Чёрная вдова

      — Я скоро вернусь, — зачем-то говорит он, выходя.       Холодные затяжные дожди достаются долинам и равнине, потому что мокрые тучи всегда ходят по руслам рек, а не карабкаются по горам. А вот лёгкие облака могут и карабкаться, поэтому в горах случается снег, чаще всего мелкой крупой, но иногда и хлопьями. А иногда — медленными невесомыми снежинками, похожими на замёрзшие слова.       В Облачных Глубинах зима. Можно не ходить на источник — достаточно выйти на террасу и постоять там: сырой холодный воздух вполне заменит ледяную воду. Лань Ванцзи всё равно идёт. Не всё ли равно, где быть в одиночестве. Молодёжь Ордена предпочитает горячие ключи и радостно отмокает там, забрызгивая всё вокруг — то есть, оно само забрызгивается, все ведут себя пристойно, да-да. А по холодной тропе эти дети спускаются разве что в своем неповторимом стиле: скользя на ногах по ледяному жёлобу, в который превратились ступеньки.       Он бы и сам… нет. Разве что при одном условии: чтобы Вэй Ин утащил его за собой. Уж тот не упустил бы возможности прокатиться! но в Тот Год вместо зимы было что-то невразумительно тёплое и с дождями.       А после стало не до зимы.       Лань Ванцзи проводит в источнике положенное время и ни одним выдохом больше. Подниматься по заледенелой горке, раскатанной мелкими, — то еще удовольствие, проще обойти по стенам и скалам, и от этой короткой пробежки он немного согревается, но совсем немного. Руки по-прежнему ледяные, когда он возвращается в дом.       Она появляется, едва он закрывает за собой двери. Тихо обходит его со спины, опускается на колени. По обыкновению, не смотрит в лицо.       Её руки тёплые. Очень тёплые. По сравнению с источником, воздухом и его собственной кожей — просто обжигающие.       — Может, вся беда в том, что у меня холодная кровь, — бормочет Лань Ванцзи, не пытаясь высвободиться. Он навеки дал себе зарок: больше не вырываюсь. Хоть на Стене напиши, добавь четыре тысячи первое правило «Никогда не брыкайся, когда тебе хотят помочь». И зачеркнуть после него все остальные четыре тысячи — за ненадобностью.       Она не возражает, не спорит, — молча продолжает согревать его руки в ладонях и в дыхании. Лань Ванцзи хочет знать, делала ли она когда-нибудь такое для своего настоящего хозяина. Наверняка Вэй Ину часто приходилось мёрзнуть в тех проклятых горах, рядом с той проклятой нежитью.       Он никогда не спрашивает. А она никогда не говорит. Чтобы она заговорила, нужен Вэй Ин.       Чтобы руки согрелись по-настоящему, тоже он нужен.       Она в чёрном. Гладкое прямое одеяние с тремя перехватами: под ключицами, на талии и возле колен. Волосы собраны в мужской хвост, и на шнурке там висит единственное её украшение — подвеска-кольцо из зеленого нефрита. Кисти на подвеске нет — волосы заменяют кисть.       «Почему не красная?» — единственный вопрос, который Лань Ванцзи ей задал. Когда-то давно, когда она появилась перед ним впервые. Просто от неожиданности. Сразу же было ясно, что она не ответит.       Он садится на положенное место, перед столиком, на котором лежат положенные книги. Их сюда положили, потому что положено. Потому что пустой стол слишком громко кричит. А в Облачных Глубинах запрещено кричать.       Зато умирать молча — не запрещено. Сколько хочешь умирай. Хоть десять лет.       Она садится позади него. Тоже привычно. Собирает его волосы в горсть, перекладывает со спины вперед, на грудь. Разминает ему плечи. Пальцы у неё сильные, твердые, совсем не женские. В первый раз он даже едва не вскочил. Потом привык. Откуда ему знать, какие пальцы бывают у женщин. Чистая теория.       Почему-то Лань Ванцзи уверен, что она всё делает правильно.       Вот бы записать такое, думает он, пока она гладит его плечи сквозь одежду. Так вот и изложить красивыми иероглифами на красивой бумаге: «Женщина-флейта, принадлежавшая Главе Илина, умеет перенаправлять потоки в зоне цинь-бан; сие действие приносит облегчение от головной боли и приступов неконтролируемого гнева». И отнести запись на полку Наблюдений в мёнтин-зале библиотеки.       