***
Щелчки мышки, негромкие биты в наушниках и стук идущих часов - все это было оглушающим и било в виски. Хотелось спрятаться от этих звуков. Хотелось услышать лишь один звук: звук пришедшего на телефон сообщения. Мин был уверен, если он получит сообщение от оператора или от какого-то магазина, где он имел неосторожность оставить свой номер для оповещений о скидках и акциях, то он кинет телефон в стену. Он отправил Хосоку сообщение больше часа назад, а ответа так и не пришло. Где шастал мелкий он не знал и почему не отвечает на сообщение тоже. И это бесило. Тренировки у него точно быть не могло - Юнги знает его расписание, и по нему Чон должен был быть в студии больше двух часов назад, но его так и не было. Неужели так сложно написать где ты и как ты? Юнги не хотел устраивать драму, он не такой человек, но постоянные опоздания и молчание на отправляемые сообщения убивали. Он не понимал, что происходит, хотел узнать, но Хосок попросту не давал ему знать. Каждый раз он извинялся, обнимал недовольного Мина и улыбался, но эта была уже не та улыбка, что прежде. Она была отчужденной, холодной, будто натягивал специально для него. - Привет, Юнги-я, - неожиданно завалился в студию Чон. - Опять ты хмурый, злой... - Где ты был? - перебил его Мин, но учуяв запах алкоголя усмехнулся. - Где успел нажраться-то? Конец рабочего дня только-только наступил. - Не нажрался, а культурно выпил две банки пива. - Двухлитровых что ли? От тебя за километр несет алкоголем. - Юнги... - Хоби, что происходит с тобой? - А что происходит? Вроде все, как обычно... - Как обычно? - взорвался Юнги. - Я тебя почти не вижу, на мои звонки и сообщения ты не отвечаешь, а сейчас заваливаешься в студию в стельку пьяным. Ты это называешь обычным делом? - Ну уж простите, что не уделяю много времени вашей великой персоне, - зло усмехнулся Хосок. - Ты ведь привык, что тебе уделяется все мое внимание, а стоит мне заняться своей жизнью, так ты сразу начинаешь возмущаться. - Тогда проваливай. Занимайся своей жизнью, а меня оставь в покое. Голос Юнги дрожал. Он еле сдерживал слезы. Ну, конечно, не может быть все так хорошо. Счастье - не для него. Ведь тот, кто был его счастьем, его надеждой, его единственной любовью, сейчас ушел, громко хлопнув дверью. И только с его уходом плотина прорвалась, выпуская наружу всю боль от этого небольшого разговора, что разрушил его. Хосок был всем для Юнги. Даже если он не улыбался, он светом озарял его темный мир. Теперь же этот свет ушел из его жизни и ему не дотянуться до него. А он всего-то хотел быть с ним...***
Все, чего боялся Юнги, так это того, что Хосок оставит его навсегда. И когда это произошло, он не знал, куда себя деть. Метался по студии, квартире. Пытался загрузить себя работой, но руки опускались. Не хотелось ничего. Лишь бы закрыть глаза и никогда их не открывать, оставаясь в том мире, в котором он был счастлив. Писать Хоби он боялся, ведь он не ответит, а ждать, когда сам Чон напишет было тяжело. Мин отключил телефон, закинул в дальний угол и забыл о нем. Пытался забыть и о Хосоке, но не выходило. Выдрать его из сердца было невозможным, ведь тогда он умрет. Хотя можно было назвать жизнью существование, на которое его обрекли? Едва ли. Все те дни, что прошли со злосчастного разговора в студии, были пусты, бессмысленны. Лежа в постели, Мин не знал, как пережить ему еще один день. Как пережить еще один день, вспоминая все слова, сказанные Хосоком; вспоминая все объятия, что так щедро дарил ему Чон и были так теплы; вспоминая все улыбки, что дарил ему парень. Этими воспоминаниями он причинял себе еще бо́льшую боль, которой казалось и так хватало сполна. Эта любовь сожгла в нем все, оставила выжженную пустыню, не дав и шанса зацвести на ней хоть одному цветку, что давал бы ему надежду на лучшее. С уходом Хосока - ушла и надежда Юнги... Мин включает телефон, не найдя ни одного звонка, ни сообщения еще больше огорчается, пытаясь не заплакать вновь. - Привет, - шепчет он, дождавшись автоответчика. - Я хотел сказать, что люблю тебя. Прощай. Коротко и ясно. Больше ничего не стоило говорить, потому Мин завершил звонок и отключил телефон. Достал пылящуюся в углу комнаты канистру и разлил горючее по всей комнате. Из пачки достал последнюю сигарету - как же иронично, зажег ее, затягиваясь. Выпустил дым в потолок, впившись пустым взглядом в горящую сигарету. Красный огонек ярко светил в полутьме комнаты. Вновь затягиваясь и выпуская едкий дым в потолок, он чувствовал, как горячий дым обволакивал горло, пересушивая его, но доставляя этим удовольствие. Единственное в этой жизни удовольствие... "Курение убивает" - прочел он на упаковке и усмехнулся. "Действительно убивает" - подумал он и поднес зажигалку к горючему.***
Не спасут его. Вина ляжет на Юнги, что был погребен под толщей земли, придавленной гранитной плитой, над которой Хосок будет проливать слезы. Он не хотел такого для него. Хотел лишь обезопасить от проблем, что навалились на него. Увольнение, подорванное здоровье, потеря смысла жизни из-за травмы, что только казалась несерьезной. Юнги ничего не знал, Чон тщательно скрывал это. А в день увольнения напился и заявился в таком виде к Мину. Наговорил гадостей, за которые он так и не попросил прощения. Не хотел этого говорить. Проблемы и алкоголь заставили. А теперь ему некому сказать - я люблю тебя... Юнги не заставить дышать. Его не вернуть к жизни. И в этом его вина, но разве он знал, что простая ссора, коих было тысячи, приведет к такому концу? Это было слишком жестоко со стороны Юнги. Не уж то это было местью? Или же отчаянием? Нет, это было местью, Чон был уверен в этом. Мин хотел заставить его пережить ту же боль, что пережил он, если не хуже. Хосок впился ногтями в землю, тресся в истерике, не зная, как справиться с этой болью, сжигавшая его тело также, как огонь пожирал тело Юнги. Вот только Мин избавился от боли, а Чону жить с ней. Хотелось лечь тут же, рядом с Юнги, но его оттащили, пытались успокоить, но парень оглох и ослеп от боли потери. Зачем теперь жить? Зачем жить, когда он не успел сказать Мину, что любит его? И пусть он говорил это миллионы раз, мог повторить еще миллион раз, лишь бы Юнги ожил, успевший сказать ему о своей любви, не угаснувшей даже после той глупой до безумия ссоры.