Не достоин ни света, ни тьмы.

      Николас всегда думал, что он был недостоин своего владыки и своей веры. У него были слишком добрые помыслы для чернокнижника, но он был слишком грешен для смертного.       Сейчас же Скретч смотрел на метку, что появилась на его коже после хорового класса. Черный кот, вестник неудачи, будто насмехался над ним и его жизнью. Такая метка - довольно редкое явление даже для смертных, а для ведьм и вовсе подобна мифической присказке, к которой относились как к чуме или великому проклятью. Но оно и естественно. Отказавшись от всего светлого и наслаждаясь своими пороками, надеяться на то, что кто-то предназначен тебе судьбой - непозволительная роскошь. Пожалуй именно поэтому чернокнижник не мог решить как он относится к этому "дару". Правда, одно он теперь знал точно: он был совершенно не достоин Темного Лорда ровно так же, как и жизни, что он так отчаянно желал.       Появление метки в мире смертных описывается как очень приятное чувство, распространяющееся по всему телу, но и тут Николас сумел отличиться. В этот, казалось бы, знаменательный момент, его пронзали тысячи невидимых иголок чуть выше ключицы, проникающих сквозь кожу и входящие прямо в его черное, как он думал, сердце. Видимо, так как ведьмы не заслуживали такого дара, то и доказательство его существования должно было приносить просто невероятные мучения, но, пожалуй, это было не удивительно. Скретч выбежал из аудитории так стремительно, что чуть не сбил с ног первосвященника, а это, кстати, могло ему стоить нескольких порций телесных наказаний, но в тот момент его это мало волновало. Хотелось только чтобы боль скорее закончилась и он смог сделать хоть один несчастный вздох.       Как насмешка было еще то, что на лице новой ученицы, так некстати вошедшей в класс, сияла умиротворенная улыбка, как доказательство, что она испытывает все то, что было описано в легендах смертных, и от этого становилось только хуже. Он понимал, что она станет его личным адом, как в назидание, что нельзя принадлежать каждому из миров, ведь она так же, как и он, не могла выбрать себе одного Бога.       После этого Спеллман интересовала его, но не более. Впрочем, как и все ведьмы, находящиеся в академии, она была для него как игрушка для удовлетворения потребностей. Хотя позднее он начал замечать, что при каждой их новой встрече его неописуемо тянуло к ней, хотелось увидеть ее улыбку и быть как можно ближе. Но, опять же, этим глупым мечтам было не суждено сбыться. Сабрина уже была влюблена в какого-то смертного паренька и не хотела признавать, что кто-то в академии может быть к ней ближе, чем он. Но иначе и быть не могло, правда? Какой счастливый конец для служителя тьмы, который одними своими помыслами предал его ожидания?       Все стало куда хуже, когда юная ведьма признала его своим другом. Они стали проводить вместе куда больше времени, и это отзывалось болью где-то в районе ребер, не позволяющей вздохнуть, при этом сжимая сердце в предательские тиски. Он думал, что сможет не подавать виду, что страдает, ровно до того момента, пока не оказался в больничном крыле из-за приступа ужасной силы. Приволокла его туда, кстати, тоже Спеллман. Судьба не могла быть к нему еще более жестокой, чем сейчас.       Как в итоге оказалось, если твой соулмейт не принимает тебя, то ты будешь биться в ежедневной агонии от разбитого сердца и расколотой на осколки души. Для смертного это означало летальный исход, но хоть тут Николасу повезло, потому что так просто он умереть просто не может. Но на этом хорошие новости для чернокнижника заканчивались, так как причина всех его мучений молча сидела прямо напротив него и смотрела невидящим взглядом на метку с изображением своего фамильяра. Она молчала даже в тот момент, когда коснулась окрашенной в черный цвет кожи, заставляя зажмуриться от неожиданного проявления нежности. Правда в ту же секунду столь интимный момент был испорчен тихим "прости" и прерывистыми всхлипами, которые звучали хуже любого проклятья.       Теперь же парню оставалось просто ждать, когда несносная Спеллман изменит свое и так двоякое мнение, потому что они оба всегда будут недостойны ни света, ни тьмы.