Она тихо смеётся и прислоняется лбом к его шее. Точно в том месте, где обрывается самый ноющий рубец. Чуть-чуть не достал до затылка. Был бы у нас сейчас Слепой Нефрит, Главное Разочарование Ордена Гусу Лань. Лань Ванцзи не знает и не хочет знать, кто из наказывающих так удачно сдержал тогда руку. Волосы на затылок он тоже больше не собирает теперь.       Он осторожно перехватывает узкое запястье.       Теперь и это можно. Они привыкли друг к другу. В первый раз, когда он дотронулся, она дернулась как от ожога или удара. Приходилось причинять боль: он принёс её сюда всю переломанную. На горе Луаньцзан восставшие, вырвавшиеся из-под контроля мертвецы уничтожили не только самого Старейшину Илина, но и всё ему принадлежавшее. Флейта, к счастью, показалась им невкусной. Лань Ванцзи помнит, как снова и снова возвращался туда, рылся в гнилых ошмётках, пока не нашёл все обломки и самую драгоценную часть — нефритовую подвеску. Он часто думал потом: почему нефрит? по цвету горазо больше подошла бы яшма.       Он отлично знал ответ.       Она закрывает глаза, когда Лань Ванцзи ведёт пальцами по ее руке. Он никогда не нажимает «как положено» — не пытается на ней играть. Он только гладит суставы — сперва пальцы, потом запястье и локоть, — похожи на бамбуковые перемычки. Эти суставы он собирал по кусочкам, как хитрую мозаику-сянчень. Под его руками они теплели и оживали, заставляя думать невозможное о невозможном.       Кусочки тела Вэй Ина не собрать.       Кусочки души Вэй Ина не собрать.       Он сжимает её локоть.       Она осторожно выглядывает из-за его плеча. Почти как надо.       — Если! — шепчет Лань Ванцзи в эту тёплую руку. — Если я попытаюсь? если рискну сыграть на тебе? Он отзовётся?       Она вскакивает на ноги и отступает к стене. Первое быстрое движение за все эти годы. Бежать здесь некуда.       Она качает головой.       — Верно, — отвечает сам себе Лань Ванцзи и закрывает глаза. — Ты зовёшь только мертвецов. Не хочу. Он бы не хотел.       Можно снова отвернуться от неё и смотреть на опостылевший столик. Книга, которая лежит слева — незабвенные «Правила благопристойного поведения». Единственная, которую касались когда-то руки Вэй Ина. В процессе швыряния, правда, но всё-таки.       — Тебя он трогал чаще, чем любой другой предмет, — не оглядываясь, говорит Лань Ванцзи. — Можешь гордиться. А я могу завидовать.       Она молчит где-то там, за его плечом. Она всегда молчит.       — Завидую. Ты была с ним. Ты помогала ему.       Ни звука. А за стеной очень громко падает снег. Почти барабанная дробь.       Смогу я когда-нибудь сказать правду? произнести хотя бы для себя, чему я завидую больше всего?       Вэй Ин касался тебя губами.       — Ты делала для него всё, что он хотел. Ты никогда не спорила. Никогда ему не возражала.       Тихий вздох. Так вытекает воздух из разомкнутого рта.       — Если бы ты отказалась играть!..       Теперь звук понятен: она смеётся там, у него за спиной.       — Хотел бы я кого-нибудь обвинить… — говорит Лань Ванцзи и оглядывается наконец.       Она стоит на коленях. У неё спокойное неподвижное лицо. Он впервые замечает, что в чёрных глазах живут крохотные алые искры.       — …и отомстить, — договаривает Лань Ванцзи с разбегу. Как по ледяной горке вниз. В отрезвляющий холод источника.       Одним движением она оказывается рядом и повисает у него на шее. Сбоку, со стороны плеча.       Лань Ванцзи всё-таки подносит её руку к губам. У неё сильные, неженские пальцы. Она вообще чем-то похожа — многие вещи похожи на своих хозяев после долгого использования.       — Хотел бы я знать твое имя. Хотел бы услышать твой голос.       Она осторожно дотрагивается до его щеки, вытирая слёзы. Ей единственной позволено.       — Ты убила его, — бормочет Лань Ванцзи. Губы плохо слушаются. Она не слушается совсем: так и гладит его по щеке. — Я убил его. Мы все его убили.       Смысла в этих словах нет никакого. Во всей жизни нет никакого смысла.       Когда за ним приходит брат, Лань Ванцзи уже спокойно сидит за столиком, погруженный в чтение.       Флейта Старейшины Илина убрана в футляр и лежит на надлежащей полке в шкафу.