Не нуждаясь в любви

«Супругу-альфе запрещено уничтожать или повреждать собственность супруга-омеги, а также нарушать его законные права и интересы, установленные государством и данным брачным договором.» Брачный договор Пункт 5.3, Положение о запретах

~~~       В коридоре психологического центра стоят удобные деревянные кресла ожидания. У них средней ширины подлокотники, выполненные из светлого дерева, сиденье и спинка обтянуты тканью, скрывающей под собой мягкую подушку. Локи такие кресла знает. На вид они выглядят легкими, стоя по трое в ряд у противоположных стен коридора, но в реальности поднять их почти невозможно. Внутрь деревянного каркаса встроены металлические шунты, металл прячется под мягким сиденьем и за спинкой. Снаружи его, конечно же, не видно.       Этого самого метала, который не позволит взбесившимся клиентам или семейным парам швыряться мебелью.       Это, конечно, случается редко. Насколько Локи вообще может судить за свой десятилетний опыт работы в Regeneratio — у них такие инциденты происходят раза два в год. Может быть три, но не больше точно. Иногда омеги с ПТСР узнают в одном из бет медицинского персонала своего бывшего мужа или любовника, иногда просыпаются от кошмаров и, вылетев из своей палаты, кидаются на первого, кто попадётся под руку, не распознавая лица… Поэтому во всех коридорах и палатах у них установлены точно такие же кресла — со светлыми, средней ширины деревянными подлокотниками и тяжелыми металлическими пластинами в каркасе.       Ещё ни в одной из палат у них нет острых предметов, нет стеклянных ваз, нет хрупких кружек, которые могут разбиться на много мелких осколков, и других кружек нет, конечно же, тоже — тех, которые могут разбиться просто. Вместо этого у них деревянный сервиз — с сотней запасных комплектов, хранящихся в кладовой, — и милые разноцветные ложки из плотной пластмассы. Вилок нет. Ножей тоже. Ещё нет подключённого спутникового телевидения, нет доступа к интернету. Телефоны есть — у всех омег, находящихся на реабилитации, и, конечно же, у персонала. У омег также есть возможность созваниваться с семьями и друзьями — этой возможностью пользуется от силы пятнадцать процентов. Ещё у них есть возможность в любой момент выйти и выписаться — ею не пользуется никто в первые два месяца, минимум.       В Regeneratio всегда царит атмосфера спокойствия и миролюбия. А в коридорах стоят точно такие же кресла… Тор, сидящий напротив него у противоположной стены коридора об этом не знает. Он сидит, уверенным движением расставив ноги и уложив обе руки на подлокотники, и смотрит прямо на него последние пять минут, с момента, как пришёл сюда. Но он не знает. Ни том, что у всех реабилитационных центров Regeneratio самый низкий процент суицидов по Европе среди подобных организаций. Ни о том, что в последние годы к ним приезжает все больше и больше омег из других стран и городов. Ни о том, что случается каждый раз, когда он сам приезжает в любой из центров Regeneratio, что рассыпаны по Бухаресту, будто пешеходные островки безопасности.       Больше всего времени Локи, конечно же, проводит в главном центре. Тот находится на бульваре Тинеретулуй, рядом с большим зелёным парком — в нем летними утрами коучи центра проводят зарядку для всех желающих и для тех омег, которые могли согласиться выйти за переделы центра, а вечерами по субботам они обычно устраивают уроки танцев для омег, переживших насилие. Эти самые уроки танцев являются хорошей практикой получения нового, безопасного тактильного опыта, и Локи до сих получает личные благодарности от участвующих в этой еженедельной акции омег.       Благодарностей он вообще получает много. Все омеги, приходящие в центр, со временем знакомятся с ним лично, — это всегда происходит случайно, где-то в коридорах центра или у стойки регистрации, пока он разбирается с делами, — очень быстро запоминают его лицо, позже выспрашивают у персонала и его должность. Поэтому каждый его приезд в любой центр из существующих в определенном смысле является праздником для омег. Они всегда здороваются с ним, более социально открытые омеги даже рассказывают частенько какие-то мелкие, но чрезвычайно важные для них новости, а омеги более старшего возраста всегда спрашивают у него, успевает ли он отдыхать и хорошо ли он кушает.       Вопроса о том, как скоро он заведёт себе альфу, никогда не звучит.       Не звучит до сих пор и никогда не звучало, впрочем. Об альфах в центрах говорить вообще было не принято. Несмотря на то, что все омеги знали о группах быстрого реагирования, состоящих полностью из альф, они никогда об альфах не говорили. Не расспрашивали персонал об их отношениях, не говорили о собственных бывших или нынешних вне часов терапевтических сессий и групп. На территории каждого из центров альфы были запрещены с шести утра и до девяти вечера. Такой режим был установлен Локи специально почти сразу после того, как он вообще начал набирать группы быстрого реагирования. Дневные группы реагирования всегда находились на выездах, либо ждали нового вызова в машине на парковке того центра, к которому были приставлены, ночные же имели возможность заходить в холл и в столовую. Им запрещалось тревожить омег и заходить в палаты, — даже в экстренной ситуации, на эти случае в каждом центре были ночные медбратья, — и, впрочем, за все годы работы ночных групп реагирования не было ни одного подобного инцидента.       Омеги, конечно же, о таком порядке дел были предупреждены. С момента, как они подписывали документы, с ними проводили долгую беседу, объясняя все тонкости и правила. Одним из правил было пожелание о том, чтобы после девяти часов омеги не покидали своих палат. Если же они решат сделать это, — вместо того, чтобы позвать медбрата в палату с помощью кнопки вызова, к примеру, если им что-то понадобится, — они могут столкнуться с одним из альф из группы быстрого реагирования. Никто, естественно, не причинит им вреда и трогать их не станет, но если омеги понимают, что такая встреча может оказаться очень эмоционально тяжелой для них, им лучше позаботиться о себе заранее.       Об этом Тор не знает тоже. Ещё не знает о том, как некоторые омеги, идя на поправку, начинают опасливо выглядывать из-за дверей собственных палат и выходить на эти поздние прогулки по коридорам. Они делают это из интереса и в первый раз, в первое столкновение, конечно же, шугаются случайно встреченного альфу и спешно убегают назад в свои спальни. А потом выходят снова, и снова, и снова, постепенно запоминая альф из ночных групп быстрого реагирования, привыкая к ним и даже сдруживаясь с ними.       Именно в этом сосредотачивается весь смысл — построив целое королевство безопасности, наладив почти все его функции, подобрав персонал, каждый раз, как он приезжает в любой из центров, всегда получает десятки тёплых слов. Омеги любят его и не скупятся на благодарности. И никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах, они не становятся теми, кто начинает ненавидеть альф всей своей душой. Мало того временами после выписки из центра через какое-то время эти самые омеги получают образование медбратьев и возвращаются к ним вновь — в качестве медицинских работников и с желанием поддержать и позаботиться о других омегах. О тех омегах, кому только предстоит долгий путь выздоровления.       За все годы его работы в Regeneratio таких историй наберется с десяток, если Локи постарается все их вспомнить, но, впрочем, в сравнении с другими они не будут столь удивительными. Те, другие истории, прячут в себе выписавшихся омег, которые вступают в отношения с альфами из групп быстрого реагирования. Сдружившись с ними во время своих вечерних прогулок, они вступают в отношения и забывают напрочь о том, как возмущённо в первые месяцы в Regeneratio отказывались напрочь не просто от этой идеи, идеи вступать в отношения, но от самой жизни за пределами центра.       Обо всем это Тор не знает. Он орет на него среди ночи, рычит, оскорбляет и пытается уничтожить единственное самое дорогое, что у Локи есть, но правды он не знает. Локи ему не рассказывает. Просто не тратит на это времени, чувствуя, что вот-вот разрыдается от чужой словесной жестокости, и сбегает прочь, чтобы после думать об этих словах Тора половину чертовой ночи.       Потянувшись медленным, размеренным движением к рукавам собственной толстовки, Локи поправляет оба по очереди, пока взгляд его скользит по темному дереву дверных косяков на входе в пронумерованные кабинеты. На Тора он не смотрит и полностью игнорирует его взгляд, твёрдый, стальной — Тор смотрит именно так с момента, как пришёл, и отворачиваться явно даже не собирается. А Локи игнорирует, и держится, притворяясь, что все ему нипочём, и думает, конечно же, думает о том же, о чем думал половину прошедшей ночи. Вылетев из чужой башни и забравшись в машину Рамлоу, которого он вызвонил ещё только спускаясь в лифте, Локи приказал ему довезти себя до своего дома, настоящего дома, и, уже доехав, все-таки разрыдался — от боли и накопившегося за день ужаса. Он держался весь вечер, держался вымываясь в душе и натягивая ошейник, держался стоя на четвереньках на чужой постели и после держался тоже — когда Тор разъярёнными словами растаптывал все, что было ему, Локи, дорого, и когда Рамлоу без единого лишнего слова или вопроса вёз его сквозь ночной город. Стоило только ему закрыть входную дверь на все замки, как Локи осел на пол. Из сотен мыслей, больных, уязвлённых, что крутились в его голове, самой громкой была именно эта — Тор не знал ничего вовсе ни о нем, ни о Regeneratio.       И все равно постарался с усердием разрушить это.       Сидя в кресле ожидания напротив него, Локи глядит куда угодно, но не в ответ. Он разглядывает край регистрационной стойки, который виднеется из-за угла коридора справа, вслушивается в шорох бумаг и скрип ручки, которой пишет бета, сидящий за стойкой. Его взгляд скользит по светло-голубым стенам, по небольшим картинам лесов и полей, развешанным в коридоре, и по подлокотникам кресел тоже. Пока Тор глядит лишь на него и, кажется, очень убежденно пытается просверлить в его голове дыру собственным взглядом. От него тянется злая, тяжелая нота металлического феромона, и сейчас его в воздухе в разы меньше, чем было прошедшей ночью, но Локи все равно чувствует и подсознательно желает сбежать прочь. Подняться, уйти и никогда, никогда, никогда не возвращаться. Выбросить телефон, найти в Epoque Hotel Тони, который вряд ли уже успел улететь дальше в свое бесконечное путешествие по миру, и попросить увезти себя куда-нибудь. Куда угодно — только бы не оставаться здесь.       Поджав губы и крепче скрестив руки на груди, Локи хмыкает, но на Тора в ответ так и не смотрит. Изнутри его уже подгрызают мысли о собственной ошибке, о том, что он зря не поговорил с Тором и не объяснил ситуацию, но Локи отворачивается от них. Отворачивается, вновь и вновь усиленно напоминая себе о том, что Тор — альфа. Жестокий, беспринципный и яростный. Он жаждет власти и просто лжёт о том, что не собирался Локи насиловать. О том, что не собирался его бить? Тоже.       Локи убеждает себя в этом уже второй час кряду. С того момента, как он проснулся, с того момента, как выпил подавители, заначкой хранящиеся в одном из шкафов в его ванной, и как начал пытаться привести собственное лицо в должный вид. Полночи рыданий и вчерашний срыв во время свадьбы не оставили ему и единственной надежды на то, чтобы не проснуться опухшим новым утром, но, впрочем, с собственный задачей кубики льда, патчи и холодная маска справились идеально — он выглядел обычно. Единственным, по чему можно было бы заподозрить правду, были все еще покрасневшие капилляры его глаз, но и они постепенно приходили в порядок.       