Глазами Германии

Италия непонятливый. Германия о нём знает каждую запятую и точку. Каждую глупость. И порой легче вздохнуть и простить. Венециано даже если поранится случайно, так без разбору рвёт к Крауцу на другой конец города, через кучу пересадок, а если в дождь, то и без зонта. Учи, не учи дурынду — всё к одному: - «Дой-цуу, Дой-цуу, бо-бо. Дойцу, слышишь, м? Дой-цуу!» Италия шумный. Верит в привидений, в огнедышащих саламандр и в волшебную дружбу с Германией. Но Германия не такой. Совсем. Сказочного в нём только и есть, что прощающие голубые глаза. Но ведь Варгаса не перекроить. Он упрямый, сама беспечность - плюс ко всему. Подружиться, раздружиться, снова подружиться. Своя маленькая тучка невзгод. А у Людвига терпение погорело уже давным-давно. Италия влюблённый. Как-то, совершенно между делом, наверное, Венециано признался Германии в яркой морковной любви. Неумело признался неумелому Крауцу. В синем пальто с красными матовыми пуговицами, замшевыми мягкими перчатками, белым паром при глубоком вдохо-выдохе и с торчащей, своенравной завитушкой от левого виска. Он только вот пальцы сжимал очень крепко. - «Дойцу, люблю тебя... даже больше равиоли. А они... невероятно вкусные». Людвиг хотел бы притвориться, что не расслышал, но перед Италией он всегда делался большой полярной медведицей. Неправильно-медлительной, заботливой, всегда с рыбой в лапах. И сказать-то - ничего не скажешь, и не согласиться — смерти подобно. Когда этот проныра с детским нетерпением сверлит глазами, хочется купить ему что-нибудь вроде сахарной ваты или его любимой газировки. Но всё это не то. По-простому не бывает. Всегда должно быть ответное «я тоже», а Германия так не умеет. Италия ревнивый. Часто дуется из-за мелочей, сущая флегма. Зато потом у Людвига в телефонной книге ни одного знакомого номера и самые любимые вещи перед выходом обычно в стирке, глажке или космической прачечной. Италия обнимательный. Людвиг больше всего любит эту дополнительную функцию. Ему нравится приходить после офисной, скучной работы, притворившись уставшим, положить голову на колени Венециано, повернуться на бок и закрыть глаза. Без объяснений. В такие моменты Германия даже может позволить Феличиано растрепать его идеально уложенные волосы, дотронуться тёплыми пальцами до холодной с мороза щеки и повторить смущающее обоих признание ещё тише прочих, таких же, раз. Италии идёт синий цвет. Синие рубашки, тёмно-синие брюки — всё смотрится. Германия из-за этого по двадцать пять раз на дню бурлит да вскипает, загибает повыше рукава, опрокидывает стакан шнапса и вспоминает выдержанно злиться. Людвиг даже не знает как объяснить тот неуклюжий восторг, который он испытывает при виде Варгаса. И непонятно, то ли синий галстук уж очень хорошо подходит к янтарным глазам, то ли сам Италия так действует на всегда собранного Германию. Италия хорошо целуется для первого раза. Губы хоть и дрожат, а пальцы неуверенно перебирают ткань воротника, за который Венециано схватился, как за спасательный круг, всё равно тянутся к уголку потрескавшихся сухих губ Германии. Италия никогда не забудет этот день. Когда Германия ответил взаимностью, довольно шепнув: - «Я тоже».