Моя маленькая мейда

Как же я устал. На работе завал, с работой - завал... Даже дома... Открываю дверь ключом. Пальцы путаются в бесконечных подвесочках и ключах всех мастей и видов. Звон, тихий, но отчетливый, когда кидаю связку на шкафчик в прихожей. Так я обычно оповещаю всех, что я дома. Но ведь у меня никого нет... ...все плохо, и дома наверняка бардак, даже жить не хочется, такими темпами я... Лампочка тихо загудела, когда я нажал на кнопку выключателя. В комнате - идеальная чистота. Чисто... Вздохнув, улыбаюсь. Это все мое чудо, оно постаралось, уж наверняка. Тяну двумя пальцами надоевший за весь день галстук. Странно, но, когда я только устраивался на работу, я любил галстуки. Может быть, все потому, что они так хороши для связывания?.. Не могу не вспомнить. Тонкие ручки, туго завязанные узлы, сжатые кулачки - или наоборот, расслабленные быстрые пальчики... Облегченно падаю на диван, расстегивая рубашку. И в этот момент понимаю, что я не один в квартире. Просто чутье. Резко поднимаюсь и, крадучись, иду на кухню. А там... На обеденном столе, положив голову на сложенные ручки, спит моя очаровательная служанка. Жмурится во сне. Улыбаюсь и подхожу ближе. - Эй, ты заболеешь, если будешь спать на таких... твердых предметах, малыш. Легонько касаюсь прелестной головке, и он просыпается, тут же с удивлением садясь и хлопая глазами: - Господин!.. Рука сама так и просится ниже. Ниже, еще... Разве этот непокорно вздернутый носик - не предел? Нет, ведь у нас же есть еще пухленькие розовые губки, еще более яркие после сна. Кладу ладонь на его руку, так неосторожно оставленную - может, специально? - глупым мальчишкой на поверхности стола. Он молчит, только чересчур быстро хлопает длинными ресницами. Ну зачем парню такие ресницы, а?.. - Малыш... Чем ты занимался сегодня? Мне в глубине души хотелось бы услышать какой-нибудь пошлый рассказик из этих сахарных уст, но сознательно я понимал, что его святая невинность для меня дороже всего. Пускай он и не невинен, далеко не невинен. Я сам за этим проследил. Наклоняюсь еще ближе, не позволяя ему опустить голову - и он смотрит на меня своими огромными глазками, и выглядит это так, будто он меня боится. Он знает, что это меня забавляет. - Я убрал весь дом, господин! И еще, я полил цветы и приготовил вам ужин! Господин, не сердитесь на меня! - он так сильно зажмурил глаза, мотая головой, словно ожидал за все это наказания, а не награды. Ну, обычно я так и говорил ему - что это "наказание"; но я уверен, что он знает - это награда. - Да? Что ж, хороший мальчик. Господин не будет злиться сегодня, обещаю, - глядя, как он медленно расслабляется, не ожидая пощечин или ударов, никакого подвоха, я думаю о том, как жестоко будет сказать ему сейчас, что я уже поел на работе. - Кстати, а почему ты не на смене? Сегодня ты же должен был работать ночью? - удивленно спрашиваю я. - Н-н-ну, господин, сегодня утром вы сказали, что неважно себя чувствуете, и я... - его голос с каждым мгновением становился все тише и тише, взгляд - все затравленнее и испуганнее, - ...и я позвонил и отпросился... Я слышу лишь звон - удар плоти о плоть, и тихий выдох, когда с размаху впечатываю ладонь в его розовую щечку. - Нельзя так делать! Почему ты вечно нарушаешь мои правила? - фигура на полу огорченно приподнимается, садясь и потирая наверняка горящую щеку. - Я думаю, что сегодня ты вел себя гораздо хуже обычного, ведь чему я тебя учил? - Ин... интересы... интересы клиентов превыше всего! - четко выпалил он заученный приказ. - Дальше! - подхожу к нему, упавшему во стула, огибая кухонный стол. - Сегодня ты оставил своих дорогих гостей без своих услуг! Ты понимаешь, насколько это серьезно? - Да, понимаю! - как всегда, четко и уверенно, хоть и испуганно - он знает, что чем тише, тем больше будет замах. Опускаясь перед ним на колени, поднимаю для удара раскрытую ладонь. Он сжимается, закрывая глаза, и даже не пробует увернуться. Такой послушный... - Простите меня, господин, я больше не буду так я не буду, честно!.. Эти слова удивляют меня. Всего три удара, а он уже молит, да так жалобно? Неужели больно? Терпи. Это все больше заводит меня. - Кто твой господин, отвечай? - снова я поднимаю руку, в тени моего тела он кажется совсем крошечным. Большие полные слез глаза смотрят на меня с мольбой из-под тонкой маленькой ручки. - Конечно вы, хозяин. Всхлип. Смягчаюсь, сам того не желая. Протягиваю ему руку, помогая встать. При падении он, кажется, ушиб или