Мне нравится лазурный

Иногда Гвилиму кажется, что Бен слишком перегибает палку. Он переводит взгляд на Рами, который пытается доказать ребятам, что у него, у Гвилима, немного специфическое и где-то старомодное, но всё же хорошее чувство юмора. Судя по лицам остальных и по выражению, с которым они смотрят на актёра, наверняка они думают, что даже фанаты, которые верят в существование настоящей любви между Полом Прентером и Фредди Меркьюри, выглядят менее абсурдными, чем Рами в данный момент. — Но ты ведь тоже смеёшься над его шутками, — Рами упрямо стоит на своём, пока Гвилим разливает алкоголь по стаканам и вполуха следит за их спором, — Просто признай, что у него есть чувство юмора! Бен закатывает глаза, потому что изначально не собирался кому-либо что-то доказывать, но всё же отвечает. — Над Гвилимом, который кажется довольно умным человеком, но в следующую секунду выдаёт что-то невероятно глупое, трудно не смеяться. Джозеф прыскает в кулак, потому что понимает его как никто другой. С Гвилимом он знаком дольше, чем с остальными, и если бы мог писать так же хорошо, как и играть в фильмах и сериалах, то давно бы выпустил книгу «о Гвилиме Ли и о топе его самых отвратительных шуток». — Эй, — Рами пихает Джозефа в бок, и тот чуть не роняет свой стакан, — Вы ведёте себя грубо по отношению к своему другу. Гвилим закручивает бутылку и прячет её за спинкой дивана. Там не будет видно, если в номер вдруг решат зайти какие-нибудь посторонние люди, которым совсем не обязательно знать, чем они тут занимаются. — Всё нормально, я привык, — он весело улыбается, совсем не держа обиду на ребят, и обращается к Рами, который только обречённо вздыхает и берёт свой стакан, чтобы сделать глоток, — Но спасибо, что пытался отстоять мою честь. Эти парни совершенно не знают, что такое уважение к старшим. Джозеф удивлённо поднимает брови. — На самом деле, — Рами каждого обводит взглядом и вертит в руках стакан с вином, — Я… — Вообще-то я родился раньше на 64 дня. Бен цокает языком. — Что за тупая привычка — перебивать? Гвилим тихо смеётся и кивает Малеку, который оскорблённо смотрит на сидящего рядом Джозефа. — Ладно, я хотел сказать, что… действительно рад, что мы собрались сегодня здесь, чтобы вместе провести время, — он поднимает брови, быстро стреляя глазами в сторону Бена и Джозефа, которые сидят так близко, что почти слились в единое целое. От этого становится немного неприятно, но настоящих причин для ревности у него нет, поэтому он берёт себя в руки и слабо улыбается. Джозеф согласно кивает, продолжая смотреть на Рами, и невольно вспоминает то время, когда приветствие или кивок головой — это максимум, который они могли себе позволить. Даже не верится, что за столь короткое время они настолько сблизились и научились понимать друг друга с полуслова. Бен звонко хлопает в ладоши, обращая внимание на себя. — Я предлагаю сыграть в какую-нибудь игру. Гвилим стонет и подальше отсаживается от Бена. А Рами думает, что Харди ничем не отличается от Гвилима, которому, как он утверждал, просто жизненно необходимо выкинуть что-нибудь тупое и безрассудное. Два сапога пара. — По-моему, отличная идея, — поддерживает друга Джозеф и с вызовом смотрит на остальных, — Не думаю, что есть какая-то альтернатива. Тем более, играть — это весело. Рами закатывает глаза. — И опасно. — Почему? — интересуется Бен. — Есть риск, что потом я пожалею, если соглашусь. Джозеф берёт в руки пустую бутылку из-под вина и кладёт её в центр, пока остальные сверлят друг друга взглядами и пытаются найти какое-нибудь решение проблемы. — Раз я являюсь хозяином этого номера, значит, последнее слово за мной, — он поднимает ладонь, когда Рами хочет возразить, и облизывает губы в предвкушении чего-то крутого и наверняка жутко интересного, — Правила следующие: на ком остановится бутылка, тот должен ответить на какой-нибудь вопрос. — А если мы не сможем придумать нормальный вопрос? — Рами складывает руки на груди, — Что тогда? Бен смеётся. — Не волнуйся, у Гвилима полно всего, что можно спросить и при этом заставить человека