***
Если бы Питеру в пятнадцать лет сказали, что он станет шлюхой, то он бы рассмеялся этому человеку в лицо. Если бы Питеру в пятнадцать лет сказали, что он окажется в яме навоза с деньгами, то возможно, он бы и поверил. Паркер ничем не отличается от других проституток в элитном клубе. Он, как и все, танцует в красной комнате за стеклянной стеной, чтобы посетители могли оценить его тело. Как и все, носит высокие каблуки и выгибается до хруста в спине, чтобы выбрали его. Но все равно Питер считает себя лучше всех. Он особенный, не такой, как они. После того, как он узнал о своей «особенности», врачи прописали ему таблетки от депрессии. Нет, Питер не был в депрессии, но другим думать так проще. Просто мальчик сломался, словно стал большой куклой из плоти и крови. Все мечты о высшем образовании были позабыты. Да и зачем все это, если в любой момент его тело может попросту не выдержать. Питер нашёл выход — пустился во все тяжкие. По крайней мере он считает, что живет для себя. Так сказать, мнимое утешение.***
— Этот урод Гослинг снова не давал отстраниться от его вонючего члена, — Питер хватает стакан и наливает в него сначала холодную, а потом горячую воду с бойлера и падает на диван. — Он мне таким темпом все волосы выдерет. — Клиенты не могут устоять перед твоей мордашкой, — Клинт усмехается и тычет в планшет. — Тебе больше повезло, ты в крыле для девушек. Клинт приглушенно угукает и не поднимает головы. Возможно, иногда он не бывает таким засранцем, который делает вид, будто ему нет дела до других, но так Питеру легче. Они познакомились в первый день прибывания Паркера здесь. Это было два года назад, когда, не найдя другого выхода и смирившись с ханахаки окончательно, Питер просто решил жить в свое удовольствие и сделать то, что в нормальном состоянии он никогда бы не сделал. И возможно, это было не такой уж и плохой идеей. Он лучше всех проституток в этом клубе, у него больше всех клиентская база, денег хватит на следующую жизнь и да, он этим гордится. Питер Паркер гордится тем, что он шлюха без будущего и живет одним днём. — Ещё он снова лез с поцелуями. — Я не понимаю тебя, Питер, ты сосешь грязные члены, но не позволяешь засунуть чужой язык в свой рот, — Клинт все-таки поднимает взгляд. — Поцелуи слишком интимны. — А хуи типа нет? — Боже, ты ведь знаешь, у меня на этом пунктик. — У тебя мозги не на месте. Они замолкают. Питер знает, что его считают ненормальным, помешанным на своей работе. Кто-то даже пустил слух, что он спит с фаллосом в заднице, и боже, это было так глупо. Питер не целовался лишь по одной причине: он был уверен, что поцеловав человека, можно оставить часть своей души на его губах, так когда-то говорила мама. И если он поцелуется, то обязательно влюбится в клиента, который считает его обычной шлюхой. Пусть это дико, но Питер уверен. И уж лучше он умрет один с седыми волосами и морщинами на всём теле, но зато проживет дольше. — Ты самая странная проститутка, которую я встречал. Обычно все отсюда бегут, когда есть возможность, а ты наоборот, цепляешься за это место всеми лапками, словно паук за паутинку на ветру. — Здесь я кто-то, за пределами «Сафари» — никто. Да и тут не так плохо: есть своя комната, платят много денег, можно удовлетворить сексуальные потребности. А ходить на каблуках и носить стринги — мелочи. — Грязные члены — тоже мелочи, — хмыкает Клинт. — Тебя слишком цепляют члены. Питер смеётся и делает глоток тёплой воды. Горло саднит после минета и ничего не хочется делать от слова совсем. Если больше клиентов не будет, то Питер может выспаться, а к обеду сходить в старбакс за карамельным латте. Можно ещё взять разогретый маффин. Ещё раз: Питеру нравится его жизнь. — Питер, клиент, — в гостиную забегает Лиз с покрасневшими щеками. Паркер знает, что нравится ей, но старательно избегает этой темы. Лиз прекрасна, с этим он не может спорить, но она не та, кто сможет быть счастливой рядом с ним, да и не вызывает трепета в груди. — Так скоро? Мое горло все ещё болит. — Тот-самый-клиент. — О, — Питер смотрит в одну точку, так и не закрыв рот. — Ого, Питти, у тебя появился ухажёр, — Клинт словно ложка дёгтя. — Иди в задницу. Тот-самый-клиент приходит к Питеру уже шестой раз и это… удивительно? Нет, постоянные клиенты не что-то сверхновое, это вполне естественно, потому что, как сказал Клинт: «не могут устоять перед мордашкой». Но этот мистер просто оплачивает время. Он долго сидит напротив нервного Питера, а потом попросту уходит. Это серьезно раздражает. Никто так ещё не делал, никто не поступал так… заботливо? И раздражало ещё сильней, потому что иногда сердце заинтересованно трепыхалось.***
