Метаморфозы

Разве он мог представить, что так получиться? Образ матери, какой он видел её в детстве, служил основой, по которой Цезарь вылепил для себя когда-то идеал будущей жены. Он мечтал, что его суженая будет ослеплять своей красотой, станет его опорой, надежной, но молчаливой и покорной спутницей жизни. Он представлял себе девушку с темными как смоль волосами, которую он будет наряжать в изящные наряды, выставляя её на обозрение, как дорогой трофей. Ему и в голову не приходило, что его вынудят жениться на упрямой дикарке из чужой страны, которая понятия не имеет, как нужно общаться с мужем и вечно держит рядом с собой чертову псину. У неё вульгарно-рыжие волосы, хуже чем обыкновенной простолюдинки, и уже этого было достаточно, чтобы Цезарь начал её ненавидеть. – Никогда не привязывайся к вещам, – часто повторяла ему мать, и Цезарь привык ей верить. Время оказалось не властным над ней: она почти не изменилась, пока он успел повзрослеть, и оставалась всё той же надменной красавицей, на которую заглядывались даже его сверстники – Цезарю случалось видеть это собственными глазами. Длинные волосы, темными волнами ниспадающие по её плечам, черные глубокие, будто озера в пасмурный день, глаза с властным надменным взглядом, заставляющим втягивать голову в плечи даже именитых вельмож, изящный стан с царственной, идеально прямой осанкой – в ней всегда чувствовалась высокая порода. И она ни на секунду не позволяла никому забывать об этом. Особенно собственному сыну. Всё вокруг, от подданных до самого короля, убеждены, что нет никого, кого королева любила бы больше сына. Цезарь тоже верил в это на протяжении многих лет, пока однажды не открыл: единственное, что имело значение для его матери – её статус, а ребенок не более, чем оружие в борьбе за власть. И если у него и были когда-то чувства к Луизе, то они умерли в тот день, когда он понял, чья молчаливая тень скрывается за её спиной и дергает за ниточки, настойчиво толкая эту девушку прямо в его объятия. Не то, чтобы он не был благодарен матери совсем – Луиза была лакомым кусочком, на который облизывалось полдворца, да и Цезарь был не прочь слегка насолить брату, "попробовав" в постели его невесту. Но стоило ей только заикнуться о том, что Цезарь лучшая кандидатура в наследники короны, чем брат, он с улыбкой заметил что будет очень горевать, если такая очаровательная головка расстанется с телом на плахе, когда кто-то заподозрит её в измене королю - и по страху, отчетливо отразившемуся в прекрасных глазах любовницы, понял, что предупреждение было услышано. Цезарь вовсе не собирался становиться марионеткой в руках женщины, подобно своему отцу. Больше всего в жене его бесила эта глупая привязанность к своей беспородной шавке. В чужой стране, во дворце, где за жизнь её не дали бы и гроша, эта девчонка настойчиво цеплялась за бесполезное животное – и самым беспардонным образом игнорировала своего законного супруга: в то время как самая прекрасная девушка королевства была готова явиться в его спальню по первому зову, Накаба при каждом удобном случае давала понять, что ей неприятно даже находиться с ним рядом, не говоря уже о чём-то большем. Не то чтобы Цезарю хотелось добиться её привязанности: должно быть просто мысль о том, что ему предпочли какую-то там собаку, слишком выводила его из себя. Ведь не ревность же это в конце концов! …Может он начал влюбляться в неё уже тогда? Оно возникло внезапно, будто само собой: желание погладить эти возмутительно рыжие локоны, которыми, сама того не ведая, дразнила его Накаба. Получилось у него не сразу и поначалу, стоило ему коснуться её волос, как руки по старой привычке наматывали их на кулак. Каждый раз, когда она оказывалась достаточно близко для объятия, какой-то вредный демон в его голове нашептывал Цезарю обо всех старых обидах, толкая в очередной раз причинить ей боль, вместо того чтобы попытаться приблизиться. Для них обоих было бы лучше, если бы Цезарь держался от неё подальше. Должно быть дело в том, что ему слишком нравилось воевать с ней. Их общение поначалу напоминало столкновение кошки и собаки. Тот случай, когда более сильный зверь загоняет не слишком крупного котенка в угол и уже готовится напасть, и вдруг обнаруживает, что потеряв пути к отступлению, жертва внезапно выпускает когти и кидается на обидчика. Вот только если когти Накабе заменял дамский, пустяковый для Цезаря, кинжальчик, вместо клыков у девушки были чудесные ровные жемчужные зубки, которые она время от времени демонстрировала, раздвигая не менее интересные для изучения розовые нежные губы. Цезарь ни за что бы не признался тогда себе, что поцеловать её потянуло нечто большее, чем взбудораженное любопытство. Но рано или поздно приходится взглянуть правде в глаза. Ему больше не была нужна жена в качестве редкого трофея. Накаба перестала быть для него вещью: даже будучи пленницей, она имела над ним куда больше власти, чем он над ней, но Цезарь уже не чувствовал ни страха, ни волнения по этому поводу – возлюбленная дикарка не имела ничего общего с его матерью. Даже ревность к неизменному спутнику супруги переставала жечь так горячо и сильно, с тех пока как взгляд Накабы начал всё чаще обращаться в его сторону. Он уже давно не находит радости в постоянных стычках, а в воображении раз за разом возвращается к их поцелую. И в мимолетных взглядах Накабы в его сторону он отчетливо читает, что не он один. Разве мог он представить, что так получиться?