чувствовать себя неловко, — он уклоняется от подушки, летящей в его сторону, и продолжает весело хихикать. — Так, начинаем. Рами крутит бутылку и замирает в ожидании. Она делает несколько оборотов и в итоге останавливается на Джозефе. Какая прекрасная возможность отыграться. — Расскажи нам вот о чём, — Рами незаметно поглядывает на своего коллегу, который на его словах вскидывает голову и смотрит на Джозефа, — Когда ты понял, что вы, ребята, являетесь родственными душами? Гвилим чувствует, как в сердце неприятно покалывает. Он якобы заинтересованно смотрит на Маццелло, который пытается собраться с мыслями и обдумывает свой ответ, и подавляет глубоко внутри желание встать и выйти из этой комнаты. Рами тоже немного волнуется и даже боится услышать то, что сейчас скажет Джозеф, замечает Гвилим. Это видно по тому, как он постоянно сгибает и разгибает пальцы, слишком неестественно улыбается, когда Харди лезет обниматься к Маццелло и громко смеётся. — Думаю, мы так быстро нашли общий язык, потому что… — Джозеф берёт Бена за руку — Рами, кажется, даже задерживает дыхание — и со всей серьёзностью, на которую способен, говорит, — …всю жизнь были родственными душами. На несколько секунд в номере воцаряется тягучая тишина, во время которой Гвилим слышит бешеный стук собственного сердца. Он не уверен, насколько искренним и правдивым является ответ на вопрос, но знает точно одно: ему до боли в груди неприятно. Уже который раз он замечает поразительную особенность в отношениях Бена и Джозефа: они действительно выглядят, как чёртова женатая пара, прожившая вместе не менее десяти лет. И смириться с тем, что человек, к которому ты испытываешь интерес, не испытывает того же к тебе, довольно трудно. — Ладно, продолжим. Это даже в какой-то степени унизительно. — Эй, твоя очередь, — Рами кладёт руку на чужое плечо, и Гвилим вздрагивает. Он внезапно понимает, что слишком глубоко погрузился в размышления о своём несчастном существовании, поэтому тут же натягивает на лицо дежурную улыбку и раскручивает бутылку. Горлышко указывает на Харди. — Какое сейчас время? — Джозеф двигается к Рами и поднимает руку, указывая на своё запястье. Тот непонимающе пожимает плечами, и Джозеф закатывает глаза, — Время для мести. — Вот видишь, твои шутки тоже никто не понимает. — Я бы на твоём месте вообще молчал, — Маццелло кивает головой в сторону Гвилима, который выглядит так, будто только что закопал пару трупов за гостиницей и теперь ищет новую жертву. Бен нервно усмехается. «Нет, это глупо», — думает Гвилим. Он не будет никому мстить, не станет искать виноватых в том, что ревнует Бена к каждому, кто касается его или просто стоит рядом. В этом нет никакого смысла, потому что, по сути, они друг другу никто. Просто коллеги, которые вынуждены проводить время вместе из-за фильма, в котором играют главные роли. На съёмочной площадке намного легче держаться, потому что не требуется выходить из образа и показывать своё истинное лицо, обнажая настоящие чувства. А что делать в реальной жизни? У Гвилима уже кончаются маски, которые он каждое утро надевает и крепления которых тщательно проверяет, чтобы нечаянно не сорвать её с себя в порыве эмоций и не показать то, что обычно люди скрывают. Гвилим облизывает пересохшие губы; ему хочется спросить у Бена о том, что для него значит любовь, как он относится к фильмам Джеймса Кэмерона и английским детективам, верит ли в теорию большого взрыва, поддерживает ли людей, которые активно выступают за патриархат, да в конце концов, что именно нравится ему из репертуара Queen! Но в последний момент он переводит взгляд на Джозефа, который смотрит на Бена и рассказывает какую-то шутку, понятную только им двоим, попутно пытаясь объяснить её Рами, и… просто отворачивается в другую сторону. — Любимый цвет? — Гвилим смотрит на красную жидкость в своём стакане и упирается взглядом в стол, — Если нет такого, то просто ответь, какой больше всего привлекает. Джозеф вопросительно смотрит на Рами, но тот лишь пожимает плечами и неловко улыбается. А Гвилим чувствует себя так, будто