растянул ногу. Я не знаю, а он не хочет говорить, чтобы не расстраивать меня. Глупенький маленький ребенок. - Давай поедим, - решаюсь улыбнуться ему я, вытирая с его очаровательного лица крупные слезы. Щеки горят - наверняка больше от смущения, чем от ударов. Хотя... Улыбаюсь еще шире, видя засветившееся от радости лицо. Он складывает руки в замочек перед собой, и, приподнимаясь на носочки от нетерпения, весело восклицает: - Какое блюдо вы желаете первым? Вздрагиваю. Пара вдохов, один только выдох. Следующий вдох - и я впиваюсь в его губы жадным поцелуем, прижимая к себе хрупкое тело, которое так и осталось стоять на цыпочках. Медленно поглаживаю спину, опускаю руку ниже - еще ниже, ведь это не предел; он словно горит, закидывая ручки мне на плечи, позволяя мне целовать себя так, как мне вздумается, и, наивный, начинает постанывать уже через несколько секунд. Маленькие ладошки в моих волосах. Обтянутые тугой джинсой бедра. Томные всхлипы и горячий, принимающий меня так гостеприимно, ротик. Просто прелесть. Да и не удивительно - не зря же он работает горничной в моем отеле. *** - Господин... Он говорит это неслышно, почти шепотом, но я все равно слышу. Да и не удивительно - ведь мы здесь одни, здесь, на кухне, и моим любимым блюдом на сегодня будет... Почему я раньше не догадался положить его на стол?.. Ему идет. Древесина прекрасно контрастирует с его кожей, ведь поверхность стола все-таки темная, это не белые простыни, с которыми он сливается, словно хамелеон, тонет в полупрозрачных кружевах и мягких подушках. Черт, как же хорошо. Я так устал, я мог думать только о своей усталости, придя домой, ведь я думал, что он на работе сегодня. Но, как только я увидел его, усталость как рукой сняло, остались только неисполненные желания... Он выглядит так прелестно, когда краснеет. Еще бы ему не краснеть - ведь я уже который раз насаживаю его на себя, как он насаживал сегодня мясо на шпажки, готовя мне ужин. Мой маленький, теплый и горячий, такой родной... В такие минуты - "мгновения слабости", как я их называю - я искренне недоумеваю, как мог бить такое прекрасное создание по лицу не далее как с полчаса назад. И вправду, как я мог?.. Но, вспомнив взгляд больших глаз, наполненных слезами и мольбой, я не удержался и застонал в голос, ускоряя темп. Он откидывается назад, крича и стуча по деревянной поверхности маленькими слабыми кулачками, отчего мне становится смешно. - Иди ко мне... Вот так, сюда... Он послушно, как зомбированный, поднимается, цепляясь за меня маленькими пальчиками, придвигаясь ко мне ближе, прижимаясь щуплым тельцем... С восторгом приподнимаю его, словно пробуя, донесу ли. Как я и ожидал, он совсем легкий, словно перышко. Все, сладкий ужин отменяется. Конец экстриму. Я хочу поиграть с ним в одну игру... *** Малыш смотрит на меня огромными испуганными глазами, подтягивая чулки. Высокие, обильно кружевные сверху. Ему так идет белое кружево. Пышные воланы на бретелях, передник будто комом стоит, так много в нем ярусов ткани. Белый ему к лицу, несомненно, это его цвет. И вообще, прекрасная идея - надеть на него фартук, так он действительно на мейду похож. На голове - обруч-повязка в белых кружевах, теряется в шелковистых локонах. Какой же он хрупкий и красивый... Застегивая кружевной напульсник на его запястье, удовлетворительно обглядываю свое "творение". Каждый раз мейда получается немного другой, но ведь нет придела совершенству. - Г-г-господин!.. Ласково поглаживая шею, усаживаю его к себе на колени, и шепчу в ответ: - Что, прелесть моя?.. Маленькие пальчики цепляются за мои плечи, их прикосновение немного щекотно. - Я достаточно красив для вас? - шепчет он мне на ухо, приподнявшись, чтобы дотянутся. Не выдерживаю и прошу его "сесть правильно". Послушно кивает, длинные худые ноги в белых кружевах по обе стороны от меня раскидываются белыми лентами в его волосах. Невероятно красиво. Улыбаюсь, как помешанный терзая упрямые завязки пышного фартука. Его крылья еле заметно царапают кожу. Заставляю его откинуться назад - теперь я хозяин положения, я придерживаю его дрожащими пальцами, боясь упустить, как над краем бездны. Он подается на меня, и маленькие острые ноготки вонзаются в кожу рук, всего лишь желая вцепиться покрепче. Когда он так напряжен, очень приятно целовать его в открытую шею. Но поцелуи подождут. Кстати, да. Поцелуи. Я же не зря все это на него надевал так старательно. Поднимаю его и укладываю на постель. Он охает, когда я отпускаю