В тот самый, напряженный, выверенный и лживо спокойный порядок, в котором Локи привык жить уже слишком давно.       Все в новом дне было привычным: начиная от попытки справиться с очередным альфьим на него влиянием и заканчивая делами, которые уже ждали его в Regeneratio. Он не должен был ехать туда сегодня, занимаясь сбором вещей и подготовкой к вылету в домик в горах, забронированный Тором, но теперь об этой поездке не могло быть и речи. Пока Тор лгал и притворялся, что происходит что-то из ряда вон выходящее, Локи не собирался даже приближаться к нему. Возвращаться в его квартиру — тем более.       И продолжал, убежденно, с усердием убеждать себя самого в том, что Тор лжёт. Это убеждение работало от силы минут десять, после рассасываясь мятной конфетой где-то в полости его сознания, и то снова заполнялось зудящим осознанием собственной, уже случившейся ошибки. Ошибку эту Локи признавать отказывался. В ее признании не было даже смысла — если бы он точно знал, что разговор о сексе и брачной ночи принесёт ему какую-то выгоду, а не насмешки, унижения и в итоге все равно изнасилование, он бы пошёл на него ещё до свадьбы.       Но Локи именно что знал — Тор был ублюдком. Он дарил цветы, делал какие-то странные, нелепые вещи — стоило вспомнить только, как он забрал у священника картонный лист с записями, чтобы не дать гостям увидеть их поцелуя, — и, конечно же, вёл себя очень воспитано. Но он лгал. И Локи не верил ему. Локи уже даже не пытался заставить себя поверить ему.       И лишь единственного не понимал — в чем была проблема Тора, что он устроил этот нелепый конфликт и сам же лишил себя удовольствия.       — Мистер Одинсон и мистер Лафейсон, верно? — за собственными мыслями Локи не замечает даже, как открывается плотная, темного дерева дверь в самом конце коридора и из неё выглядывает Стивен, их чертов личный, семейный психотерапевт. Вздрогнув от неожиданно прозвучавшего звука его голоса, Локи тут же поворачивает голову, оглядывает его быстрым движением глаз. Еле удерживается, чтобы моментально не скривить губы — Стивен выглядит как классический бета, если не брать во внимание его высокий рост.       — Все верно, — Тор поднимается почти сразу, одергивает рукава собственного пиджака и, наконец, прекращает злобно пялиться на Локи. Лишь благодаря этому, пожалуй, Локи чувствует, что может вдохнуть поглубже. Сам он, впрочем, подниматься не торопится, все еще ожидая приглашения в кабинет и крайне глупо надеясь, что того не случится.       Играть в фарс такого уровня он не желает совершенно, потому что прекрасно знает — профессионал своего дела его раскусит за пару сессий. Как только это случится, Тор мгновенно получит преимущество. И давать его ему Локи не желает определенно. Потому что Тор лжёт и крайне умело. Потому что, только получив преимущество, он ударит так же, как уже ударил словами о Regeneratio. В том, что альфа подслушал их разговор с Натом, Локи не сомневался. И для него совершенно не играло роли, как много Тор слышал. Важнее было то, что он с этой информацией сделал — он поступил, как последний ублюдок.       — Проходите, пожалуйста, — раскрыв дверь шире, Стивен отступает в сторону и так и замирает. Локи быстро осматривает его серый, тканевый пиджак, под которым прячется белая рубашка, поскальзывается взглядом на черных джинсах. Этот бета, пускай и предположительно бета, ему совершенно точно не нравится, как и вся эта дрянная затея с психотерапевтом.       Но все же он поднимается со своего места. Одергивает капюшон чёрной толстовки быстрым движением рук, чтобы только занять их чем-то и удержать себя — пихнуть Тора плечом, проходя мимо, хочется слишком уж сильно. Локи не пихает. Нарочно обходит его так, чтобы не соприкоснуться вовсе, и поднимает голову выше. Каждый новый шаг его кроссовок — тоже черных, сегодня у него день траура по смерти его собственных иллюзий о том, что вся эта чушь с браком будет хоть сколько-нибудь спокойной, — бесшумно приближает его к дверному проему чужого кабинета, в то время как Тор шагает звучно, негромко. Он явно держится ровно у Локи за спиной, — если бы омега мог, он бы матом высказал ему о том, как это его нервирует, — не собираясь позволять ему отступить.       Только отступать Локи не собирается. Потому что Тор уже сказал ему коротко и четко: либо эта пытка, либо расторжение брачного контракта. И он не знал, опять и вновь он, конечно же, не знал, какие последствия будут для Локи, если они разведутся на законодательном уровне. Зато это знал сам Локи. И в том, что действия Лаувейя будут похуже этой нелепой психотерапии, предложенной Тором, не сомневался.       — Доброе утро, — уже на входе Стивен мягко, уверенно улыбается ему, но в ответ улыбки не получает. Локи поворачивает к нему голову, поджимает губы раздраженно. Говорит:       — Уже почти полдень, — и просто проходит внутрь кабинета. Его взгляд мгновенно осматривает все пространство, обнимает его полностью, выцепляя отдельно стол, стоящий рядом с левой стеной и находящееся за ним кожаное кресло, два других, стоящих перед столом, и окно, расположенное в стене напротив двери входа. Этих данных, первоначальных, ему становится достаточно, чтобы иметь возможность хоть сколько-нибудь ориентироваться в пространстве и сделать новый шаг внутрь. Из-за спины почти сразу звучит:       — Простите моего супруга за грубость, Стивен, он сегодня в плохом настроении, — это говорит Тор, извиняется за него уважительной, спокойной интонацией. Вместо того, чтобы обернуться и врезать ему посильнее, с коротким замахом и эффектом неожиданности, Локи проходит к дальнему креслу, одному из двух, но не садится в него — развязно валится, буквально каждым собственным движением, каждым жестом давая понять, насколько ему не нравится все происходящее.       — Все в порядке. Вы — Тор, верно? Проходите и располагайтесь, — Стивен отвечает спокойно, миролюбиво, и от звука его голоса Локи все же морщится. Пальцы его, правда, впиваются в обивку подлокотников — здесь они мягкие да и сами кресла явно отличаются от тех, что находятся в коридоре. С точки зрения безопасности это крайне недальновидно, конечно, но Локи только губы поджимает.       И думает о том, что на людях Тор драки не устроит.       Не потому что он такой. Лишь потому что это — обычная статистика поведения альф, с которой Локи знаком слишком хорошо.       Тор усаживается в соседнее кресло, садится ровно, спокойно и уверенно, но без этой лживой расслабленности, с которой уже сидел Локи. Он вновь поправляет рукава пиджака, расстёгивает пару пуговиц, позволяя полам распасться. Локи на него не смотрит, все равно замечая каждое движение краем глаза. Ничего не говорит.       — Итак. Расскажете, что вас привело ко мне? Насколько я понял, у вашей ситуации есть некоторая… срочность, — закрыв дверь, Стивен подходит к своему столу, усаживается в кресло и немного подвигает его вперёд. Переложив пару ручек в сторону по столу, он подвигает к себе ближе небольшой картонный планшет. К тому уже прицеплен чистый лист бумаги, и Локи только глаза закатывает. Стивен почему-то именно в этот момент поднимает к нему взгляд. Замечает, естественно, выражение на его лице, но никак не реагирует.       — Да, вы правы, — Тор отвечает за них обоих, кивает. Его спокойствие — явно напускное, иначе и быть не может, — злит Локи лишь сильнее, и поэтому он отворачивается к окну. Губы поджимает, рассматривая небольшой букет с сухоцветами, стоящий в правой части подоконника. Ваза, в которой он стоит, светло-серая, с мелкими, искусственными чёрными прожилками, привлекает взгляд омеги почти сразу. Вглядеться в неё и насладиться ее видом ему, правда, не удается, потому что Тор говорит твёрдо, с этим привкусом металла собственной злости на кончике языка: — Локи.       — Ох, серьезно? — резким движением обернувшись, Локи вскидывает взгляд к его лицу и еле удерживается, чтобы не оскалится. Тор предоставляет ему слово, настойчиво и твёрдо называя его имя, и, конечно же, оборачивается в ответ тоже. Его взгляд, жесткий, полный злобы, не меняется, но Локи прогибаться под него не станет так же, как признавать собственную ошибку. Не теперь уж точно. Потому что если признает, ему придется мириться с тем, что на самом деле Тор много лучше и безопаснее — это слишком больно и страшно. Это просто немыслимо для него прямо сейчас. — Это была твоя блядская идея, поэтому возьми на себя чёртову ответственность.       Быстрым движением скрестив руки на груди, он вскидывает подбородок и поджимает губы. Объясняться он не станет уж точно, потому что идея с этим абсурдом действительно принадлежала Тору. А ещё потому что просто не сможет. Любое сказанное им слово уличит его, уличит тот ужас, в котором он провёл вчерашний день, и поэтому Локи лишь впивается пальцами в собственные предплечья. Они с Тором глядят друг другу в глаза, злобно и жестко, почти минуту.       И Тор отступает первым.       — Хорошо, — почти скрипя зубами, Тор поворачивает голову назад к Стивену, вдыхает поглубже. Стивен даже в лице не меняется, спокойно ожидая, когда с ним начнут говорить. Тор, впрочем, начинает почти сразу, и это Локи бесит тоже. — Дело в том, что вчера у нас была свадьба. И брачная ночь… Наша с Локи брачная ночь несколько не задалась, — Тор начинает говорить спокойно и рассудительно, мягко жестикулирует руками. Это, впрочем, длится не долго, потому что стоит ему только дать определение прошедшей ночи, как Локи тут же позволяет себе громкий, саркастичный смешок. Тор оборачивается к нему мгновенно, сжимая руку в кулак. Затыкается, к счастью.       — Вы не согласны с вашим супругом, Локи? — Стивен подхватывает одну из ручек, легким движением прокручивает ее в пальцах. И не глядя быстро записывает что-то вверху листа, у самой металлической прищепки планшета. Локи это, естественно, замечает, потому что на Стивена ему все же смотреть приятнее, чем на Тора — предположительный бета со своей редкой бородкой и легкой срединой у висков бесит его немного меньше. Лишь самую малость меньше.       — Нет-нет, что вы! — ядовито улыбнувшись, Локи качает головой, а после расплетает руки и указывает на Тора. Продолжает: — Меня просто смешит подобранное Тором слово, потому что мы чуть ли не подрались, но… Пускай лучше он расскажет, — выдавив из себя оскал, совершенно не похожий на улыбку, Локи даже взгляда не отводит от лица Стивена. Тот, впрочем, как-то ярко не реагирует, его лицо не вытягивается в шоке или удивлении. Ответить что-либо у него, правда, не получается. Тор говорит вместо него:       — Драки бы не было, — и в его словах звучит такая уверенность, что Локи хочет спародировать рвотный рефлекс. От этого он удерживается, конечно, стараясь держаться невидимой границы в приемлемости собственных проявлений. Стивен уже переводит свой взгляд к Тору, кивает, тем самым говоря, что услышал его. И вновь что-то записывает, ну, конечно же! Локи только раздраженно морщится, руки вновь на груди сплетает. — Но, как выяснилось вчера, у нас с Локи разный взгляд на секс. Поэтому мы здесь.       Скольких усилий Тору стоит оставаться спокойным, Локи не знает, но ему неожиданно хочется жестко расхохотаться. Пока изнутри все исходит ходуном тревоги и страх вновь показывается, проклёвывается где-то в грудине — Локи не желает говорить. Он не желает объясняться, не желает обсуждать и не желает договариваться. Потому что знает прекрасно, что произойдёт, если он расскажет хотя бы сотую часть из того, что прячет.       Никто не услышит его.       Так же, как никогда не слышал Бальдр.       