— Привет, — Питер плавно заходит в комнату в фиолетовых тонах и встаёт перед мужчиной, который расслабленно сидит на диване. Как обычно: его хмурый взгляд пристально следящий за движениями парня. От него хочется спрятаться под кровать рядом. — Сегодня опять будешь смотреть? — Раздевайся. — Так и… Чего? — Раздевайся. Питеру хочется прочистить уши, но он только удивленно смотрит на собеседника и открывает рот: — О, как скажешь. Пожалуй, это оказывается слишком интимно. Питеру немного некомфортно от пристального взгляда, но это не может не возбуждать. Тело словно натянутая струна, хочется прикрыться. Это Питеру-то. Смешно. «Какие глупости! Это всего лишь работа, все как обычно», — думает он и стягивает корсет и стринги. На нем остаются каблуки, которые подчёркивают почти женственные ноги, и с ними он чувствует себя хоть немного в безопасности. Клиент, который до этого даже не притрагивался до него, сейчас требует раздеться и смотрит так, что волосы дыбом. Маньяк какой-то, ей-богу. Мужчина хлопает себя по коленям, приглашая Питера, и тот плавно опускается на них. — Так ты все-таки не импотент, — хихикает Паркер и накрывает чужой член поверх брюк. Руку перехватывают и заводят за спину. — Тони, — хмуро говорит собеседник и смотрит так пристально, что до дрожи в коленях. — Что? — Меня зовут Тони. И Питер думает, что это имя ему безумно подходит. Окей, он запомнит его. — Тони, — смакует Паркер и видит искры в глазах напротив. Тони пропускает пальцы через волосы парня и прижимается своим лбом к чужому, слегка касаясь носом к носу. Эти прикосновения кажутся чем-то личным, тем, что позволено только им двоим. Тони тяжело дышит и немного грубо сжимает ягодицу Питера другой рукой. И Питер готов потерять сознание, даже не сразу осознаёт, что член стоит колом и он бедрами толкается в живот мужчины, трется о чужую ширинку и дышит через рот. Это помутнение рассудка, не более! Перед глазами миллионы звёзд, а в ушах звенит так, что кажется, что если рядом что-то взорвется, то он попросту не услышит. Питеру так сладко и непривычно, потому что раньше такого не было. Шлюхи не могут испытывать что-то при сексе, так считает Паркер, но все равно чувствует это в груди, сжимает своими пальцами дорогой пиджак и резко двигает бедрами. Ему немного дурно от переизбытка эмоций и где-то далеко кричит подсознание, что ему нельзя чувствовать, нельзя тонуть. В лёгкие будто свинец налили, вдруг стало тяжело дышать. И возможно, если Питер сейчас не поцелует Тони, то задохнётся. Раньше Питер всегда избегал зрительного контакта и никогда не лишался рассудка, тогда что теперь не так? Почему-то именно сейчас вспомнился его первый секс с ЭмДжей на выпускном. Наверное, именно тогда Питер понял, что женская грудь его вовсе не привлекает и быть принимающей стороной намного возбуждающе. ЭмДжей не обиделась, сказала, что по Питеру было понятно, что он гей и в этом нет ничего плохого. И может, Питер бы когда-нибудь полюбил ее понимающую сторону, но она так часто суёт свой нос в его жизнь, что порой хочется бросить девушку где-нибудь и убежать. Совсем не по-мужски. Он все ещё девственен в поцелуях и понятия не имеет, какого это ощущать горячий язык у себя во рту. Питер бы соврал, если бы сказал, что Тони его не заинтересовал с самого начала. Тони как хищник, который игрался с жертвой перед тем, как съесть её. Питера колотит, он будто в бреду толкается сильнее и облизывает чужие губы, от этого ток проходит по телу и кажется, что сперма вот-вот полезет из ушей. В груди колит иглами и что-то подступает к горлу. Это невыносимо и больно, очень больно. Ему просто