади чьё-то «Артём!» и «Оставь его! Игорь же умер на его руках…». Я бежал за силуэтом, что ускорился, как только услышал мои шаги. Классические брюки цеплялись за каждую упавший сук, по лицу били ветки деревьев, а ботинки лишь мешали бежать. Но я продолжал бежать, стараясь не обращать на боль в бедре, где ещё красовались швы, которые, вероятно, уже вновь разошлись. Мы бежали ещё пару километров, пока боль в ноге не стала невыносимой и я с протяжным криком, упал на землю, пытаясь поймать воздух ртом, словно рыба, а в глазах появлялись блики. И вновь появилось чувство, словно я тону, звуки стали приглушенными, а легкиё сжимало от каждой попытки вздохнуть. «Панические атаки, Артем Сергеевич, они свойственны в вашем положение, после того, что вы пережили», — говорили психологи, каждый раз когда в глазах темнело, а воздух словно выкачивали из легких. Я закрыл глаза, пытаясь прогнать пелену во взгляде и сосчитать до десяти. «Черт, Тёма, дыши», — неожиданно услышал я родной голос. С трудом разлепив глаза, я увидел его. Игорь Акинфеев — живой и здоровой, с привычной щетиной на щеках, но было всё же что-то другое, что-то неуловимое на первый взгляд. «Дзюба, смотри на меня и считай, понял?», — я еле киваю головой, и вратарь берёт моё лицо в свои руки. «Повторяй за мной: десять, девять, восемь…», — и я принялся повторять за ним, нашептывая числа, пытаясь выровнять дыхание. Когда паника потихоньку начала отступать, оставляя место лишь невыносимой боли и усталости, я схватился за холодную руку Акинфеева, пытаясь вглядеться тому в глазах. «Я не понимаю, как…как ты можешь быть здесь?», — шепчу я из последних сил, цепляясь ослабевшими пальцами за край толстовки, — «Мы же похоронили тебя. Они же…». «Тихо, тихо, успокойся, малыш», — капитан слабо улыбается, поглаживая свободной рукой по волосам, — «Скоро ты все поймёшь… А сейчас, ты должен закрыть глаза» «Зачем?», — спрашиваю я, но всё равно доверчиво закрываю их, чувствуя как уставшее тело проваливается в сон. «Просто доверься мне», — Акинфеев последний раз проводит рукой по волосам, а затем, накрывает мою руку своей, поглаживая, — «Мне пора идти. Ты ещё увидишь меня, Тёма. У тебя будет невероятное время, поверь мне. Ты даже будешь счастлив… Ха, я бы сказал — это будет замечательная история, если вдруг ты захочешь написать когда-нибудь книгу… Но до этого, придется ещё потерпеть. Так что, спи, Тёма, спи…», — последнее что слышу я, перед тем, как все вокруг затихает. Первое, что чувствую, приходя в себя — это тепло и запах жареных грибов. Приоткрыв глаза, я вижу не небо покрытое тучами, а деревянный потолок с брёвнами. Воспоминания начали медленно возвращаться, и я вскочил с места, стукаясь головой о потолок. «Ну, полно, полно, а ну, ложись обратно», — раздаётся женский голос с другого конца, видимо, дома. «Тебе нельзя ещё вставать, ни то что так скакать», — чьи-то руки осторожно подхватывают меня, помогая лечь обратно в кровать. «Кто вы и где я?», — хриплым голосом спрашиваю я, оглядывая женщину с ног до головы. Это была женщина, лет 60, её седые волосы были собраны в хвост и частично спрятаны под косынку, вокруг голубых глаз были лучики морщин, а тонкий, длинный нос, чуть загибался к краю. Одета она была в длинное, с цветочным принтом, на черной ткане. Её худые, тёплые луки осторожно опустились мне на лоб, проверяя температура. «Марина Евдокимова — я. А ты, Артём, в хижине моей… Температура к счастью спала», — проговорила женщина, убирая руку со лба. «Как же тебя, одного в лес то затянуло? Причем так глубоко и в костюме! Вы, городская молодёжь, странная конечно…» «Откуда Вы знаете моё имя?», — удивленно прохрипел я, пока женщина поднялась с края кровати, проходя к зажжённому камину, на котором грелся чайник. «Ну, я хоть