Моё сердце вручаю тебе, держи его крепко

Сколько есть у тебя сил, держись за мой покой, Пускай затихнет мой крик. Протяни руки и коснись солнца, Разбуди его ото сна. Держи мое сердце, Держи и веди ко дню.

Раздается оглушающая, разрушительная пощечина и Хазан оборачивается. Словно в тумане видит Ягыза, который бросает на нее кроткий взгляд и прикрывает глаза, когда убеждается, что она видела. Она видела, как он спрятал глаза на мгновение после удара. Столь по-детски, столь смиренно. Столь смиренно, словно… и впрямь заслужил. И кровь вскипает в ней, стынет и закипает хлеще. Рвёт ее изнутри бушующим потоком. Она чувствует настойчивое прикосновение матери, которая шепчет: «не вмешивайся» и тянет в сторону… Заботит ли её это? Ни капли. Она видит понурую спину Ягыза, которая удаляется под удивленные лица. Смотрит на Хазыма, который в бессилии вжимается в стену лбом и только это спасает его. Только это. Только. Мать тянет ее и Хазан резко вырывает руку, обжигая ее яростным взглядом. Та шикает на неё и Хазан наступает, заглядывая прямо в глаза. Фазилет шокировано отступает на полшага, цепенея. В глазах ее дочери небывалый огонь, который опаляет ее. — Нет. Хазан разворачивается, словно вихрь рассекает пространство и, осознав, сколь медленны ее шаги, она пускается в бег. Она бежит через коридор, поворачивает и вновь бежит. Бежит так, что срывается дыхание, и подлетает к лифтам. Ловит ускользающий, стеклянный, надтреснутый взгляд голубых глаз и серебристые створки смыкаются, оставляя перед ней лишь расплывчатое отражение себя. Хазан бежит вниз по лестнице, рискуя упасть — она перебирает ногами через две ступени вместо одной и толкает ладонями тяжёлую дверь. Бежит к выходу и, оказавшись на солнце, оглядывается в поисках Ягыза. Но находит лишь сломленную, одинокую фигуру. Это Ягыз? Нет. Нельзя позволить ему. Нельзя. Ноги перестают слушаться, дыхание утяжеляется и Хазан обнаруживает, что не может бежать. Расстояние между ней и одинокой фигурой разрастается в бесконечность. Она бежит сквозь эту бесконечность, выкрикивая его имя. Он не оборачивается. Он в себе. Он прячет голову, сжимая ее в тиски напряженных рук. — Ягыз… — Уходи, — гонит он, даже не взглянув на нее. Трёт горящую детской обидой щёку и смотрит вдаль сухими глазами. — Ты не заслужил ее, Ягыз. Нет… — протестует она, не сводя глаз с его усталых, смирившихся плеч. Нельзя позволить ему взвалить на них еще что-то. Нельзя… — Мы не заслужили. — Мы? — смеётся он надрывно, в мгновение разворачиваясь. — Кто ты? Кто? Сегодня ты есть, завтра нет… Не прошло часа с тех пор, как ты села на самолет, чтобы улететь навсегда. Мы — никто. Мы — никто друг другу. Ей хочется кричать, что это он посадил её на самолет. Что это он делает это с ними. Но потом она понимает. Он хочет сделать ей больно. Он отчаянно хочет прогнать её. Заботит ли её это? Ни капли. Поэтому сколько бы он не сопротивлялся, она прижимает его к себе. Прижимает его лицо к своему плечу и он вынужденно сгибается, утыкаясь в нее лицом и тяжело дыша. Прикрывая глаза. Не отвечая на её объятие. Ему больно. Ему одиноко. Ему неподъемно тяжело. Заботит ли это её? До последней капли вскипевшей крови.