необходимо. Питер даже пропускает тот момент, когда Тони прижимает его настолько близко и кусает за нижнюю губу, судорожно вздыхая. Кажется, что до поцелуя проходит целая вечность. Вечность до того, как их губы просто соприкасаются. И вся боль в груди Питера отступает, отпуская этим все тормоза. Ещё раз: Питер не умеет целоваться. Хоть он и опытная проститутка. Но он так пылко отдаёт себя поцелую, ерзает сильней на коленях Тони, без стыда толкает свой язык в чужой рот и, откровенно говоря, кайфует. Губы Тони обжигают, дарят наслаждение и, если бы Паркер знал, что поцелуи — это настолько приятно, то целовался бы со всеми подряд. Или перерыл бы весь Нью-Йорк в поисках Тони. — Нет… До этого был клиент, я не чистил зубы… — Питер честно попытался. — Это неважно. И это серьезно становится неважно, потому что его так нежно гладят по спине и толкаются в ответ, что голова идёт кругом. Питер словно дышит полной грудью, а потом в голове происходит взрыв: тело прошибает и, о боги, Паркер с криком кончает на дорогую белоснежную рубашку. Он без сил опускает голову на плечо Тони и дышит-дышит-дышит, будто до этого никогда и не набирал воздуха полные легкие. И надо бы перестать думать о себе и помочь клиенту избавиться от напряжения, ведь для этого Питер и существует, но тело не слушается. Руки трясутся и не совсем получается расстегнуть ремень, тогда его берут за запястья и отодвигают, садят рядом на диван. — На сегодня закончим, — Тони поднимается с дивана, поправляет пиджак и пристально смотрит на Питера, который все ещё дрожит. Он словно домашний котёнок, который увидел стаю собак на помойке. Загнанный, напуганный. — Но как же… — До встречи, — перебивает Тони и выходит из комнаты. Знал бы Питер, как ему тяжело было отвернуться.***
С тех пор Питер не может думать о чём-то другом, кроме поцелуев. Ему интересно: с другими будет так же приятно? Может он вовсе навязывал себе идею того, что сразу влюбится после поцелуя? Ничего особенного не произошло, симптомы не проявлялись. Тогда может стоит забить на предубеждения? И если бы было все так просто, то, наверное, Питер был бы счастлив. Через пару дней он заходится кашлем в столовой, где полно народу. Питер стучит кулаком по груди, словно пытаясь подтолкнуть ком в горле и из его глаз бегут слезы. Он сбегает от чужих взглядов словно подбитый зверек. Что-то внутри душит и болезненно царапает лёгкие, словно ножом. И Питеру хотелось бы списать все это на простуду, но он попросту догадывается что это. А после, увидев кровавый лепесток на ладони, убеждается в этом окончательно. Ему хочется смеяться и плакать, потому что он нашёл то, чего избегал с пятнадцати лет. И, пожалуй, поцелуи — самая опасная штука на планете. Питер сидит в старбаксе и ждёт свой карамельный латте, стуча пальцами по столу. Больше он не кашлял, но в груди что-то скребется и просится наружу, противно зудит у сердца. У телефона зажигается экран с неизвестным номером и Питер берет трубку. — Ты свободен сегодня вечером? — голос низкий, сексуальный. Паркер давится воздухом и в этот момент вибрирует кнопка, чтобы забрать кофе. Он подрывается и несётся к стойке, забывая про собеседника, а потом взволнованно лепечет: — Кто это? — Ты меня не узнал, ребёнок? Хотя куда тебе, в бумажках не написано, что ты должен запоминать каждого клиента, — Питер слышит смешок и уже знает кто на другом конце провода. — Это Тони Старк. — Ох, Тони? Тот-самый-странный-клиент, — Питер вовсе не забыл его, но ведь он проститутка, ему можно выебываться. — Так что ты делаешь вечером? — на том конце не обращают внимания на комментарий. Питер мозгом понимает, что надо отключиться, избежать разговоров и встреч, потому что так будет правильней. И, наверное, он сможет прожить дольше. — У меня тет-а-тет с прекрасным членом парламента. — Таким уж прекрасным и членом? — Возможно. — Сколько? — Чего? — и Питер серьезно не понимает к чему этот вопрос, но чувствует задницей, что знать ответа не хочет. А может и хочет. — Сколько он заплатил, я перекуплю. — Я не вещь, ты в курсе? Может ты не знаешь, но… — Либо ты говоришь сумму, либо скачешь весь вечер на чужом брюхе. И Питер