его, пытается удержать, схватив тонкими пальчиками грубую ладонь. - Тише, сладкий, сейчас, сейчас... Он успокаивается и расслабляется на мягкой перине. Медленно расстегиваю кружевной напульсник на белом запястье. Целую просвечивающиеся сквозь тонкую кожу бирюзой толстые вены и отпускаю. Ручка небрежно падает на постель, будто не присоединена к этому гибкому ловкому телу. Идем дальше. Что у нас дальше? Правильно, губки. Целуя, стараюсь быть нежным, одновременно пытаясь расстегнуть застежку кружевного ободка. Получается не сразу, поэтому целовать приходится долго. Ободок вместе с длинной цепью атласных лент летит к чертям в дальний угол спальни. Следующий - пышный донельзя фартучек, который так идет моей маленький горничной. Завязанные бантом ленты легко расходятся в руках. Мне бы сейчас любой вампир позавидовал - его шейка сладка даже без укусов и боли... Кстати, о боли... Но она подождет. Не могу остановиться, раз уж оказался на нем - пара движений, и он уже прикрывает рот обеими руками, чтобы не кричать в голос. Почему? Я хотел бы это услышать. Под белыми ручками горят пунцовые щеки. Снова смущаешься? Когда ты у меня на коленях, ты ведешь себя куда свободнее. Надо будет это учесть в следующий раз... Так, постойте-ка, почему никак не сорвать с него фартук?! Причина проста - одна из завязок на спине так и осталась неразвязанной. Плохо, очень плохо. Теряем хватку. Вздохнув, переворачиваю его на живот. Он не против, кажется - сложив руки крестом, прячет в них красное лицо - даже ушки уже просто алые. Сколько в тебе крови, любовь моя!.. Ухмыльнувшись, наблюдаю - он ждет, пока я сам потяну согнутые в коленях ноги, заставляя его лечь прямо, но я не могу: так восхитительно выглядит вздернутая попка на фоне обтянутых белыми кружевами бедер. Решено. Его ягодицы такие мягкие, что называется, "кожа, как у младенца". Он удивленно оглядывается, ожидая проникновения, но я просто раздвигаю его шире, протягивая под животом руку, чтобы "уравновесить наши шансы на благоприятный исход". Черт, я уже и думаю как заправский начальник. Спустя несколько мгновений понимаю, что ему этого недостаточно, чертыхаюсь про себя, и, неожиданно для себя самого, зверею. - Г-г-господин?.. П-п-пожалуйста!.. Не мммогли бы вы... - Что, радость моя? - прижимаю его к себе, обеими руками сдавив тонкую мальчишескую грудь. Ладно. Я знаю, что я сейчас сделаю... Одно мое движение - и он падает набок, тяжело дыша, как кукла без руководства кукловода. Оборвали ниточки, милый? В следующий раз вместо костюма, обещаю, будет... Но это потом. Не обязательно ложить его ровно - но подобранные ножки почему то мешают мне. Я шепчу ему, что он восхитителен, пока целую в шею, провожу губами по почти прозрачным ключицам, нежно и игриво кусаю покрасневшие соски... Ниже, ниже... Мне кажется, сейчас он не выдержит и умоляюще закричит в голос. Но он закусывает губы, краснея и елозя по кровати сложенными ножками, краснеет и молчит. Я представляю себе вкус его крови на его губах - соленый, дурманящий вкус ржавчины, железа и морской пены... Он чуть напрягается, когда я касаюсь головки его члена, он знает, что это только начало, а в моем случае начало не затянется надолго. Он такой горячий; острые пятки упираются в мои запястья. Он напоминает мне мороженое с шоколадной крошкой, которое я так люблю; может быть, я люблю его именно потому, что оно напоминает мне о нем. Мелкие песчинки чего-то темного, страстного, развратного и невероятного, кружащего мою и без того буйную голову - и это тонет, россыпью в нежно белой невинности, в чистоте тела и мыслей, в белизне кожи и искренной яркости, светлости души. Какая к черту душа, он же сейчас кончит мне в рот?! Мой малыш поднимает голову, чтобы посмотреть мне в лицо: по негласному договору, я всегда стараюсь сделать так, чтобы его сперма непременно оказалась на моих губах; после он сам стирает ее уголком фартука или собственной ладошкой. Я улыбаюсь, глядя, как он потянулся ко мне; его рука липкая, будто он только что ел сладости, а губы и сами сладки, когда он, нервно облизывая выступившую кровь, целует меня, чтобы не оставить на мне ни капли себя. Я смеюсь, и сам, кажется, краснею. - Господин?.. - Что? - Что приготовить вам на завтра, - он закидывает руки мне за спину, перебирая волосы тонкими пальчиками; мне так и хочется поцеловать их. - Что захочешь, - целую я его плечо, так кстати оказавшееся на уровне моих губ, когда он привстал, придвигаясь, - чего захочется, любовь моя.