Физически он, конечно же, слышал, но где-то там, на более глубоком уровне, он отворачивался. Вновь, и вновь, и вновь, и опять — он продолжал игнорировать все бесчинства Тюра и Бюлейста. Но даже это было не самым болезненным. Баль продолжал обожать их, общаться с ними — Локи было плевать на это.       Но ему было совершенно не плевать на каждый раз из тех, когда Бальдр вновь подводил разговор к тому, что ему нужно начать общаться с братьями ближе.       Потому что они — семья. И потому что эти родственные узы — важны.       Локи любил Баля, конечно же. Тот был непосредственен, умён, был добр к нему и не раз даже вступался за него перед лицом Тюра и Бюлейста — не глобально, конечно же, да и как бы зол Баль ни был, его слова всегда звучали так, будто он просто в грубой форме журил старших за не очень хорошее поведение. Но глобально он год за годом делал вид, что ничего катастрофического не случалось.       И Локи все равно любил его в деталях, в мелочах и их встречах, в их походах в клубы, в их болтовне о делах. Глобально — ненавидел всем своим сердцем и всем своим существом.       Поэтому сейчас говорить Локи не желает и не будет. Вместо любых слов только крепче руки сплетает, закидывает одну ногу на другую. От того, чтобы вжать голову в плечи удерживается все-таки. В то время как Стивен коротко, сдержано вскидывает бровь. Он просит их уточнить почти сразу, говоря:       — Разный взгляд? Что вы имеете в виду, поясните, пожалуйста? — перебросив свой взгляд к нему, предположительный бета откладывает ручку на стол, упирается в него локтями в ожидании. Локи глядит на него в ответ несколько секунд, позволяя себе мысль о том, что Стивен ведь может быть и альфой, но определенно точно не может быть омегой. Потому что омеги другие. Все они другие, даже он сам, как бы ни был похож на бету, все равно другой. И это с легкостью можно пропустить, не почувствовать — у Локи не получается. Его опыт стольких лет работы в Regeneratio нашептывает ему прямо, что омегой Стивен не является точно. Локи верит, но уточняющего вопроса не задаёт. И, впрочем, на заданный не отвечает.       — Он хотел, чтобы я его изнасиловал, — Тор выдерживает несколько секунд паузы, а следом бросает слова в пространство, уже не скрывая ни собственной злости, ни отвращения. Локи даже не вздрагивает. Не вздрагивал прошедшей ночью во время ссоры и не начинает, продолжая с усердием игнорировать все, что есть в альфе, и убеждать себя в том, что Тор лжёт — лишь играется, натягивает этот костюм из фарса и просто выдает те переживания, которые считает нужными. Для чего он это делает Локи не знает, но продолжает убеждать себя самого, чтобы только не признавать уже свершенной ошибки — там, где он, быть может, мог Тору довериться, он спасовал и струсил.       И его страх был оправдан!       В отличие от этого представления, которое длилось уже минут десять, но много дольше, конечно же, ещё со вчерашнего вечера.       — Локи, то о чем говорит Тор, действительно было так? — Стивен подхватывает ручку вновь, но пока что ничего не пишет. И внимательно глядит на него. От звука его интонации, спокойной, мягкой и отзывчивой, Локи хочется заорать. Но он только хмыкает коротко, откликается:       — Не вижу в этом проблемы, — вот что он говорит, и Стивен тут же кивает коротко, понятливо. Его ручка приходит в движение на поверхности листа, чернила марают бумагу. Локи прищуривается и даже не прячет того факта, что пытается разглядеть, какие именно слова пишет психотерапевт. Они ему, впрочем, не сильно интересны, но ему нужно что-то делать, нужно двигаться как-то, чтобы только просто не замереть в кресле и не уткнуться взглядом в одну точку на стене.       После прошедшей ночи, после всего вчерашнего вечера это — единственное, чего ему хочется.       Сесть и вдохнуть. Обнять себя, погладить по плечам, закрыть глаза. Обязательно подобрать волосы — те самые, за которые Видар пытался подтащить его ближе, чтобы оставить метку. С ними, с этими его чёрными и столь сильно любимыми волосами, теперь ближайшие пару месяцев будет трудно. Так же трудно, как после прошлого столкновения с Видаром. Тогда ему хотелось отстричь их к черту, а ещё лучше побриться налысо — это как будто помогло бы ему выйти из категории тех омег, которые могли оказаться в такой опасности, вот как ощущалось это желание. Но, впрочем, оно точно было иллюзией, и Локи прекрасно понимал это, что тогда, что сейчас. Поэтому с утра подобрал волосы в низкий пучок на затылке, а из всего шкафа с одеждой выбрал толстовку с наиболее плотным капюшоном. Капюшон смог защитить его от чужих взглядов, касающихся шрама на его шее, пучок — дал иллюзию отсутствия длинных волос и ещё одну, иллюзию безопасности.       Ту самую, которую у него украл Видар. Ту самую, на место которой Тор принес унижения и боль.       Именно поэтому ему нельзя было останавливаться. Ни на секунду, ни на мгновение — ему нужно было двигаться, создавать этот фоновый белый шум из собственных движений, чтобы только никто не посмел заметить, насколько уязвим он сейчас. Чтобы никто только не посмел воспользоваться его уязвимостью и слабостью.       — Я бы хотел задать несколько вопросов… — Стивен дописывает предложение, кивает сам себе, а после поднимает глаза как будто бы сразу к ним обоим. Говорит: — Тор, вы сказали, что у вас была свадьба вчера. Как давно вы знакомы?       — Несколько месяцев, — Тор вскидывает руку, легким движением кисти обозначает в воздухе некоторый образный объём времени. Стивен кивает, записывает ещё что-то. Не успевает он задать нового вопроса, как Тор почти скрипя зубами проговаривает: — И до нынешней ночи все было в порядке.       Его взгляд в этот момент вновь обращается к Локи, но тот, задумавшись о Видаре, о собственных волосах, совершает мелкую ошибку. Именно ту, которой так старался избегать всю прошедшую ночь, в попытках не выпить слишком много снотворного, чтобы просто не проспать эту дурацкую сессию, и попутно в попытках просто уснуть. Именно ту, которую он так усердно избегал все суетливое утро, пытаясь привести в порядок свое лицо, выбирая одежду и подбирая волосы в пучок. Но сейчас он совершает ее, утыкается взглядом куда-то в стену напротив, рядом с креслом Стивена. И слышит каждое слово, даже взгляд Тора чувствует — не реагирует.       — У вас уже был секс? — Стивен задаёт новый вопрос, и Локи тут же моргает, заслышав последнее слово. Его мелко передергивает, по плечам бегут противные мурашки. Сразу же вспомнив, где он находится, омега неприязненно поджимает губы. Каких-либо слов от Тора он так и не слышит: тот дает ответ резким, четким движением головы в сторону. Стивен кивает вновь, в этот раз тратя на пометку почти в два раза меньше времени, чем в один из предыдущих. Локи отмечает это случайно, но ещё не подозревает даже, что через несколько секунд ему захочется, чтобы Стивен только и занимался своими дрянными пометками. Потому что новый вопрос оказывается обращён уже к нему. Стивен говорит: — Локи, скажите, пожалуйста, у вас был опыт сексуального насилия в прошлом?       Кажется, где-то в коридоре у беты, сидящего за стойкой регистрации, падает на пол карандаш или ручка. Локи слышит, как этот предмет катится, катится, катится, а следом слышит, как этот самый бета коротко матерится. Скрипят колесики его кресла, он точно наклоняется и тянется следом, а поняв, что дотянуться не получается, встаёт — следом за колесиками скрипит кожа сиденья. Локи слышит это, неожиданно чувствуя, как его выхолаживает изнутри вопросом Стивена. Локи слышит это, видя краем глаза, как резко, будто его ударил кто-то, Тор поворачивает к нему голову. Разглядеть выражения его лица Локи не удается, потому что собственной головы он не поворачивает. И не повернёт. И правду говорить не станет.       Потому что слышать в ответ:       — Блин, ну ты как придумаешь иногда, Ло… Не было такого, ну, — не желает.       — Нет, — именно поэтому Локи отвечает четко, лаконично и удерживая в голосе это бутафорское раздражение. Оно было в нем, правда было, но теперь выметается прочь в ужасе. Оно не желает иметь дело с событиями таких масштабов и таких размеров ужасом. Локи, впрочем, его понимает, только сам никуда не бежит. Лишь ноги меняет, закидывает одну на другую.       — Хорошо. Вы когда-либо сталкивались с насилием со стороны альф? Любым насилием, я имею в виду, — Стивен делает новую мелкую пометку на листе и задаёт новый вопрос. Локи следит за его глазами, за тем с какой размеренностью и спокойствием они переходят от его собственного лица к листу, а после, через время, обратно. Стивен не волнуется вовсе, похоже, чрезвычайно уверенный в собственной профессионализме. Локи же хочется удавиться, но он только пальцами впивается в ткань толстовки на собственном локте.       И говорит:       — Нет.       Это ложь — явная и откровенная, но что-либо иное Локи говорить не желает. Не в присутствии Тора уж точно. А лучше бы ни в чьём присутствии вовсе. Потому что ему это не нужно. Все это копание в прошлом, от одного напоминания о котором хочется то ли заорать, то ли завыть. Стивен кивает ему в ответ вновь, зачем-то бросает быстрый взгляд на Тора. Тот на удивление молчит, не обличает Локи даже, хотя они ведь обсуждали это. Они точно-точно обсуждали это, и Локи даже все еще помнил, что ответил Тору, когда тот спросил, били ли его старшие братья.       Тор помнил вряд ли. Потому что сейчас молчал. Молчал и смотрел на него тяжелым, пристальным взглядом, который Локи ощущал почти кожей — где-то у виска.       — Хорошо. Вы когда-либо были свидетелем ситуаций, где сексуальное насилие совершалось над другими? — Стивен задаёт свой новый вопрос, и Локи все-таки вздрагивает. Его обжигает изнутри ударом, но след ладони не различить, пускай он и загорается ярче полуденного солнца. Сам же омега только дергается вперёд, резким движением садится ровно и рявкает:       — Я отказываюсь отвечать на эти чертовы вопросы! — его руки расплетаются будто сами собой, ладони накрывают подлокотники, впиваясь в них пальцами до боли и белеющих костяшек. Стивен только легким, спокойным движением откладывает ручку, кивает и спрашивает:       — Почему? Вам не нравятся мои вопросы?       Локи только губы кривит, неожиданно крепко вдавливая пятки кроссовок в пол. И говорит честно, резко:       — Мне не нравится ничего из того, что здесь происходит. Ни ваши чертовы вопросы, ни вы, ни этот гребанный уродливый кабинет! — слова вырываются из его рта порывисто, но, конечно же, остаются ложью. Локи прекрасно чувствует, что дело совершенно не в вопросах да и вряд ли в Стивене, а кабинет вовсе и не уродливый — если бы Локи мог уделить больше внимания широким стеллажам, оставшимся за его спиной, и этой вазе, стоящей на подоконнике, он чувствовал, что ему бы здесь даже могло понравиться.       Если бы здесь не было Тора, конечно же и как минимум.       — Если вы хотите, вы можете уйти. Я не буду удерживать вас силой и уговаривать остаться не стану, — Стивен садится в кресле немного ровнее, кивает в сторону выхода. Его интонация никак не меняется, оставаясь все такой же лаконичной и миролюбивой. А Локи дергается, коротким, крепким движением вздрагивает от его слов и прищуривается напряженно. У Стивена непримечательные, совершенно обычные зелёные глаза, гетерохромная радужка и чрезвычайная легкость в тех предложениях, которые он преподносит и говорит.       Потому что не знает, конечно же, не знает ничего так же, как не знает и Тор, но злости на него из-за этого Локи не чувствует.       