сначала говорит, а потом думает. Возможно, он не так сильно облажается, когда за ним приезжает машина, где на заднем сидении сидит его кошмар. И если бы Питер был внимательней, то заметил бы многое. Смотреть в глаза Тони становится неловко, потому что тот не знает о скандале в клубе. Питер не смог пропустить это мимо и устроил разнос по поводу того, что нарушили конфиденциальность. И что теперь, может его номер будут давать каждому третьему? Но все же было заманчивой идеей провести вечер с таким мужчиной. Тони точно при деньгах, раз смог перекупить его время. После разборок Питер не мог выйти из туалета около получаса, потому что перед этим его вывернуло прямо в коридоре на пол. Лепесток пиона неприятно холодил кожу, он был прекрасен, но Питер ненавидел пионы. Теперь. Потому что пионы убивали его изнутри в буквальном смысле. Лёгкие горели огнём и даже дышать тяжело поначалу, но потом как-то отпустило и, умывшись, Питер вышел из туалета словно ничего и не было. А при встрече с глазами Тони, в его груди появляется лёгкость, будто все пионы растаяли в один момент. Время остановилось и никакой болезни вообще не существовало.***
Они обедают в каком-то дорогом ресторане, название которого Питер даже не запоминает. Да и к чему оно ему, если он тут первый и последний раз. Ему немного не комфортно от чужого взгляда. Нет, ему чертовски не комфортно, потому что он чувствует, как его пожирают глазами. Тони только смотрит и не предпринимает никаких попыток заговорить. Молчание и напряжение угнетают, но Питер ничего не может сделать, кроме как разрезать эту натянутую нить. — Зачем это все? — задаёт вопрос Питер и кладёт вилку рядом с тарелкой, вытирая рот салфеткой. Ему правда всегда было интересно: для чего его заказывают и просто смотрят? Конечно, он до последнего думал, что его клиент импотент, но порадовать глаза хочет, мало ли какой у него фетиш, но после прошлой встречи Питер отогнал эти дурацкие доводы. — Сначала поешь — все остальное потом, — невозмутимо отвечает Тони и запивает слова бокалом вина. И Питер молчит. Ерзает на стуле от интереса, но молчит. Думает о том, что, возможно, ему попался маньяк или садист какой-то, хотя это почти одно и тоже. Сейчас Питер понимает, что кашель отступил, а горло не першит, будто его стошнило и он выпил сладкий чай. Это максимально странно. А болезненное желание дотронуться до смуглой кожи чужой руки он подавляет с каждым разом сильней и сильней. Какой черт его укусил? Он никогда так не желал прикоснуться к кому-то, почувствовать тепло, нежность. Возможно, Питер сходит с ума.***
Машина останавливается у «Сафари» и, когда Питер собирается выходить, Тони наконец говорит: — Так быстро уйдёшь? — Нет, — Питер возвращает руку к себе на колено и тупит взгляд, смотрит на свои пальцы и не может вспомнить что хотел сказать. Весь салон пропах одеколоном, это самый приятный запах, который Питер чувствовал. Он обязательно купит себе такой же. — Мне хочется хотя бы иногда вот так встречаться с тобой, если ты не против, карапуз. Естественно каждый час я буду оплачивать. Если же тебе это не нравится, то я пойму, это пиздецки странно, когда какой-то незнакомый старикан водит в непонятные места, — хмыкает Старк и смотрит прямо в душу, а Питер зависает. — Ну так что? Ты меня вообще слышишь? — Зачем вам для этого проститутка. Никогда не поверю, что у такого красивого мужчины нет бесплатного варианта. — Подозрительно выглядит? Что ж, я знаю, но что, если я заинтересован? — В проститутке? — В Питере Паркере. Питера обжигает то, как было произнесено его имя. Кажется, что ещё немного и он поплывет от сладкого яда, что вливают в его уши. Внутри что-то ухает и загорается словно пожар. «Черт, погасите его!» — кричит разум Питера. Ему нельзя верить. Богачу просто хочется развлекаться, но сердце наивно сжимается. — Я дорого стою, — выдавливает Питер и чувствует широкую ладонь на своём затылке, его аккуратно тянут к себе. — Я готов к этому, — интимно шепчет Тони на ухо, а потом впивается поцелуем в губы Питера, словно они не виделись вечность. И это физически больно и приятно одновременно. Как же долго Питер ждал