Капель

Тоёхиса медленно выдохнул, сильнее сжимая рукоять в сухих ладонях и пристально глядя за малейшими движениями замершей прямо перед ним Анастасии Романовой. Остриё катаны упиралось ей в шею, заставляя едва-едва приподнимать подбородок. Холодный ветер подхватывал её длинные волосы, колыхал тяжёлые светлые пряди и пускал волны по снежно-белому подолу, обнажая изящные, тонкие ноги, затянутые в легкую ткань. Тоёхиса не смотрел ни на них, ни на плавно вздымающуюся при дыхании грудь. Он следил за руками, выражением лица, пытаясь угадать, когда минутная передышка закончился, и она пустит в ход своё главное оружие. Следил, чтобы успеть ударить первым. Но он не хотел этого. Мало чести в том, чтобы убить женщину. Шимадзу в тайне надеялся, что она останется недвижима. Не даст ему повод надавить сильнее. Сдастся, признает поражение и отойдёт в сторону. Слишком наивно, наверное. Монстр напротив, впрочем, продолжал стоять неподвижно. Тоёхиса не мог понять, от чего именно: возможно, она привыкла замирать без малейших колебаний в стороны, как вмерзший в лёд молодой побег. В одном он был точно уверен — она не боялась его. Приспешница Черного Короля смотрела скучающе и презрительно, ровно так же, как и в начале боя. Дева была под стать своей силе: равнодушная и холодная. Пауза затягивалась, а никто из них так и не желал пошевелиться первым. Где-то в отдалении гремел бой, лязгало железо, визжал свинец, взрывался порох, слышались крики раненых. Но здесь, в закутке замка, царили безмолвие и неподвижность. — Сдавайся, — хрипло предложил Тоёхиса, когда прошла ещё одна минута длинною в вечность, — сдавайся, и я пощажу тебя. Отродье скривило тонкие губы. — Чтобы, я, княжна, да склонила голову перед каким-то неотёсанным воякой с острова? — презрительно, с издевкой медленно протянула она, глядя на него из-под выбеленных ресниц. — Не будет такого. Ты уснешь, как и многие... — Настенька! Отродье оборвалось на полуслове, будто перерезали нить. Тоёхиса не позволил удивлению, охватившему его, отразиться на лице, но тварь вмиг забыла и о самурае, и об острие меча у шеи, поворачивая голову на зов. Шимадзу не знал, что именно поразило её так сильно: наглость неизвестного, посмевшего оборвать её? его бесстрашие? Сам Тоёхиса никогда раньше не слышал такого странного имени, «Настенька», и уж точно — ни о ком, такое имя носившем. А потому он сосредоточился, готовый убить монстра перед собой в тот же миг, когда оно попытается убить неизвестного. Самурай недоуменно повел головой, когда услышал приближающиеся шаги. Судя по речи и поступи, к ним приближался человек. Возможно, один из воинов, решивший помочь ему, Тоёхисе. Шимадзу позволил себе на миг скосить взгляд на вмешавшегося, оставаясь готовым к тому, что именно в этот момент Анастасия решит ударить его. Но она не ударила. Она и сама в это время во все глаза рассматривала пришельца. Как и было понятно из тембра голоса, мужчина. Высокий, крепко сбитый, он, как догадался Тоё, тоже был с большого континента. Европеец. Значит, тоже скиталец. «Или отродье», — напомнил он себе, настороженно вглядываясь в простоватое лицо. Это самое лицо не выражало, однако, ни равнодушия, ни презрительности, ни всепоглощающей ярости, как у всех знакомых Шимадзу отродий. Оно не было даже искажено азартом, как часто бывало у самого Тоё, который к отродьям себя, конечно же, не причислял. Нет, незнакомец смотрел с совершенно ненормальной в подобной ситуации радостью, чуть улыбался, мягко, тепло, ужасно непривычно. Единственное, что привлекало внимание на его самой глупой из всех виденных Тоёхисой физиономии, были странного цвета фиолетовые глаза. — Совсем идиот? — рыкнул на него Шимадзу, когда мужчина оказался шагах в пятнадцати и продолжал подходить ближе. — Беги отсюда, пока жив. Ну? Вали! Но тот будто и не слышал. Лишь глянул смешливо, сделал шаг в сторону и обошёл недоуменно заморгавшего самурая по дуге. Пытаться сейчас спасти явно безумного мужчину значило отвести остриё от шеи отродья. Тоё остался стоять, готовый надавить на рукоять в любой момент. Сама же Анастасия, казалось, совершенно забыла о враге и битве. Человек замер в трех шагах и выдохнул, расплылся в счастливой улыбке: — Я наконец нашёл тебя. Тоёхиса моргнул, не в состоянии понять происходящего. Теперь он понял, что мужчина так звал Романову. Очень