И вместо любых ответных слов, вместо того, чтобы встать и выйти, наконец, он медленно растягивает губы в злобной усмешке, а после оборачивается к Тору. Тот все еще глядит в ответ, в напряженном, требовательном ожидании — видимо, ждёт, что Локи тут сейчас им обоим, им со Стивеном, всю свою подноготную выложит. Только этого не будет. Ни сейчас, ни после. Предложение Стивена об уходе напоминает Локи о том условии, которое ему выставил Тор, и Локи уже принял его, не обдумывая даже. Для него этот брачный контракт не был пустым звуком. И если Тору так сильно хотелось поиграть в невинную овцу, то Локи был согласен подыграть ему. Он был согласен таскаться на эти сессии, обсуждать всякие нелепые вещи и даже говорить. Он был согласен целоваться, заниматься тем же насилием только лицом к лицу и притворяться, что он все понял, и исправился, и о Торе больше так плохо не думает.       Это не было даже сделкой с собственной совестью. Это не было сделкой вовсе — когда на весы опускалась сама его жизнь против мелких неудобств и альфы, который не желал прекратить лгать о правде, о том, что он был жестоким насильником и ублюдком, Локи выбирал жизнь. Локи был согласен терпеть все эти неудобства, он был согласен на всё и в особенности на то, чтобы продолжать убеждать себя самого в том, что это не он ошибся и зря не попробовал довериться.       Это Тор лгал о собственной сути.       — Говори ты, почему я не могу уйти. Говори, Тор, а потом я засужу тебя нахуй за нарушение условий контракта, — выплёвывая слова в сторону альфы, Локи скалится озлобленно и даже клыков не прячет. Тор только зубы стискивает, раздразненные, гневные желваки перекатываются у него под кожей. Из взгляда, наконец, пропадает эта внимательность, эта напряженная попытка выяснить ту правду, которую Тор никогда не получит — Локи выжигает все это из него ядом собственных слов. Ухмыляется.       — Ты сможешь попытаться. И только, — бросив ему в ответ отказ, тычок и удар собственным словом, Тор отворачивается. Он глядит на Стивена несколько мгновений, вздыхает. И действительно говорит: — Мы не в отношениях. Два месяца назад мы заключили брачный контракт. После того, что случилось прошлой ночью, я выставил условие: либо мы идём к вам, либо контракт будет расторгнут.       — И, конечно же, не стоит даже добавлять, что ни одному из нас это на хуй не упало, потому что вчера у нас была свадьба и последнее, что нам нужно, так это разводится меньше чем через сутки после неё и бла-бла-бла, — обернувшись к Стивену вновь, Локи поднимает руку и неспешно водит ею по воздуху, проговаривая то, о чем не скажет Тор, но что является более чем очевидным. Стивен чуть удивленно приподнимает брови, а следующим движением опускает локти на стол и переплетает пальцы друг с другом. Он недолго рассматривает их обоих, вновь обращает свой взгляд к Локи. Говорит:       — Но, как вы уже сказали, вам здесь не нравится, Локи. Вы можете дать свое добровольное согласие на сессии со мной? — его слова удивляют Локи лишь на секунду, а следом он позволяет себе рассмеяться. Стивен ну точно бета, иначе и быть не может. Бета, который думает, что в мире альф у омег всегда есть выбор, который им нравится — это, конечно же, абсурдно. Чаще всего этого выбора нет и не предвидится. Потерять Regeneratio и бежать, расторгнув брачный контракт? Остаться с Тором и таскаться в это злачное место, чтобы в итоге все пришло к тому насилию, которого Локи и ждал? Или остаться в переделах Бухареста и без брачного договора да ждать, когда Лаувей проснётся поутру и решит, что пришло время забрать у него его жизнь?       Ни один из этих вариантов Локи не нравился. И других у него не было. Потому что смелости набрать номер Огуна и назвать имя не было в нем тоже. Все еще не было.       — А вы забавный, да… — качнув головой, Локи садится ровнее, быстрым движением прячет ладони в переднем кармане толстовки. Его пальцы сжимаются на металических боках телефона, вдавливаются в него до боли. И все его существо подбирается, напрягается вновь замирая в ожидании: Локи хочется сказать «нет», но он никогда так с собой не потупит. Он никогда так сильно себя не предаст, и поэтому не раздумывает даже над ответом. Вместо этого говорит четко и спокойно: — Да. Но я согласен ходить только один. Без сопровождения своего дражайшего супруга, — добавив в последние слова как можно больше яда, Локи тут же скалится вновь. И откидывается назад на спинку, чтобы следующим движением обернуться лицом к Тору и ухмыльнуться.       В его глазах появляется вызов. Отнюдь не тот, что был раньше — в этот раз Локи согласен играть по-крупному, по-настоящему. И он очень надеется, что Тор видит это в его взгляде. Очень надеется, что Тор слышит его несуществующий надменный смешок и не произнесенное предложение спасовать, отступить и принять проигрыш. Тор смотрит в ответ пристально и внимательно. Он прищуривается, челюсти сжимает до перекатывающихся под кожей желваков. И отступать явно не собирается. Вместо этого наклоняется вперёд, тянется в сторону Локи и почти выплевывает ему в лицо разъярённо и тихо:       — Если через два месяца не будет результата, мы разведемся. Я отсужу у тебя все, что только у тебя есть, а после превращу твою жизнь в бесконечный ночной кошмар, — Тор кривится, скалится, а Локи только и может, что замереть и не позволить страху пробиться к поверхности зрачка. Страх пытается, он дергается внутри него, вздрагивает, жалится и просит, молит его, чтобы они просто ушли уже. Потому что в их мире, в его Локи мире, есть ночные кошмары, которым никогда, никогда, никогда лучше не сбываться. И пускай об этом Тор вряд ли знает тоже, но он говорит с такой жесткостью и настойчивостью, что Локи верит. В ответ только шире скалится. Бросает надменное:       — Ты сможешь попытаться. И только, — подавшись вперёд тоже, Локи еле удерживается, чтобы не щелкнуть зубами у Тора перед носом. Тот, впрочем, явно тоже думает о том, как бы ему сдержаться и просто не занести кулак. И дразнить его Локи определенно не собирается, — он прекрасно помнит, как долго сходят синяки, поставленные альфами, — поэтому отстраняется почти сразу. Но не бежит, отодвигается медленно и полностью спокойно. Следом поворачивает голову к Стивену, спрашивая: — Это все, что вы хотели узнать? — лживо миленько оскалившись, Локи только голову склоняет к плечу. Стивен на его движение, как, впрочем, и на выражение его лица никак не реагирует. Он вновь опускает глаза к собственным записям, быстрым движением ставит в одном из предложений запятую, а после кивает сам себе.       — Да, это всё, — Стивен откладывает ручку на стол, после откидывается спиной в кресле. Локи уже собирается вытянуть телефон из кармана и быстро пролистать собственный электронный ежедневник, чтобы обозначить подходящие ему для сессий дни, но так и не успевает. Его глаза разве что опускаются к ткани толстовки, когда Стивен говорит: — Прежде чем я вас отпущу, я прошу вас, выберите, пожалуй, стоп-слово, которое будет устраивать вас обоих.       Локи так и замирает. Коротко дергается, а следом весь каменеет и в голове у него тут же становится пусто. Все мысли умирают мгновенно и огорошено, кроме единой — никогда и ни при каких обстоятельствах он не станет играть в эти БДСМ-игры. То, о чем говорит Стивен, наводит на мысль лишь об этом, о практиках, четкой иерархии и играх со властью, но Локи никогда на это не согласится. Ни называть Тор хозяином или господином, — от одной этой мысли его начинает подташнивать, — ни терпеть телесные наказания. Не зависимо от того, на что он был согласен прошлой ночью, БДСМ-тематика определено и рядом с этим не стояла. Ее смысл, если верить статьям из интернета, заключался в удовольствии.       Личный смысл Локи был в том, что удовольствие от секса, любого секса, было ничуть не меньшей иллюзией, чем любовь.       — Возможно, вы неверно меня поняли. Меня не интересуют различные практики или БДСМ. Меня интересует обычный, классический секс, на который в нашей паре способен, как выяснилось, лишь я один, — Тор берет слово первым и даже в кресле подаётся вперёд. Локи замечает краем глаза, как он упирается локтями в колени, вздыхает раздраженно. И, конечно же, ядовитой интонацией выделяет слова о них обоих. На эту интонацию Локи не реагирует. Он чувствует, как медленно его сознание, пустое и ширящееся лишь единой пугающей мыслью, начинает закручиваться. Паника дергает легкие единожды, чтобы следом дёрнуть дважды и так по нарастающей. И ведь он слышит, точно слышит слова Тора, но те будто бы пролетают мимо.       Стивен говорит спокойно и лишь малость звеня собственной интонацией:       — Я понял вас верно. Дело в том, что практика использования стоп-слов может существовать не только в БДСМ отношениях. Достаточно часто она используется между партнерами, один из которых или оба ранее имели дело с физическим насилием. Если ласки заходят слишком далеко или происходят слишком быстро, и один из партнеров чувствует, что ему нужно замедлиться, он называет стоп-слово, и ласки прекращаются, — на его голос Локи реагирует намного больше, чем на голос Тора. Ему удаётся услышать отдельные слова вначале, а под конец он и вовсе слышит даже целое предложение. Водоворот паники в его голове тормозит, останавливается. К моменту, когда омега помогает себе вдохнуть поглубже и поднимает голову, Стивен договаривает: — Принцип действия стоп-слов одинаковый и там, и тут, просто другой контекст.       Локи глядит на Стивена, слышит его, но будто бы не видит вовсе. Ему приходится моргнуть несколько раз с усилием, вдохнуть поглубже вновь, потому что изнутри, где-то в горле, уже собирается соленый ком его слез и страха. Он не может обозначить его, дать ему имя, но страх, столь плотный и реальный, уже комкается где-то в груди. Страх требует от него уйти, забиться в самый темный угол и спрятаться. Чтобы просто не сталкиваться с этим, чтобы даже не пытаться довериться и чтобы после не разочаровываться.       Тор больше не отвечает. Он кивает только понятливо, и Локи видит его кивок, следом видя, как альфа вновь поворачивает к нему голову. Он смотрит и ждёт, только взгляд его больше не чувствуется жестоким и озлобленным. Повернуть головы Локи не может. Он смотрит только на Стивена, вглядывается в его глаза, в еле заметные возрастные морщинки у него на лбу, в его бороду и усы. Стивен смотрит в ответ и ждёт. Он совершенно никуда не торопится.       — Красный. Мы можем… Мы можем взять это стоп-слово, если Локи согласен, — выдержав паузу, Тор говорит уже спокойнее, но эмоция, настойчивая и явная, мелькает в его интонации. Локи ее не различает. Его сознание сворачивается, извивается и не позволяет ему в полной степени воспринимать все, что происходит. Он видит, как Стивен кивает Тору, лишь на секунды переводя на него свой взгляд. Затем спрашивает:       — Локи, вы согласны? — его спокойствие и мягкость, его ненавязчивая уверенность вызывает у Локи желание съежиться и исчезнуть. То, с какой легкостью, Стивен вообще говорит каждое новое слово — Локи хочет закрыть уши и закричать, чтобы не слышать его. Потому что все эти слова уже утаскивают его в прошлое, в самый страшный его кошмар, и он желает только отгородиться от этого. Никогда, никогда, никогда к этому не возвращаться. Никогда не проживать это снова.       В моменте выбора себе Локи не оставляет. И мысленно клянётся себе, что позже солжет, увильнёт и притворится — сделает все, что угодно, чтобы просто не возвращаться в ту ночь, которая сломала его.       — Да… — когда он начинает говорить, его голос звучит сипло, задавленно, и омега прочищает горло. Подбирается весь, вынуждает себя придать выражению своего лица серьезность, сухость и отстранённость. Выходит так себе, в глазах вот-вот появится влага слез, но он смаргивает, напрягается весь. И говорит уже тверже: — Да, я согласен. Это все? — желание добавить в голос язвительности не окупается. У него просто не получается сделать этого и тайны, его жестокие, больные тайны, уже лезут наружу, пытаются глотнуть воздуха на поверхности. Стивен говорит:       — Почти. Не могли бы вы, пожалуйста, повторить слово, которое назвал Тор, чтобы я убедился, что вы его услышали и запомнили?       