этого! Ждал горячий язык в своём рту и рваное дыхание. Паркер сжимает пиджак Тони и двигается ближе, пытаясь пересесть на чужие колени. Его ведёт, разум куда-то уплывает и хочется ещё-ещё-ещё. До боли в рёбрах и стояка в блядски узких джинсах. Но Тони плавно отстраняет парня, который разочарованно стонет, и щёлкает по носу. — Не сегодня, карапуз. Беги в кроватку. Питер даже не прощается, его глаза большие и горят, когда он вываливается из машины и со всех ног несётся в здание. Он просто умом тронулся! Как он мог так легко дать себя поцеловать? Что за безответственность! Возможно, Питера слишком внезапно и быстро накрывает осознание того, что такой богатый человек никак не может симпатизировать шлюхе. Возможно, поэтому его лёгкие будто пронзает иглами и кашляет он так сильно, что слезы непроизвольно текут по щекам слишком обильно. Он с надрывом кашляет, падает на колени и хватается рукой за ворот рубашки, чтобы оттянуть, чтобы дышать. Ему невообразимо больно и хочется кричать, но получается только скулить и выплевывать лепестки. Они будто режут стенки внутри, пытаются раскопать себе выход из этого никчемного тела, просятся наружу. И Питер выплевывает их и плачет. Потому что ему больно и противно. Противно от себя самого, от того, что чуть не повелся. Такой как он никогда и никому не будет нужен. Максимум поиграются и выкинут, когда надоест. Сил совсем не остаётся, он еле доползает до кровати и ложится, свернувшись в позу эмбриона. Думать совсем не хочется, а боль совсем не стихает. Питер закрывает глаза и падает в пропасть.***
Питер стоит в старбаксе и ждёт свой латте, с улиц доносятся гудки клаксонов, пробка только начала набирать обороты. Но это не так важно, ведь у него нет машины, поэтому Питер позволяет себе слегка улыбнуться. Сейчас он колеблется между двумя огнями: позвонить Старку или игнорировать его следующий приход. Но, если честно, Питер ждал, когда Тони придёт к нему. Ощущение чужих губ все ещё не прошло, возможно, парень накрутил это, но хотелось повторять поцелуи снова и снова, до ломоты в пальцах. Вчера он готов был рвать кожу на груди, а сегодня ему кажется, что хочет провести гребанную вечность с обычным клиентом. Это непозволительно глупо. От него не требуют отношений или чего-то подобного, а просто просят проводить время вместе. Питер ни за что не расскажет о своей «особенности», зачем ему чья-то жалость? Он читал в интернете, что такие как он пытаются признанием вызвать жалость у своего партнёра. Это унизительно, в конце концов гордость должна быть! Идиоты предполагают, что их сразу же полюбят, обманываются чувствами других людей и врут сами себе, только бы верить и жить. В больнице Питеру становится невыносимо не комфортно, потому что насчёт ханахаки он разговаривал только с врачом, который это обнаружил, и с Мэй. Открываться чужому человеку не по себе, потому что это было именно то, чем делиться вовсе не хотелось. Было стыдно за самого себя, ведь он не такой, он отличается от других. Язык не позволяет назвать себя особенным. Он так, слабое звено в семье. И с этим ничего не сделать. Бороться бы, добиваться любви, но не хочется, потому что исход событий уже заведомо известен. — Я не могу сказать точно сколько вам осталось, возможно полгода или год, все зависит от того, как часто вы видитесь с этим человеком, — низко говорит доктор, а у Питера все внутри сжимается. — А способ вылечиться есть? — Медицина все ещё бессильна. Питер и не ожидал чего-то большего. — Если ваши чувства не взаимны, то вам будет тяжело рядом… — Я понимаю. Знаю, — перебивает Питер и кривится из-за своей невоспитанности. Не стоило быть грубым с врачом, но ему так тяжело, что хочется выплеснуть всю злость на ком-то постороннем. Питер не слушает рекомендации и просто выходит из кабинета. Рядом с Тони он будет умирать быстрей, потому что сердце понимает, что чувства не взаимны. После каждой встречи будет все хуже и хуже, и в один день, организм попросту не выдержит. Лёгкие загрязнятся цветами и дышать он больше не сможет. Питер так старался убежать от своей судьбы, но оказалось, что все это время он бежал ей навстречу. Хочется смеяться и плакать от безысходности. Мэй как-то говорила, что у таких, как он, лишь один путь: куда они не пойдут, то все равно встретят тех, кого выберет их сердце, кого-то подходящего именно им. И либо твои чувства взаимны, либо — тебя ждёт смерть от прекрасных цветов внутри. Но Питер не считал цветы прекрасными. Он ложно предполагал, что шлюхи не умеют любить. «Ты такой дурак, Паркер.» В своей комнате Питер видит большую корзину с белыми цветами, которыми уже пропахла вся комната, и его разрывает на части, почти в буквальном смысле. Ноги словно ослабли в один миг, а из глаз потекли слезы. Он ненавидит пионы.