и в лесу живу, но о тебе наслышана, в город-то выходить приходится», — усмехается Марина, наливая из чайника в стакан кипяток. Затем, добавив в воду что-то, она подошла вновь ко мне и протянула стакан. «Держи, выпей. Сразу лучше станет» «О господи, фу, что это?» — с трудом проглотив напиток, спросил я, чувствуя на языке неприятный, горький привкус и словно какой-то тины. Хотя, запах был не лучше. «Так, ты пей-пей, это лечебные травы, помогут восстановиться быстрее чем всякие заграничные препараты», — старуха усмехнулась, наблюдая за моим сморщенным лицом, а затем добавила, — «Еще и от духов плохих тебя уберегут». Я перевел на неё нахмуренный взгляд, вспомнив произошедшее. Но Марина лишь махнула рукой и, забрав уже пустую чашку, ушла в соседнюю комнату, бросив «Поспи ещё». Я смотрел ей вслед, вслушиваясь в бежащий воды, пока силы вновь не покинули, и я не отключился. У Евдокимовой я жил около недели. Конечно, я мог давно уйти, но что-то не давало мне этого сделать. Что-то заставляло меня оставаться здесь, говоря, что это не конец, я чувствовал, что что-то должно произойти. Но вот только никто не мог сказать мне что. Каждый день, с утра и до вечера, когда физическое состояние пришло в норму, я помогла женщине по хозяйству. Она выдала мне чьи-то брюки и рубаху и давала всякие распоряжения: то дров для огня нарубить, то помочь засушить грибы на зиму или подлатать что-то в доме. Когда женщина просила сделать что-то тяжёлое, я был несказанно рад, ведь такая работа отвлекала меня от мыслей о нём. Но по ночам… По ночам все мои мысли вертелись вокруг Игоря, не давая до утра закрыть глаза. Каждую ночь я вновь и вновь прокручивал в голове события тогда, в лесу и тогда на мосту. И обы они были так реальны, что я все никак не мог понять, что из этого была правда, а что…игры моего разума? «Артём, я же вижу тебя что-то гложет, а ты, как ребёнок молчишь», — первой начинает разговор Марина, когда мы сели ужинать за небольшой, деревянный стол. Она, даже не притронувшись к еде, начала разговор, тяжело вздохнув и сложив руки у груди. «У тебя ведь что-то случилось, ещё тогда… Не мог же ты просто так оказаться посреди леса». Я пустым взглядом посмотрел в тарелку с грибным супом и, немного подумав, всё рассказал. Начиная от произошедших событий в Петербурге, заканчивая недавними событиями в лесу, недававших покоя всё это время. Женщина внимательно слушала меня, иногда кивая головой, словно с чем-то соглашаясь, иногда щурил свои голубые глаза, вглядываясь во что-то. Когда рассказ был закончен, она глубоко вздохнула и, почесав затылок, поднялась с места, удаляясь в другую комнату, кинув мне «Не вставай». Через пару минут Марина вернулась с какой-то большой, на вид старой книжкой. Она села обратно за стол и, отодвинув тарелку с супом в сторону, положила книгу. Коснувшись языком до пальцев, она принялась переворачивать страницы, иногда останавливаясь, вчитываясь в текст, а затем снова листала. Через минуту она наконец остановилась и, тяжело вздохнув, посмотрела на меня. «Артём, ты знаешь что такое эзотерика?», — с серьёзным лицом спросила старуха, складывая руки в замок у подбородка. «Ну, да, что-то слышал», — задумчиво произнёс я, нахмурившись. «А причем тут мои познания в эзотерике?». «А при том, что ты же хочешь разобраться в случившемся?», — я кивнул. «Эзотерика может в этом помочь. Понимаешь ли, многие люди уверены, что она способна помочь человеку найти истину. Но, правда, ещё точно никто не знает как именно. Разные народы, разные люди всегда отвечали на это по-разному. Но, большинство утверждают, что, если провести «обряд» правильно, то человек способен на невероятные поступки, как внутри, так и вне своего сознания». «Звучит как бред фанатика», — фыркнул я, за что