Его жестокость ощущается вопиющей и болезненной. Локи только губы поджимает, чувствуя, что пройдёт ещё секунда и у него задрожит нижняя челюсть. Стивен не знает, как, впрочем, и Тор, что иногда бывают ситуации, в которых стоп-слова не работают, они просто не срабатывают, просто не существуют в плоскости происходящего. Там не существует ни просьб о помощи, ни отказа, ни крика. Коротко дернув головой, Локи сжимает зубы, вдыхает глубже. Он сглатывает трижды, пытаясь изгнать ком из горла, и лишь после говорит твёрдо и четко, будто выстреливая:       — Красный.       Стивен кивает. Из них двоих лишь он двигается, тянется к ручке вновь, что-то пишет на своем планшете. Локи же так и сидит, глядит на бету и чувствует взгляд Тора на собственном лице. Но к нему не оборачивается. Вместо этого твёрдой интонацией интересуется, может ли он идти, и когда Стивен кивает, ещё не успев сказать и единого слова, поднимается. Из кабинета Локи выходит твёрдой, напряженной походкой и не оборачивается ни единого раза. На Тора не смотрит тоже. И дверью почти не гремит, пускай рука его и дрожит, колотится и бьется, будто желая защитить его с опозданием от того насилия, которое было совершенно ещё давным-давно.       Прежде чем сбежать, Локи задерживается у стойки регистрации и просит найти ему время в четверг. В электронный ежедневник, находящийся в телефоне, так и не заглядывает, не имея возможности расцепить окаменевших пальцев, впившихся в бок телефона, и поэтому говорит день наугад, руководствуясь лишь собственной памятью. Милый бета, сидящий за стойкой улыбается ему и быстро записывает его на полдень четверга — это случается за пару секунд до того, как из кабинета Стивена выходит Тор.       Локи слышит его первый шаг в коридоре. Но все еще не оборачивается. И спешно уходит прочь, не попрощавшись. ~~~       — А потом все завертелось как-то… Я не знаю, как это вышло, но у нас скоро годовщина, два года. Он очень заботится обо мне. Я даже не думал, что у него такое классное чувство юмора, потому что, ну… Он выглядит очень серьезным, ты же знаешь, — Сигюн мелко смеется, не отрывая глаз от кружки со своим какао, а Локи только отворачивается в сторону. Он не может смотреть на бету. С того самого момента, как они встретились, полчаса назад, он не может смотреть на него дольше трёх секунд, потому что его боль и вся его злость реагируют тут же, требуя наказать предателя жестоким словом. Слова этого Локи не говорит. С момента встречи не говорит вообще ничего, кроме сухого приветствия, быстрого заказа успокаивающего чая для себя самого и предложения сесть за столик в глубине помещения Camera Din Fata.       Сигюн начинает рассказывать сразу, как только они садятся. Локи не спрашивает его ни о чем. И совершенно точно не просит объясниться — Сигюн делает это сам, берет инициативу так же, как взял ее, когда написал ему о предложении встретиться.       Он сделал это на следующий же день после свадьбы, увидев, что геолокация Локи все еще находится в пределах Бухареста. О том, что Локи вернулся в свой дом, Сигюн не знал так же, как и об этом самом доме — Локи синхронизировал геометку собственной территории с геометкой квартиры Тора, только сев в автомобиль Рамлоу ночью пару дней назад. Это действие было привычным для него, — раньше он так же синхронизировал ее с координатами Epoque Hotel, когда приезжал домой отдохнуть на пару дней или неделю, — но ему казалось, что теперь оно, это действие, обеспечивающее ему безопасность, должно было остаться в прошлом.       Ведь у него теперь был фиктивный супруг и собственная комната в ничуть не фиктивном поднебесье этого самого фиктивного супруга. Поднебесьем ему квартиру Тора называть нравилось — в этом слове были нотки презрения, легкий привкус восхищения и, конечно же, постоянное напоминание о том, с кем он имеет дело. Только в последние дни это слово приобрело ещё и оттенок его злобы. Несмотря на то, что Локи не желал думать о Торе вовсе, думал все равно. И от этих мыслей ему не было покоя.       — Я знаю, что Бюлейст причинил тебе боль, Ло, — тяжело вздохнув, Сигюн продолжает говорить, но все еще не поднимает к нему головы. А Локи хочется рассмеяться, расхохотаться в голос. Мимолетно ему думается о том, что, быть может, ему просто стоило собрать их всех, и Баля, с его игнорированием и отрицанием, и Сигюна, с его любовью приуменьшать масштабы омежьей трагедии, и даже этого, черти бы его подрали, Тора — с его желанием обвинить его, Локи, в невменяемости. Да-да, ему наверное действительно стоило собрать их всех и рассказать им в деталях, пересказывая каждый раз из тех, когда старшие братья измывались над ним, смакуя каждую секунду этих зверств и жестокости, с которыми ему пришлось столкнуться.       Бальдр зарыдал бы минут через пять.       Сигюн побелел бы через три.       Что стал бы делать Тор, Локи не знал и, впрочем, ему было плевать на это. Идея все равно была неосуществима. Потому что становиться тем, кто причинит боль своим любимым бетам, Локи не желал. Как бы в моменте ни был зол на них обоих. И на беспечного Баля, и на Сигюна… Тот был печален. Ни слова не сказал о том, что Локи не отвечал ему почти четыре полных дня на его предложение встретиться и на его вопрос о том, все ли в порядке и отчего они с Тором никуда не уехали. Но даже если бы он спросил сейчас, Локи не рассказал бы ему. Не рассказал бы о том, что не может спать, что теперь засиживается в главном центре Regeneratio почти до двух ночи, что Рамлоу теперь шутки шутит о повышении жалования, ведь он стал почти настоящим личным водителем для Локи. Всего этого знать Сигюну было не обязательно. Ещё ему не нужно было знать, конечно же, об их конфликте с Тором, обо всей этой истории с психотерапевтом, первая нормальная сессия с которым начиналась у Локи через полчаса, и о том, что вместе с подавителями и витаминами, теперь он пьёт ещё и успокоительное.       Благодаря этому спит свои законные пять часов и не видит в кошмарах себя самого, замершего посреди постели Тора на четвереньках и ожидающего боли и жестокости.       — И мне жаль, что это случилось с тобой. Но у нас с Бюлейстом… У нас все хорошо, понимаешь? — крепче сжав в ладонях свою кружку, Сигюн все-таки поднимает к нему глаза и мелко, почти в мольбе улыбается. Локи на него не глядит, зацепившись взглядом за одну из книг, что стоит на стеллаже у стены прямо за плечом Сигюна. В этих стеллажах и книгах прячется весь Camera Din Fata, в аромате кофе, в приветливых бариста, в негромком стуке чьих-то пальцев по клавишам — здесь часто засиживаются студенты и фрилансеры, трудясь над своими рефератами, дипломными работами или заказами. И это место Локи любит так же, как Re Place, но сейчас только губы поджимает суровее, не чувствуя какой-либо радости от своего сюда прихода. А Сигюн говорит, говорит, говорит — Локи слышит это самое «но», жестокое и безликое, и лишь вдыхает поглубже. Вся эта встреча предоставляет ему почти карт-бланш, потому что сейчас он может рассказать Сигюну о Бюлейсте всё. О каждом его слове, о каждом его действии и о каждом ударе, который он нанёс Локи за время его детства и подросткового возраста. Локи может рассказать ему о том, что было, когда ему было одиннадцать, а ещё может рассказать ему о Видаре, о том, что случилось той ночью на самом деле.       Девять лет назад, вернувшись в свою комнату в Бранести с плотным, широким пластырем на затылке и случайно встретив в одном из коридоров Сигюна, — тот редко оставался в школе на каникулах, и отчего остался в то лето, Локи уже вовсе не помнил, — Локи рассказал ему лишь общую ситуацию. Рассказал о том, что Видар подкараулил его, рассказал о том, что, скорее всего, его подослал отец, а ещё рассказал, что Бальдру, который их увидел, удалось позвать на помощь. Почему он не рассказал тогда про Тюра и Бюлейста, Локи уже не помнил. Быть может, не хотел, чтобы бета волновался за него больше положенного, или же боялся, что тот ему просто не поверит.       Если бы Локи услышал похожую историю от кого другого, он бы поверил. После всех тех омег и их собственных трагедий, что проходили через его руки, поверить в феномен «наблюдателя» для него было совершенно не трудно. Как, впрочем, и в замалчивание, и в отрицание, и в сотни других вещей, которые превращали жизнь таких омег в настоящий, постоянный ад. В особенности, если их пытались убедить в том, что они виноваты сами, или в том, что на самом деле ничего не было.       Если бы Сигюн услышал эту историю… Локи просто не хотел его расстраивать. Пускай сейчас бета говорил негромко и взволновано, в уголках его губ пряталось счастье, тихое, тёплое и спокойное. Как ему удавалось общаться с Бюлейстом, Локи не мог бы себе представить, если бы не знал, как сильно Бюлейст любил Баля. Он любил заботиться о нем, любил проводить с ним время — обо всем этом Локи с регулярностью узнавал от от самого Бальдра и не то чтобы по собственной воле, — и из этого Локи мог позволить себе предположить, что в отношениях с Сигюном Бюлейст был хорошим партнером.       Да, предположить он определенно мог, но представить — никогда.       — Пожалуйста, скажи что-нибудь, Ло, — Сигюн отрывает одну руку от своей кружки и тянется к нему через стол, чтобы коснуться, чтобы обратить на себя его внимание. Локи только подвигает руки ближе к себе вместе с высоким бумажных стаканом с чаем. Коснуться себя он не даёт. Но взгляд к лицу Сигюна переводит, поджимает губы крепким движением.       За весь свой монолог Сигюн ни единого раза не сказал о тех тайнах, его Локи тайнах, которые хранил. Он не пытался убедить его в том, что ничего Бюлейсту не рассказывал ни о брачном контракте, ни о том, что он — единственный, у кого есть постоянный доступ к геолокации Локи. И это давало Локи надежду на то, что его тайны все-таки пока что были в порядке. Потому что сам Сигюн в близких отношениях был бесхитростным, он совершенно не умел лгать и был чрезвычайно плох в каких-либо сюрпризах, так или иначе разбалтывая все заранее. Если бы он уже был в сговоре с Бюлейстом, Локи бы узнал об этом, увидел бы это в чужом долгом монологе.       Но, похоже, Сигюн все еще был верен ему. Как и прежде, как и всегда. И лишь поэтому Локи мог вновь и опять позволить себе закрыть глаза на то, как самые жестокие мира сего вновь оказывались оправданы и помилованы. Ведь у Сигюна с Бюлейстом все было хорошо, так?       А Локи в свою очередь было не привыкать ставить чужую радость выше собственной боли. Он был в этом, в своём роде, профессионалом.       — Я не знаю, что тебе сказать. Я удивлен, и я… Я испугался за тебя, скажу честно, — Локи вздыхает трудным движением, обнимает бумажный стакан крепче, грея холодные пальцы о его бока. Последние несколько дней он до отвратительного мёрзнет. Не спасёт ни второе одеяло, ни горячая ванна, которую он принимает, приезжая далеко за полночь домой. Вместе с холодом его настигает большее спокойствие. Оно, конечно же, явно вызвано успокоительным, — было бы странно, если бы эти мелкие таблетки не работали, — но предпосылки вряд ли имеют вес. Намного больше его интересуют последствия, и они в свою очередь крайне не утешительны. Потому что чем больше минут, и часов, и дней проходит с момента совершенной им ошибки, тем больше в нем появляется согласия: он действительно облажался. — Но если тебе хорошо… Кто я такой, чтобы мешать твоему счастью, Сигюн? Если тебе хорошо, я за тебя рад. От всего сердца.       