странно звал, по-своему, будто знал её раньше. Тоёхиса успел заметить, как крупная дрожь волной сотрясла всё тело монстра. Анастасия не могла оторвать взгляда от мужчины. Серые радужки в обрамлении белых от инея ресниц потрясённо расширились. — Что? И-иван Михайлович? Как… как? — дрогнул голос. Тоёхиса не верил своим ушам и глазам. Чтобы голос прислужницы Черного Короля, отродья, равнодушного ко всему, не сменившего мины за всю битву, да выражало эмоции?! Кто же этот человек перед ними? Выходит, эти двое действительно знакомы... «А это значит, вероятность того, что он — отродье, сильно вырастает», — понял Тоёхиса. Однако эти двое больше не обращали на него никакого внимания, полностью сконцентрировавшись друг на друге. Стоило бы убить их обоих сейчас же, но самурай по-прежнему считал ниже своего достоинства отсекать голову женщине. Шимадзу медленно начинал злиться. Он перестал чувствовать опасность с тех пор, как появился этот Иван. Тоё должен был ощущать направленную на него угрозу, хотя бы от твари — но её не было. Он будто вмиг стал невидимым, исчез. Сбоившая интуиция сильно нервировала его. Уж лучше живой адреналин боя, чем эта неизвестность! — Да какой я «Михайлович», — меж тем смутился мужчина, — уже нет. Просто Иван. Я ужасно рад снова увидеть тебя. — Черт возьми, что тут происходит? — не выдержал Тоёхиса. — Мы с тобой не закончили! Однако эти двое, казалось, даже не услышали его. — Вы... — голос дрожал всё сильнее, в глазах разгоралась жизнь. И ярость. — Вы... бросили нас тогда! Оставили этим стервятникам! — Настя... — Бросили! Бросили умирать! Тоёхиса сжал посильнее рукоять, отступил на пару шагов назад, понимая, что сейчас отродье наконец атакует, и немного наклонил корпус, готовый сорваться с места в любой миг. Незнакомец кинул на него быстрый взгляд, мягко улыбнулся и шепнул: — Уходи. — Нет, — возмутился Тоёхиса, порядком сбитый с толку, — я должен остановить её! — О, оставь это мне, хорошо? Я разберусь. Мужчина выглядел большим в своей странной объемной одежде, но, видит небо, и не такие были похоронены с легкой руки твари. Отродье и сейчас не дало Тоё шанса возразить: взвыла вьюга. Шимадзу, ведомый инстинктом, отскочил и укрылся за углом замка. Пурга рванула мимо него белой волной. Самурай чертыхнулся, сильнее прижимаясь плечом к каменной стене и с досадой понимая, что неизвестный мужчина, скорее всего, уже мертв. Что и следовало ожидать, выскакивая на тварь с голыми руками. Но вместе с ним исчезало и объяснение ненормального поведения. Если он заставил отродье реагировать, может, есть какой-то секрет? Секрет, что помог бы им победить Черного Короля? Интересно, кто же это всё-таки был? Это, однако, принесло ему и облегчение: больше никаких выходящих за рамки понятного ситуаций. Только бой и азарт крови. Но метель стихла, и до его слуха донесся совершенно странный звук. Будто кто-то плакал. Тоё почувствовал, как наравне с непониманием и растерянностью закипает злость. Почему это не могло быть нормальное сражение, без человеческого поведения отродий и странных выскочек?! Почему ему не дали просто погрузиться в звон стали и расслабиться? Шимадзу не выдержал и выглянул из своего укрытия. И тут же пожалел об этом. Незнакомый мужчина, самый что ни на есть живой и здоровый, лишь слегка запорошенный снегом, сидел на земле, прижимая к себе уткнувшуюся в его плечо Анастасию, почти лежащую на нем, и мягко гладил по спине. При своём и без того немаленьком росте отродье свернулось калачиком, умещая голову под подбородком, того, кого назвала Иваном. Через пару мгновений оно зашевелилось в попытке отстраниться, но мужчина без сомнений потянул обратно на себя и обнял крепче. В воздухе продолжали медленно кружить снежинки. — Отец... его убили сразу, — донесся до Тоё её задыхающийся шепот, и он забрался обратно за стену и прислонился к ней спиной, остро жалея, что застрял здесь. Но её тихий голос летел над заснеженной землей, ввинчиваясь ему в уши. — А потом всё стали стрелять, и поднялся такой дым, что почти ничего не видно. Только крики и визги пуль, — она прерывисто вздохнула. — Но, когда они прекратили, я ещё была жива, Лёша и Таня тоже. Брат был ранен, а когда застонал, его заметили и тут же застрелили. Потом Таню. А потом... меня. А я так не хотела умирать... — Я знаю. Знаю, — мягко шепнул ей