***
Питер часто видится с Тони, купается в его внимании и, наверное, чувствует себя счастливым. Но каждый раз приходя к себе в комнату, его выворачивает наизнанку. Паркер нежно смотрит на Тони и перебирает его чёлку, которую тот постоянно убирает назад. В такие моменты хочется плакать. Потому что слишком близко. Потому что в груди трепещет. Тони лежит у него на коленях и хмурится, смотря в потолок. — Я не хочу ехать на работу. — Но начальнику нельзя прогуливать, — Питер аккуратно касается тёплого лба Тони, который хрипло смеётся: — На то я и начальник, чтобы не спрашивать разрешения о прогуле. — Будь я вашим секретарем, то отчитывал бы вас при каждом удобном случае, мистер Старк, — шутя обращается Питер и хихикает, когда Тони поднимается и подминает его под себя, словно парень самый легкий в этом мире. В комнате клуба кроме них никого нет, Питер забыл, когда последний раз танцевал за стеклянной витриной и пугается того, что может к этому привыкнуть. — Ты бы не был моим секретарем. Я бы держал тебя дома подальше от всех, чтобы ты готовил мне завтраки, обеды и ужины, чтобы просыпался со мной в одной кровати, — мурлычет Старк, проводя языком вдоль тонкой шеи и наслаждаясь тем, какой Питер сладкий. Питер молча тянется руками к лицу мужчины и целует его, потому что на душе горько. Хочется верить, что все могло бы получиться именно так: счастливая семья, где вы бесконечно любите друг друга. Сладкая фантазия, что втягивает в себя и заставляет сердце колыхаться. Питеру неизвестно сколько ещё продлятся их встречи, даже то, как скоро он умрет. С каждой встречей лепестков все больше и больше. Ему до сих пор смешно, что неосознанно влюбился, будто он мальчишка. Невинный мальчик, который не целовался-то никогда. «Зато трахался со всеми.» — Питер, останься со мной, прошу. Питер даже не понимает: действительно слышит это или его крыша поехала окончательно. На глаза выступают слезы и он просто молча прижимает голову Тони к своей груди, ничего не отвечая. Питер — самый настоящий дурак. Все оставшееся время они так и лежат, потому что Питер тихо плачет.***
Питер все же покупает такой же одеколон как у Тони. Он обильно обрызгивает свою шею и понимает, что его тошнит от большого количества. Поэтому он берет подушку и брызгает на неё два раза, чтобы ночью казалось, что Старк лежит вместе с ним. Питер знает, что это очень глупо. И по-детски. Но ничего не может с этим поделать. Он честно пытается не привыкать, но выходит у него, откровенно говоря, хреново. Чем больше они видятся, тем сильней сердце привыкает и не хочет отпускать. Тони с огромной скоростью завоёвывает все укромные местечки внутри Питера, оставляет часть себя и совсем не собирается покидать. Питер даже перестаёт злиться на себя, на наивное сердце и уже не против умереть, если взамен он сможет провести оставшееся время рядом с Тони. Не хочется быть шлюхой, жить в «Сафари», где теперь он, Питер, не считает себя «кем-то». Теперь становится понятно, как низко он пал в надежде, что останется без чувств. Перед глазами проносится вся его никчемная жизнь и становится понятно, что по сути, все деньги, что он заработал, подставляя свой зад, ему попросту не нужны. Не нужна популярность среди элитных шлюх или связи среди «папиков», и теперь он понимает, почему все хотят выбраться из этого дерьма. Настолько хорошо понимает, что сам пытается выползти из навозной ямы. Питер хочет быть достойным Тони, чтобы тому было не стыдно говорить, что… А что он должен говорить? Что виделся почти каждый день с проституткой? Какой идиотизм, этого никогда не произойдёт. Ведь Питер умрет. Про него не вспомнят. Кому захочется хвастаться отношениями с ним? Раньше он был так уверен в себе, даже море по колено было, а теперь Питер чувствует себя неудачником, спустившимся на самое дно. Но все-таки он надеется, что Тони схватит его за руку, не побрезгует и вытащит на поверхность. В конце концов, Тони говорит, что Питеру этот одеколон не подходит. Ему больше нравится естественный запах Паркера.***