Медленно растянув губы в милой, выверенной улыбке, Локи лжёт и даже глаз не отводит. Сигюн от его слов в надежде округляет глаза, тут же улыбается смущённо. Его прекрасный, замечательный Сигюн… В том, что он будет в безопасности, Локи почти и не сомневается, лишь какой-то частью собственного сознания мысля о том, какая эта хрупкая иллюзия — быть в отношениях с монстром, который очень хорошо умеет притворяться нормальным человеком. Иллюзию эту разрушать он не станет. Ради себя и собственной мести уж точно нет, а ради Сигюна ему и не нужно — если Бюлейст заботится о нем уже почти два года кряду, то будет заботиться и дальше.       Единственным открытым вопросом, конечно же, остается, как много Бюлейст знает на самом деле и знает ли хоть что-нибудь, и Локи обдумывает его уже по пути к психотерапевтическому центру. Он прощается с Сигюном, улыбается ему, обещает в ближайшие дни пригласить его на ужин к ним с Тором — конечно же, лжёт. Каждым движением, каждым собственным жестом и каждым словом. Стоит только ему выйти из кофейни и зайти за угол квартала, как эта улыбка, выверенная, очень счастливая этим тихим, ненавязчивым счастьем, мгновенно пропадает с его лица. Полы черного плаща хлопают по синей джинсе на его бёдрах, а ветер, ноябрьский, с обещанием холодов, которые пришли еще вчера, пытается забраться в рукава темно-зелёной толстовки, но у него ничего так и не получается. Пока мысль самого Локи уносится в обе стороны, поражая прошлое и требуя от будущего тех ответов, которых у будущего нет вовсе. Он думает о Бюлейсте, думает о том, что информация о фиктивности их с Тором отношений, вряд ли даст ему какое-либо преимущество, если он найдёт ее у Сигюна в документах.       Эта идея имеет даже определенной смысл. Ведь если Лаувей уже решил оставить его в покое, — что было, конечно, абсурдно после случившегося во время свадьбы, — для него не было разницы, насколько сильно на самом деле Локи Тора любил. А если же Лаувей только собирался обратить на Локи все свое внимание… В таком случае фиктивность брака для Лаувейя — а соответственно и для Бюлейста, — тоже не играла никакой роли. Если они собирались прийти за ним, они придут в любом случае.       И Тор об этом позаботится.       Определенно точно позаботится, если они случайно не разведутся в ближайшее время. Чуть сморщившись от этой мысли, Локи выбрасывает опустевший стаканчик из-под чая в мусорку на входе, а после тянется к двери. Психологический центр, выбранный Тором, располагается в северной части второго сектора, в небольшом спальном районе Бухареста. Светло-желтое, выложенное яркой и веселой плиткой у основания здание встречает его так же, как встретило в предыдущий его сюда приезд. На первом этаже в обе стороны разбегаются несколько мелких продуктовых магазинчиков, камерная кофейня «Сова» и небольшой магазин нижнего белья, но Локи замечает все это лишь сейчас, в новом дне, в котором приходит к этому зданию, потому что в прошлый раз… Прошлый раз даже вспоминать не хочется. Ни полученное им среди ночи от Тора сообщение с адресом центра, ни саму сессию, ни тем более эту крайне идиотскую идею Стивена со стоп-словом.       В том, что оно не сработает, если Локи в голову действительно прийдет его назвать, — когда-либо, хоть когда-нибудь в их с Тором отношениях, — он уже который день кряду совершенно не сомневается.       Но все равно приходит на новую сессию. Как они и условились с Тором, не позвонившим и не списавшимся с ним ни единого раза за прошедшие дни — Локи такой расклад полностью устраивал. Потому что он все еще был зол, все еще не забыл те слова, что Тор бросил ему в лицо с неоправданной жестокостью, и определенно не собирался возвращаться в чужую квартиру в ближайшее время. Лучше бы никогда, но никогда было иллюзией и сказкой для него, и Локи понимал это очень хорошо.       Пройдет ещё несколько дней или, быть может, неделя и Тор перебесится. Хотелось бы ему думать, что он прекратит лгать, прекратит притворяться тем, кем не является, но с каждым днём Локи все дальше и дальше уходил от этих мыслей, в которых столь упорно пытался убедить себя самого в брачную ночь. Правда, конечно же, была в другом и с каждым новым часом у него больше не оставалось манёвров, чтобы избегать ее.       Избегать собственной ошибки.       Шагнув за порог входа, Локи оказывается в небольшом предбаннике, а после открывает и вторую дверь. За ней уже виднеется стойка регистрации и два коридора — один ведет прямо, в глубь здания, другой же вправо, вдоль фасадной стены. Коротко поздоровавшись, Локи со вздохом стягивает собственное пальто, прячет его в широкий шкаф для верхней одежды, находящийся у самого входа. Зачем-то на всякий случай перепроверяет телефон, лежащий в заднем кармане.       — Вы можете проходить в кабинет, мистер Лафейсон. Мистер Стрендж сейчас подойдёт к вам, — бета, выглядывающий из-за стойки, мягко улыбается ему — совсем не так, как эти кукольные администраторы в башнях подобных Bucharest Tower Center, — и указывает в сторону нужного кабинета. Локи только кивает в ответ, губы поджимает напряженным движением. Уже пересекая коридор, он думает мимолетом о том, что фамилия у Стивена, конечно, чрезвычайно неподходящая для его профессии. И неожиданно эта мысль смешит его. И Локи позволяет себе мелко, коротко рассмеяться — впервые за прошедшие дни.       Впервые с того момента на церемонии в церкви, когда Тор наглейшим образом украл у священника картонный лист с записями.       Передернув плечами от одного лишь этого воспоминания, Локи останавливается у двери в кабинет Стивена, коротко стучит и только после нажимает на ручку. В кабинете никого не оказывается, как и предупреждал его бета за стойкой регистрации, и Локи проходит внутрь, позволяя себе оглядеться. Дверь он прикрывает аккуратно, не хлопает ею и не пытается показать больше своего недовольства, чем есть на самом деле. И только сейчас замечает темно-синий ковролин под ногами. Даже в кроссовках Локи чувствует его пружинящую мягкость, замирает у самого входа, позволяя себе перекатиться с носков на пятки и обратно. Его руки сами собой сплетаются на груди защитным жестом, пальцы обнимают его за бока крепким движением.       По левую руку от него стоит невысокий, темного дерева комод, и, оглядев кабинет быстро, взволновано, Локи делает в его сторону свой первый шаг. На поверхности он находит несколько небольших статуэток зверей, ничуть не запылившихся со временем простоя здесь, круглобокие часы в оправе из позолоченного металла и небольшой томик Шекспира. Ниже идут шкафчики, но в них Локи не заглядывает, соблюдая чужие личные границы — вместо этого он проходится кончиками пальцев по поверхности, касается медвежьей головы одной из фигурой. Рука сама собой тянется к корешку книжного тома, проходится по нему кончиками пальцев тоже. Тактильные ощущения успокаивают его сами собой, жесткое, напряженное выражение на лице расслабляется. И уже секундой позже Локи позволяет себе мелкую улыбку — когда поддевает указательным пальцем уголок твёрдой обложки и находит внутри книги горку мелких конфет в шуршащих фантиках.       Страниц, написанных Шекспиром, там, конечно же, нет.       — Нашли мою заначку? Если хотите, можете взять, — от входа слышится чужой голос, и Локи тут же поднимает голову. Сильно не дергается, правда, только руку назад убирает — Шекспир закрывается сам собой почти беззвучно. А Стивен все еще улыбается своей, похоже, обычной, мягкой улыбкой. Ему в ответ Локи скривиться не может — он больше не злится так, как злился несколько дней назад, да к тому же чувствует искренность в выражении чужого лица. Поэтому только отступает на шаг от комода, говорит:       — Нет, спасибо, не люблю конфеты.       Стивен в ответ только кивает и окончательно входит в собственный кабинет. Дверь он прикрывает так же бесшумно, как открыл до этого, но Локи на него уже не смотрит. Он разворачивается к креслам — тех все еще два и стоят они на своих же местах, — и выбирает то, в котором сидел в прошлый раз. Садится спокойно, неторопливо, позволяет себе откинуться на спинку лопатками. За это время Стивен успевает обойти стол и сесть в кресло тоже. В этот раз на его столе нет ни листа, ни планшета, и Локи, заметив это, негромко интересуется:       — Сегодня не записываете? — в его голосе слышится легкая саркастичная ирония, но яда там совсем уже нет. Замечает ли это Стивен, неизвестно, но сам Локи замечает почти сразу, недовольно поджимает губы. Накопившаяся за последние дни истощенность придавливает его к сиденью и требует подчиниться ей, требует просто расслабиться. Локи себе этого позволить, конечно же, не может. Поэтому только руки крепче на груди сплетает.       — Я привык записывать только при работе с парами. В индивидуальной работе у меня нет в этом необходимости, — Стивен медленно качает головой, плечами пожимает. Локи всматривается в его движения, пробегается взглядом по каштановым прядям его волос. Сегодня на этом предположительном бете обычный свитер гранитного цвета и тонкой, плотной вязки, рукава подтянуты к локтям, а на одном из пальцев обручальное кольцо. Только заметив его, Локи неосознанно косится на собственные пальцы и губы поджимает, понимая, что напрочь забыл о тех двух кольцах, что теперь были его собственными. Одно помолвочное, одно обручальное — они очень хотели бы выглядеть прутьями его клетки, но никогда не смогли бы ею стать.       Настоящая его клетка была сделана из плесени и слипшихся комьев побелки.       — Вы бы хотели, чтобы я записывал? — привлекая его внимание вновь собственным голосом, Стивен с удобством откидывается на спинку собственного кресла, укладывает руки на подлокотники. Локи хотел бы беситься, но больше уже не может. Он выдержал собственную фиктивную, но от этого не менее сумасшедшую свадьбу, выдержал брачную ночь и первую, общую с Тором сессию, а ещё выдержал разговор с Сигюном. Сейчас ему нужно было, ему было почти необходимо вернуться домой, запереть дверь на замок, зашторить балконные двери в собственной спальне-гостиной плотными гардинами и просто уснуть — желательно навсегда.       Однако, его нужда была неосуществима, конечно же. После окончания сессии его ждала поездка в один из центров Regeneratio, после ему нужно было вернуться в главный и посидеть над бухгалтерией и другими бумагами. Пеппер отпросился у него во внеплановый отпуск ещё с неделю назад, до свадьбы даже, и только сейчас Локи неожиданно понял, что этому было явное объяснение — если Пеппер был в отношениях с Тони, то, конечно же, он согласился на предложение Тони куда-нибудь слетать на пару недель. Почему эта мысль не пришла ему в голову раньше, ещё когда он заметил их обоих вместе на собственной фиктивной свадьбе, омега не знал. Вероятно, он был слишком напуган, чтобы думать о таких мелочах.       — Мне не нравится, когда вы записываете. Это чертовски бесит. Я уже говорил об этом, — все еще обдумывая уход своего главного помощника в отпуск и его отношения с Тони, Локи отвечает скорее механически. Выходит немного грубее, чем он собирался сказать, но омега только глаза отводит в сторону. Вновь натыкается взглядом на вазу, стоящую на подоконнике.       Сегодня она подвинута к левому углу.       — Я помню. Просто решил уточнить, быть может, что-то поменялось, — Стивен отвечает ему все также спокойно, неспешно. Пока Локи только щеку коротко прикусывает: все мысли о собственной усталости приводя его к работе, мысли о работе уводят его к Пеппер, а оттуда и к свадьбе. Мысли о свадьбе, конечно же, доводят его до Тора.       И там и оставляют. Будто желая поиздеваться.       — А должно было? — обернувшись назад, Локи хмурится, перетирает меж пальцев ткань собственной толстовки на боку. Прикосновение помогает, но отнюдь не так, как помогало до прихода Стивена. Локи начинает нервничать.       — Это лишь предположение. Насколько я понял, для вас было очень важным, чтобы работа была индивидуальной. Не расскажете почему? — Стивен лишь плечом дергает, немного склоняет голову на бок. И, конечно же, уводит его дальше из этого разговора ни о чем. Он уводит его вперёд, задаёт направление — Локи видит и только фыркает смешливо да скептично. Качает головой в ответ.       — Я расскажу вам, вы расскажете ему… И в конечном итоге весь этот цирк с индивидуальными сессиями не будет стоить совершенно никаких моих усилий, — закинув ногу на ногу, Локи отворачивается в другую сторону. Он задевает взглядом томик Шекспира вновь, вздыхает негромко. И, конечно же, сдаёт позиции, но это отчего-то не кажется таким катастрофическим прямо сейчас. Усталость наваливается на плечи сама собой, и Локи лишь лениво головой покачивает. Впервые за прошедшие дни ему не нужно слишком напрягаться, чтобы спрятать все самое трудное и тяжелое, потому что Стивен уже знает и так о том, что у них с Тором брачный контракт, а ещё о том, что у них проблемы. Скорее всего уже даже знает о том, что у них с Тором проблемы из-за него, из-за Локи. Не давая себе засмотреться ни на единый предмет, Локи поворачивает голову к Стивену назад. Договаривает: — Давайте просто помолчим и, когда время выйдет, распрощаемся. И вам не напряжно, и мне спокойно будет.       — К сожалению, я вынужден немного внести коррективы в ваши убеждения, — помедлив, Стивен подаётся вперёд, укладывает руки на стол и садится ровнее. Его кресло подвигается ближе к столу, но совершенно не скрипит по нему колесиками. Локи думает о том, что все дело в ковролине. Стивен говорит: — В документе, который вы подписали перед нашей предыдущей встречей, было написано о полной конфиденциальности. Поэтому у меня нет права делиться какой-либо информацией о наших разговорах с вашим супругом. Единственная информация, которую он будет получать, это сообщения от администратора о ваших посещениях. Но только по той причине, что он является тем, кто ваши посещения оплачивает. Если вы решите перезаключить договор на оплату и оплачивать сами, вашего супруга не будут оповещать ни о чем.       Стивен смотрит прямо на него и его голос звучит спокойно, обычно даже. Он не пытается позиционировать себя выше, объясняет обстоятельно и понятно. Локи только вздыхает и отводит взгляд. И ему радостно отчасти, что помимо Regeneratio действительно существуют и другие психологические центры, которые заботятся о конфиденциальности даже в таких ситуациях, как у него. Но вместе с тем изнутри его коротко дергает мелким раздражением и разочарованием.       Факт собственной ошибки становится прямо поперёк горла, не давая говорить и еле давая дышать.       Локи все же выдавливает:       — И все же. Не уверен, что в разговорах есть какой-либо смысл, — он говорит это, прикрывает глаза на мгновение. Мысль, резвая, наглая, очень хочет увести его в ту часть разума, где он думает о том, как бы все обернулось, если бы он поговорил с Тором заранее. Если бы хотя бы попробовал… Конечно, он не смог бы. Не нашёл бы слов. Не подобрал бы момента. Просто не смог бы и всё.       — Почему вы так думаете? — Стивен почти сразу задаёт ему новый вопрос и тем самым спокойно, ненавязчиво отвлекает. А Локи отвлекается с радостью, прекрасно чувствуя — никакого толку для него сейчас от этих мыслей не будет. Не было раньше и не будет теперь. Вместо мыслей он открывает глаза, вновь глядит на Стивена, поводит плечами. И спрашивает о том, о чем хочется ему самому:       — Вы же бета, я верно понимаю? — услышав его вопрос, Стивен коротко кивает, но взгляда не отводит. Локи же фыркает, качает головой почти сразу. Говорит: — И скажите же мне, как бета может понять омегу? Мы с вами живем в разных мирах. Вы не знаете, как это чувствуется, когда живешь в страхе, спишь в страхе, все, что делаешь — делаешь в страхе. Вы не знаете, как это чувствуется, когда девяносто процентов времени чувствуешь себя куском мяса, который хотят урвать подешевле и не прикладывая слишком много усилий, — качнув головой и разочаровано отведя взгляд в сторону, Локи пытается сглотнуть вставший в горле ком. У него, конечно же, не получается. Он продолжает говорить: — Я владею сетью реабилитационных центров для омег. Сеть называется Regeneratio. Вы знаете, как часто я встречаю там полные опустошения и мертвячины взгляды? Каждый день. Каждый новый омега, который приходит к нам, смотрит именно так, разве что с разной глубиной этого самого опустошения. Вот они знают, все мы знаем, но вы… Ни альфы, ни вы, беты, вы не понимаете и никогда не поймёте этого. Вы живете в совершенно другом мире.       Стивен задумчиво поджимает губы, после откидывается назад на спинку кресла и вновь укладывает руки на подлокотники. Его взгляд несколько секунд задумчиво изучает Локи, прежде чем он говорит:       — Я не уверен, что способность к сопереживанию чужой боли измеряется наличием опыта. И вы, конечно, правы, мне действительно не доводилось переживать таких ощущений. Но отсутствие этого опыта не мешает мне грустить за тех людей, которые с ним сталкивались, — качнув головой, Стивен печально поджимает губы. Локи вглядывается в его лицо, всматривается, но совершенно не видит лжи. Только искренность и собственную боль, уже поднимающуюся из самых темных глубин его естества. Прикрыв глаза на мгновения, он пихает ее почти физическим усилием назад, на самое дно, и только вдыхает поглубже. Он не поведётся на это. Ни на атмосферу безопасности, ни на чужие слова, ни на собственную усталость, уже нашептывающую просто отпустить все на самотёк и сдаться. Стивен говорит: — Не расскажете мне, что случилось в вашу брачную ночь?       Локи морщится. Поджимает губы недовольно, только взгляда к нему назад так и не возвращает. Вместо этого качает головой. Тут же говорит:       — Нет. И в любом случае Тор уже рассказал все сам ещё в прошлый раз, — он оправдывается, увиливает, тратит время, но усталость, уворачиваясь от попытки изгнать ее прочь или задавить, не отступает. Его взгляд утыкается в светло-серую вазу. Чёрные прожилки на ее боках играют словно бы в догонялки, собираясь вот-вот погаснуть, чтобы после проявиться вновь с другого бока. Это, конечно, иллюзия, но сейчас она лишь тяжелит ему плечи. И мысль, скорбная и больная, та самая мысль, что пророчила ему усталость, заботливо поправляет капюшон его толстовки. Стивен отвечает что-то, но Локи его совсем не слышит, чувствуя, как его глаза увлажняются. Он не желает верить, он не желает принимать и отказывается, отрицает, но мысль только мягким движением заводит прядь ему за ухо.       И шепчет о том, что теперь он действительно остался совершенно один.       Не потому что их с Тором конфликт обнажил что-то важное, что-то, к чему оборачиваться Локи был не готов, а именно потому что Сигюн… Сигюн уже давно не был подле него. Без него вся жизнь Локи не рушилась, ещё держалась, но уже трещала по швам. В этом новом мире, где Сигюн ходил под руку с Бюлейстом, Локи не мог больше ему доверять. Он больше не мог пользоваться его услугами, как юриста, и вряд ли мог дружить с ним и дальше. Не потому что сомневался в Сигюне, лишь потому что прекрасно знал, насколько жесток может быть Бюлейст. И делиться со своим прекрасным другом-бетой этим знанием совершенно не желал.       Но все же он остался один. Всегда словно бы был, но вроде никогда и не был. Его жизнь сложилась так, что до переезда в Бранести, в двенадцать, он достаточно времени проводил с Бальдром. Пускай тот не был идеальным старшим братом, но Локи чувствовал его поддержку, видел ее своими детскими, замутнёнными отсутствием опыта глазами. Когда в одиннадцать жестокость достигла своей кульминации, его полгода спустя отправили в Бранести. Быть может, потому что он почти перестал есть и выходить из собственной комнаты, быть может, потому что Бальдр был этим очень взволнован и смог повлиять на отца. Вариаций случившегося было множество, и Локи никогда не пытался выделить из них какую-то стоящую, настоящую, но точно помнил, как в Бранести познакомился с Сигюном. Это было двенадцать лет назад, и, пускай бета не знал о многом, что было в его жизни, они все же были чрезвычайно близки.       За эту близость Локи держался, дорожил ею и немыслимо гордился Сигюном. Немыслимо, бесконечно его любил. Он доверял Сигюну многое, чрезвычайно многое и свою безопасность в том числе. И никогда Локи не сомневался в его профессионализме — именно поэтому он нанял его своим адвокатом. И именно поэтому не боялся судов, по которым Тор клялся его затаскать, но лишь до нынешнего момента, в котором начал тонуть в собственных мыслях.       В этот же миг ему неожиданно стало страшно и по позвонкам пробежался холод. Локи представил себе суд, тот самый, одним из которых его пугал Тор, и подумал о том, как Бюлейст уговаривает Сигюна Локи не защищать. Как Бюлейст манипулирует, лжёт и пытается убедить бету в том, что Локи действительно виноват во всем случившемся и ему нужно понести наказание. Что стал бы делать Сигюн в этой ситуации, думать Локи не хотел, не хотел даже предполагать, но был уверен четко и прочно в том, что не желал бы ставить друга перед таким выбором.       А значит должен был отказаться от его услуг.       И остаться не просто в одиночестве, но ещё и без защиты.       — Вы задумались о чем-то? Я задал вопрос, но, кажется, вы меня не услышали, — Стивен говорит вновь, немного подаётся вперед туловищем. Локи вздрагивает от звука его голоса, оборачивается тут же, смазывая резким движением головы образ светло-серой вазы, стоящей на подоконнике. Его рука тянется к лицу, пальцы смахивают прочь уже набежавшие слезы, пока резкая мысль ставит вопрос ребром и сразу же дает ответ: он займётся поиском нового адвоката в ближайшее время. Сигюну пока говорить не станет, пусть тот и дальше находится на своей должности в Regeneratio и считает себя его личным адвокатом. Так будет спокойнее и для самого Локи, и для Бюлейста — если тот заметит или узнает, что Локи делает, он может сделать свой собственный ход. И ход его Локи уже не удастся предсказать, потому что мотива он совершенно не знает. Любит ли Бюлейст Сигюна или находится рядом с ним, чтобы контролировать дела Локи — здесь кроется большая разница, пускай оба этих утверждения и могут в реальности существовать вместе, уж этого Локи не отрицает.       Поэтому он просто найдет адвоката. Заключит договор и будет платить небольшую сумму за простой, в надежде, что судов все же не будет. В надежде, что ему не придётся в какой-то момент разбираться одновременно с Тором, Сигюном и Бюлейстом одновременно.       — Прошу прощения. Я правда задумался. Что вы спрашивали? — проморгавшись, Локи коротко шмыгает носом, а следом вновь переплетает руки на груди. Его интонация звучит четко, твёрдо, и Стивен несколько секунд всматривается в него. После говорит:       — Я бы хотел услышать вашу версию, вот что я сказал. Вашу версию брачной ночи… Если, конечно, вы хотите об этом говорить, — Стивен тянется назад, вновь укладывает руки на подлокотники и улыбается самими уголками губ, миролюбиво и спокойно. О том, из-за чего Локи чуть ли не плачет, он не спрашивает, и это определенно заслуживает благодарности, вот о чем Локи думает. Впрочем, не благодарит. Подняв подбородок выше и обещая себе когда-нибудь позже вновь вернуться к вопросу о том, что у него не осталось никого, кому он мог бы хоть немного по-настоящему доверять, Локи запихивает мысли в самый дальний угол собственного сознания. Отвечает:       — А если я не хочу?       — В таком случае, расскажите мне то, что рассказать хотите, — Стивен только плечами поджимает, не реагируя вовсе на его выпад, и вдыхает. Его грудная клетка приподнимается, легкие наполняются воздухом, но Локи глядит лишь ему в глаза. Губы поджимает. Впрочем, сказать ничего не успевает. Стивен говорит: — Или мы можем действительно помолчать. Если вам так хочется.       Локи чуть приподнимает бровь в еле ощутимом удивлении, а следом хмыкает. Будто в издёвке ему вспоминаются слова Тора о злосчастных двух месяцах — если они истекут и Тор не увидит результата, то они разведутся. Какой именно результат желает увидеть Тор, Локи не знает, но только вздыхает и обреченно отводит взгляд в сторону вазы, стоящей на подоконнике. Он забывает напрочь ответить Стивену, поджимает губы и не замечает даже, как его руки расплетаются, опускаются ему на бёдра, а пальцы тут же тянутся к свободной ладони. Большой утыкается в центр и несильно давит, массируя мышцы. Слова вырываются сами собой, случайно и неконтролируемо:       — Я совершил ошибку… — и Локи только глаза прикрывает. Он ждет чего-то, чего угодно, что Стивен рассмеется, укажет на него пальцем и обвинит именно его, скажет, что это он — проблема, скажет, что именно так и думал. Только Стивен не смеется. Он молчит несколько секунд, а затем спрашивает негромко и совершенно не меняясь в интонации:       — Не расскажете мне поподробнее об этом?       Локи медленно открывает глаза, еле сглатывает вставший в горле соленый ком и смотрит на бету. Тот глядит на него в ответ. Не обвиняя и не осуждая его слов. Он просто ждёт, согласный использовать время их сессии так, как Локи решит нужным его использовать. И в этой свободе, в этой ненавязчивости Локи видится антоним насилия.       Выждав несколько секунд, он кивает.       А после начинает говорить. ~~~       Неделя проходит незаметно. Локи возвращается в свой привычный рабочий ритм и притворяется, что ритм этот именно что привычный. Он успевает встретиться с Огуном и утвердить проведение ещё четырёх свадеб в ноябре, который как раз начинается. Даже лишний раз не кривится презрительно, подписывая документы, переданные ему альфой — чужие свадьбы принесут им деньги и, быть может, кому-то из пар счастье. Второе утверждение, конечно, сомнительное, но Локи не подает вида. И на вопросы о том, почему он все еще в городе, не отвечает.       Огун остается единственным, кто этого вопроса не задаёт. Смотрит пристально, внимательно, когда Локи в одно утро заявляется в Epoque Hotel, но вопроса так и не задаёт. Все видит, наверное, и так по его лицу, но сам Локи тоже не уточняет.       Он просто возвращается к своей обычной рутине. Поднимается рано, завтракает в тишине и одиночестве, глядя через дверной проем кухни на постепенно редеющую оранжево-желтую листву дерева, растущего снаружи, за балконом. Из кухни вид ему представляется восхитительный, взгляд пересекает маленькую прихожую и стремится дальше, в гостиную, которая служит ему и столовой, и спальней, а после и к балконным дверям — там, за ними, в саду его дома растёт это высокое, крепкое дерево. Оно пахнет кофе, но лишь потому что все вокруг пахнет им с девяти утра и до десяти вечера, в часы работы кофейни, находящейся на первом этаже. Локи пропитывается этим запахом тоже, каждый раз, как возвращается домой на день или несколько. К середине недели, после сессии со Стивеном, по пути на работу он заходит в один из парфюмерных магазинов и даже покупает себе новый синтетический парфюм-аромат. На этикетке значится «для бет», и Локи берет его не раздумывая об этой несостыковке вовсе. Использовать цитрус ему больше совершенно не хочется. Как, впрочем, и покупать новый флакон — старый остался в квартире Тора вместе с остальными его вещами.       Остался в той самой квартире, в которую возвращаться Локи определенно не собирался.       Но чем больше дней проходило, тем чаще его взгляд тянулся к телефону. Он не ждал от Тора сообщения и не строил иллюзий о том, что тот позвонит, они быстро помирятся и все будет как раньше. Как раньше быть уже не могло точно, потому что теперь Тор знал — всё или какую-то часть. И, как бы сильно Локи ни хотелось занизить его интеллектуальные способности в собственной голове, он все же не сомневался, что Тор был умён. Достаточно умён, чтобы по крайней мере догадаться о тех проблемах, что на самом деле были у Локи.       Им, конечно же, стоило поговорить — эта мысль достигла в голове Локи собственной кульминации к концу первой его недели иллюзорной свободы. Эта мысль… Стивен не настаивал. После того, как Локи признался ему и объяснил ситуацию не вдаваясь в прошлое, но давая понять реальность, — он пытался поверить Тору и тот почти не дал ему поводов, чтобы не делать этого, Локи просто спасовал, — Стивен не настаивал. Он спросил, что Локи мог бы сделать сейчас. Они обсудили немного возможные последствия возможного — неосуществимого, пугающего и точно больного в конечном итоге, — разговора. На удивление бета не пытался оправдывать Тора и даже не пытался убедить Локи в том, что Тор будет внимателен к нему и его сложностям. Это было приятно. И ощущалось почти так же, как объятия Фригга, пообещавшего сохранить его, Локи, тайну.       Но им с Тором определенно стоило поговорить, вот о чем Локи подумал вновь, бросив быстрый взгляд на телефон, лежащий на краю его рабочего стола. Он не знал, что мог бы сказать и как вообще мог бы объясниться, и он определенно не собирался извиняться за собственные слова, по крайней мере не раньше, чем извинится Тор, но больше не мог отворачиваться от правды — им стоило поговорить. А ему стоило хотя бы признаться, что он облажался.       С самим собой Локи сделал это уже и так, но разговор с Тором мог бы стать решающей точкой в этом признании.       Потянувшись к телефону, омега откидывается спиной в своём офисном кресле, — не высоком и не кожаном, среднего ценового диапазона, — а после снимает с телефона, подхваченного в ладонь, блокировку. Мгновенно ему открывается диалог их с Тором смс-переписки. За последние четыре часа это уже третий раз, когда омега берет телефон с желанием написать. Он вновь поджимает губы уперто, тяжело вздыхает. Откуда-то снаружи, через пустой дверной проем его кабинета и через не длинный коридор главного центра Regeneratio до него доносится приглушённый смех пары бет из медицинского персонала. Что они обсуждают, Локи не слышит, но все равно на этот звук откликается.       И старается просто не вспоминать, как давно он смеялся тоже. Тот раз, когда он шёл к двери кабинета Стивена, Локи учитывать не хочется совершенно, потому что он прекратился слишком быстро, сгинул, исчез и больше не появился. Локи, впрочем, его и не считал. В нынешних обстоятельствах ему было достаточно того, что он начал лучше спать — пускай и не больше пяти часов, — и почти совсем растерял желание порыдать. Есть, правда, все еще почти не хотелось, но он старался, очень усердно следил за временем, плотно завтракал и не забывал хотя бы чем-то ужинать. Работа и ее обилие могли бы стать для него хорошим оправданием, но не становились.       Потому что Локи не имел права тонуть и терять контроль. Особенно сейчас — оставшись в едином количестве и не имея настоящей поддержки.       Не имея возможности довериться кому-то полностью.       Его взгляд, прикованный к экрану телефона, размывается сам собой, устремляясь вовнутрь и теряясь в задворках сознания. Локи замечает это не сразу, а заметив, тут же смаргивает. Бросает взгляд на время, чтобы тут же увидеть — прошло уже пять минут. Он не написал ни единого слова, даже не ткнул в поле записи сообщения, чтобы появилась экранная клавиатура. И врать было бы глупо — он просто не мог сделать этого. Не сейчас, не сегодня, но, быть может, смог бы завтра? Думать об этом не хотелось. Чуть раздраженно из-за собственной трусости и бессилия вздохнув, омега переходит на главный экран, смахивает все бесполезные уведомления из приложений, следом косится на время. До отбоя в центре остается разве что час, и он выключает звук заранее, чтобы больше об этом не заботится. Затем блокирует телефон, откладывает его экраном вниз, чтобы просто не косится на него вновь и вновь в этом нелепом ожидании, что Тор облегчит ему работу и напишет первым.       В это Локи определенно не верит.       И вместо любых надежд вновь возвращается к работе. Руки сами собой тянутся к открытым папкам с документами, что лежат перед ним, освещённые яркой настольной лампой, а взгляд быстро пробегается по нескольким таблицам Excel, открытым на экране монитора компьютера. Пеппер выходит лишь завтра, возвращается из своего небольшого путешествия неизвестно куда, и Локи перечитывает всю ту бумажную волокиту, которую им нужно предоставить в качестве отчетов к концу года. Большая часть из этого определенно не является его работой, но Локи все равно занимается ею уже неделю, не желая тратить неожиданно появившееся время. Пеппер ему за это спасибо скажет вряд ли, потому что ему все равно придётся заниматься бумажками, просто другой кучей. Кучей, связанной с открытием нового филиала реабилитационного центра.       В этот раз не для омег.       Для бет.       И час пролетает слишком быстро, слишком незаметно. Локи зачитывается, сверяет числа на бумаге с числами на экране компьютера, что установлен в глубине стола, и даже не оборачивается слыша короткий стук от входа. Его стол находится прямо напротив, кресло естественно развёрнуто спиной, и это определенно единственное место, где Локи может позволить себе так сидеть. Потому что он доверяет омегам, живущим в центре, потому что доверяет медицинским работникам и группам быстрого реагирования. Последним — даже несмотря на то, что они состоят полностью из альф.       — Я ещё посижу, Брок. Если твоя смена кончилась, езжай. Я поеду домой на такси, — бросив быстрый взгляд на часы в углу экрана, Локи понимает, что отбой уже начался, и лишь поэтому говорит то, что говорит. Никто больше на ум ему не приходит, потому что омеги и медицинский персонал обычно не стучат, сразу называя его по имени от входа. Стучит всегда только Рамлоу или его подчиненные, не зависимо от того, открыта дверь кабинета или закрыта.       Брок ему почему-то ничего так и не отвечает. Он проходит внутрь неспешным, неторопливым шагом, затем усаживается на небольшое кресло, стоящее справа, сбоку от стола. Локи только палец указательный вскидывая, прося дать ему ещё пару секунд, пока взгляд его пробегается по последней строчке листа и досчитывает последние данные. А следом звучит:       — Я принёс тебе чай. Думал взять кофе, но уже вечер, а кофе может вызвать бессонницу, — вначале звучит голос, спокойный, рассудительный и неспешный, и лишь секунду спустя, с задержкой, Локи понимает, что Тор действительно является тем, кем является. Для начала человеком определенных убеждений, потому что он игнорирует безмолвную просьбу подождать так же, как игнорирует те правила, которые ему не нравятся. Для конца — Локи не знает. Помнит только, что Тор аппелирует фактами и не придерживается тех правил, которые может игнорировать не в ущерб другим. И всему остальному, каждой новой своей мысли, каждой новой идее, что возникает в его голове, спровоцированная страхом и подозрительностью, Локи доверять не может точно.       Потому что последние несколько дней он ждал, что Тор пошлёт его нахуй сразу, как только Локи предложит ему поговорить.       Вместо этого Тор пришёл сам. Принес ему чай вместо кофе, потому что кофе на ночь мог вызвать бессонницу. И Тор ещё определенно мог послать его нахуй в ближайшие пять минут, но это его действие… Это как будто бы все-таки что-то да значило. ~~~