Иван, поглаживая по плечам и спине. — Тише, милая, тише... Эти двое, сидя вот так, бок о бок, вдруг оказались невероятно похожи, а их общий белый цвет сливался с сугробами и тихо падающими снежинками. — Иван Михайлович, — всхлипнула она, и Тоё зажал уши в бесполезной попытке отстраниться. Но он не мог уйти: если она взбесится снова, кто будет рядом, чтобы остановить её? — За что... за что они так? Что я им сделала? А Маша, Оля? А Лёша? Он же такой слабенький был, столько мучился... И-иван... Но вы, почему вы не спасли нас?! Тоёхиса моргнул, подавляя желание вылезти из укрытия и поглядеть на неё. Он помнил, как во время сражения с европейской женщиной, которая пыталась казаться мужчиной, та начала рассказывать свою историю. Последнее событие своей жизни, повлиявшее на неё так сильно, что обратило в отродье. Тогда он грубо оборвал её; ему не было никакого дела до чужих страданий. И сейчас не было, конечно. Его совершенно не взволновали ни её слова, не трогал ни срывающийся голос, ни произносимое с ненавистью и страхом «они». Нет. Она всё ещё оставалась врагом. Но он видел, как девушка оживала по мере того, как говорила. Как треснуло равнодушное выражение её лица, как исчезла скука из глаз, как задрожал вечно ровный голос, как разрумянились скулы. Стало вдруг очень важно, убьёт ли она этого странного мужчину или нет. Сам факт отродья, рыдающего на плече человека (или скитальца, не важно), нечто невообразимое, но если Анастасия ещё и не убьет его, возможно ли, что она перестанет служить Черному Королю? Это прекрасно решило бы вопрос её убийства, которое Шимадзу не хотел воплощать до сих пор. — Прости, прости меня, — доносился до Тоёхисы мужской шёпот, — ты же знаешь, что я не мог, не мог вмешиваться... После случившегося стало так тяжело, Настюша. Мир рухнул, перевернулся с ног на голову. Столько погибших... Ты не знаешь, но после ещё четыре года бушевала Гражданская… Потом, почти сразу, новая война, Мировая... И всё, всё время я чувствовал, что что-то не так, неправильно. А когда немного отошёл от всего, восстановился, то понял — я всё ещё тебя чувствовал. Живую.

***

Иван крепче прижал её к себе, всё ещё вздрагивающую в остаточной истерике. Настя прислушивалась к словам, и интерес к жизни перебарывал всё это время грызущее её изнутри чувство несправедливости. То, что он говорил, заставляло её вновь ощущать себя нужной. Не из-за своих разрушительных сил, а просто потому, что это она, Настенька, маленький Швибз. Она всё никак не могла поверить в это: Иван, который всю жизнь был где-то рядом, Российская Империя, Родина, за которую она была расстреляна, снова тут, близко. Можно прижаться к нему всем телом, как в детстве. И она прижималась, сильнее стискивая худыми замерзшими руками его шею. Он заметно изменился: легкость, плавность движений превратились в твердость и четкость. Иван стал выше, шире в плечах. Его любимый мундир сменился светлого цвета шинелью. Лишь бежевый шарф на шее остался неизменным, и Настя с удовольствием уткнулась в него носом. Ткань пахла хвоей, разнотравьем степей и печёным хлебом. Как и раньше. — И я стал искать, — шептал он, — и понял, что ищу не один. Месье Франциск уже почти отчаялся найти любимую Жанну. Мы объединили усилия, поделились идеями, наработками. И вот я здесь. Она слушала его и чувствовала, как давней старой любовью наполнялось сердце. Как же странно: его дети убили её. Но она сама была его дочерью. Настя вспомнила вскользь брошенные слова про Гражданскую войну. Как Иван вообще смог пережить это, чувство, когда изнутри всё рвалось на части? Чувство, что обратило её к Черному Королю? И он нашел её, вернулся за ней. Россия глянул знакомыми с детства завораживающе-фиолетовыми глазами. Выдохнул: — Настюша, милая, пошли домой? Будешь помогать Дедушке, он же старенький уже, зимы всё менее и менее морозные. Будешь поддерживать старика; познакомлю с другими странами, хочешь? Как же ты мне теперь напоминаешь Гилберта, Пруссию, помнишь его? Он ведь теперь с нами живет, — заметив её слабое удивление, Россия облегченно рассмеялся. — Всё тебе расскажу, обещаю. Только идём со мной, хорошо? Идем, Гришку заберем, что он там глупостями занимается, — и сразу домой. Она с трудом улыбнулась, смотря на него чистыми голубыми глазами. Тяжело поднялась. И Иван, помогая ей, повёл свою дочь домой.