Они видятся около пяти раз в неделю, привыкают к друг другу настолько, что каждый вечер шлют друг другу смс. С каждым днём Питеру хуже и он молчит. Его выворачивает почти каждый день все сильней и сильней, но делиться проблемой — никогда не будет. В глазах Питера гаснут задорные огоньки, он становится похож на иссохшую куклу со впалыми глазами, которую никто бы не купил из-за такого уродства. Ему даже дали выходные. Или отпуск, если так удобнее. Он чувствует себя непригодным и отвращение к самому себе растёт с каждым днём. Глупо было предполагать, что шлюхой быть проще. Питер облажался. Вечером, в комнате Питера, они лежат в куче одеял и маленьких декоративных подушек. Тони позволяет облокотиться Питеру на него словно он большое и мягкое кресло. На белой стене висит оранжевая гирлянда, которая приклеена на скотч, она погружает комнату в осенний уютный цвет и Тони не хочет уходить. У него огромная квартира, которая кажется пустой. И, пожалуй, он бы променял ее на эту маленькую комнатку в клубе. Питер нежится в объятиях и, зажмурив глаза, сладко потягивается. — Хэй, малыш, если ты уснёшь, то и я тоже, — низко смеётся Тони. Ближе к полуночи Питер провожает Тони, напоследок прикасаясь к его тёплым губам. Это входит в плохую привычку. На улице прохладно и мокро, все блестит из-за отражений фонарей в мелких лужах. В гостевой комнате сидит Лиз, она единственная, кто не задавал глупых вопросов и просто была рядом. Это грело не хуже батареи, и Питер приподнимает уголки губ. — Спасибо, Лиз, — Питер благодарит подругу, когда та сжимает его руку в поддержке и они сидят так очень-очень долго. Питер даже забывает, что он проститутка и сейчас сидит в элитном борделе. Все так странно и непривычно. Кажется, словно это не он. Словно в сказку попал и теперь хочется больше и больше. А потом Питер кашляет, выплевывая бутон с лепестками, в глазах тут же наступает кромешная тьма. И ему чертовски страшно.***
Когда Питер открывает глаза, то вокруг все белое настолько, что глаза начинают болеть и он моргает много раз, чтобы привыкнуть. В груди болит и у него даже не получается приподняться, будто в его груди огромный булыжник сейчас, а не сад. — Питер, ты проснулся! Боже, ты так заставил меня поволноваться, карапуз. В моем возрасте уже нельзя напрягаться, — пытается пошутить Тони и крепче сжимает бледную ладонь Питера. — Почему ты мне не рассказал? — Ты бы начал жалеть меня, а мне это ни к чему, — Питер хмурится и опускает глаза. Кажется, ему еще страшней. Они сидят в тишине гребаных тридцать секунд, которые длятся вечность и что-то умирает внутри каждого. Им больно по-своему, по-особенному. Питер боится потерять ладонь на своей руке и молится, чтобы Старк от него не отвернулся. Это так его беспокоит, что сердце внутри трепыхается под корнями и стеблями цветов. Тони же больно из-за того, что его мальчик может умереть. Что прекрасное лицо примет синеватый оттенок, а тело безвольно будет лежать в гробу. Это буквально бьет по груди мужчины, заставляя легкие разлететься в ошмётках. Глупый старик влюбился словно в первый раз. — Мне очень жаль, Питер… — Тони дрожит. — Жаль, что я не узнал раньше, потому что ты чуть не умер. Тони целует руку в его руке. — Я останусь с тобой не потому, что ты болен и мне тебя жалко. Ты для меня самый дорогой человек в этом мире, привыкай к этому, ведь я люблю твои цветы и глаза, и все, что есть в тебе. Рядом с больничной койкой тумбочка, на которой распушились большие пионы, их запах наполняет лёгкие. Они так сочетаются с белой палатой. Питер всем сердцем ненавидит пионы. Но он любит Тони, поэтому потерпит. Ведь это такие мелочи.