Евдокимова грозно взглянула на меня. «Простите, но просто я не верю во всю эту «ведьминскую» чепуху». «Ну, хорошо. Но я всё равно, предлагаю тебе попробовать, ты всё равно ничего от этого не потеряешь. Будешь прав ты, пойдёшь дальше доедать свой суп, а правой окажусь я, сможешь узнать, что же всё-таки произошло». Немного подумав и взвесив все «за» и «против», я поднялся с места, молча соглашаясь. Женщина усмехнулась и, поднявшись следом, приказала мне сесть на пол, недалеко от камина. Приятное тепло грело спину, а грибной запах чуть успокаивал. Всё-таки было что-то волнительное в этом процессе, хоть я и не верил в это. «Так, Артём, у тебя есть что-то связанное с Игорем?», — спрашивает Марина, вставая напротив. Немного подумав, я вспомнил, что брал с собой на похороны его кожаный браслет. Не знаю почему, но полицейские решили отдать вещи мне, а не родственникам. Среди окровавленных вещей лежала эта фенечка, от чего-то, тогда, мне показалось логичным взять её на похороны, словно так было бы спокойнее, словно я бы чувствовал его рядом. Вспомнив, что фенечка лежит в кармане костюма, я поднялся с пола и, найдя пиджак, достал оттуда кожаный браслет. Когда я вернулся, старуха успела разложить несколько зажжённых свечей на пол, положив рядом пару своих волшебных трав. Когда я аккуратно сел по центру, Марина продолжила. «Так, теперь надень его на руку, так ты будешь ближе к тому человеку», — я надел браслет и чуть усмехнулся, думаю на сколько же я отчаялся, что сижу в лесу, где-то в хижине, с придурковатой старухой, пытаясь провести некий обряд. «Так, Дзюба, ты не сосредоточен!», — заметив мою усмешку, прокричала женщина, от чего я сразу, словно школьник на уроке, включил «внутренний мхат» и перестал смеяться. «Я буду считать от одного до десяти, а ты должен подумать об этом человеке, постарайся вспомнить, каждый день с ним о чём вы говорили, что он тебе рассказывал… Может он тебе что-то рассказывал? Какое воспоминание приходит первым наум?». «Несколько лет назад», — тяжело вздохнув начал я, вслушиваясь в счет. «Мы встретились в первый раз, а он… Он выглядел так, словно увидел саму смерть. Весь побледнел, мне показалось тогда, что он вообще испугался…». «Ты можешь вспомнить, что он сказал тогда?» «Он сказал…”Как ты можешь быть здесь?»…» «Пять. Это всё? Четыри… Ты мог забыть, что он это сказал, потому что посчитал это ненужным. Но раз твой мозг хранит это воспоминание, значит, это важно» «Я-я не помню», — прошептал я, пытаясь сосредоточится. Воспоминания большим потоком стали приходить в голову, отбрасывая меня дальше от того дня, не давая вспомнить детали. «Три… Артем, думай. Что там было? Представь это место, раздевалку, чем там пахнет, какого цвета стены… Представь Игоря, во что он был одет, что было необычного помимо его эмоций?!» «О-он сказал», — я нахмурился, на автомате хватаясь за браслет, как все ненужные воспоминания отошли прочь, оставляя место именно тому моменту. «Мы стоим в раздевалке. Я только зашёл, приехал раньше всех, думал будет пусто, а там он. Не знаю, что он делал в нашей раздевалке, но увидев меня, он чуть ли не упал на скамейку. Я помню, он прошептал…”Тёма? Как ты можешь быть тут, у меня не могут быть снова галлюцинации…». Я как-то язвительно ответил, оттолкнул его в сторону, прошёл к вешалке со своим именем и услышал…». «Что ты услышал? Два», — уже тише спросила женщина, переходя на шепот. «Он прошептал…”Как ты можешь быть жив, он же убил тебя» Боже, что это значит?» . «Один…» Вдруг, всё прекратилось. Воспоминания исчезли, больше не было голоса Марины или шума костра под ухом, не было воспоминаний, что маячили перед глазами, сменяя друг друга. Была лишь темнота, что с каждым мгновением поглощала меня всё больше, пока я не потерял сознание.