одним только присутствием мешает остальным нормально проводить время и наслаждаться минутами отдыха, которые последние несколько месяцев — большая редкость для них. — Мне нравится лазурный. Эта фраза звучит как гром среди ясного неба, потому что кажется до боли знакомой. Он поднимает голову, и они встречаются взглядами. А спустя мгновение Гвилима осеняет: в первый день съёмок Бен указал на потрясающее сходство актёра и гитариста в молодости, сравнивая его глаза и глаза Брайана с чистой лазурью. — Я выйду покурить. И Гвилим подрывается с места и посылает улыбку Джозефу и Рами, будто стараясь убедить их в том, что всё нормально и ничего не произошло. Третий взгляд, который то ли прожигает в нём дыру, то ли просит остаться, он намеренно игнорирует, предпочитая не смотреть на его обладателя. Он отыскивает свои кроссовки в куче чужой обуви и быстро проскальзывает за дверь номера, в коридор. Здесь так тихо, спокойно и, Господи, спасибо, прохладно. Гвилим облегчённо выдыхает и старается аккуратно ступать на однотонный ковёр, чтобы не производить лишнего шума, ведь время-то позднее, большинство постояльцев гостиницы уже спят, а нарушать их покой не очень хочется. Гвилим наконец оказывается в конце коридора и выходит на небольшую террасу. Их номера находятся на восьмом этаже, так что вид на ночной город открывается просто потрясающий. Он проводит ладонями по стальным перилам и смотрит на иссиня-чёрное небо, на котором сейчас не видно даже мерцания звёзд. — Ты же не куришь. Тихий голос, принадлежащий человеку, с которым Гвилим предпочитал бы не оставаться наедине, раздаётся где-то сзади. Дверь на террасу противно скрипит, когда её осторожно прикрывают. — С вами не только курить начнёшь, — Бен оказывается совсем рядом и на эти слова только усмехается. Они практически не смотрят друг на друга, продолжая вглядываться в мрачную темноту ночи. А на душе какое-то гадкое, липкое чувство, будто в следующую минуту должно произойти что-нибудь плохое. Гвилим до конца не может понять, зачем Бен увязался следом, если его об этом никто не просил. Он хотел постоять на этой чёртовой террасе в полнейшем одиночестве, проветрить мозги и хотя бы на несколько минут просто перестать думать обо всём, бездумно пялясь в небо или рассматривая город. А теперь он чувствует себя максимально некомфортно, но ничего не может с этим сделать. — Ты что-то хотел? — Ты в порядке? Они практически одновременно произносят это, и Бен впервые за последние несколько минут понимает, что было не очень вежливо врываться на террасу следом за другом и нарушать его личное пространство. Следовало, возможно, спросить? Определённо. Гвилим реагирует куда спокойнее на заданный вопрос и слабо пожимает плечами. — Конечно, — он смотрит на смущённого Бена и улыбается, — Иначе быть не может. Бен сжимает пальцами перила и пытается понять, куда делась вся его уверенность и почему наедине с Гвилимом приходится так трудно. Трудно говорить, трудно смотреть в глаза, трудно не стоять, словно каменная статуя, трудно держать себя в руках, так трудно… признаться в том, в чём боялся признаться всё это время. И боишься сейчас. — Эй, что-то произошло? — Гвилим замечает то, что Бена что-то беспокоит, но не может спросить напрямую. Кто знает, может, это не его дело вовсе. Бен дёргает уголком губ и поворачивает к нему голову, но по-прежнему смотрит на свои пальцы. — Ты знаешь, я… — он переводит взгляд на Гвилима, и на мгновение кажется, что он сейчас расплачется, — Я буду скучать по всем вам. Бен почти говорит «по тебе», но вовремя заставляет себя заткнуться и продолжает смотреть на мужчину в томительном ожидании. Он чувствует с каждой секундой, как где-то глубоко в груди начинает неприятно колоть, а к горлу подкатывает ком. У Гвилима сердце трещит по швам, когда он смотрит на растерянного друга, который настолько сильно сжимает пальцами рукава толстовки, что ткань, кажется, вот-вот порвётся. Внутри всё скручивает от волнения, а сердце бешено колотится, словно маленькая птичка, которая пытается выбраться из клетки. Он осторожно накрывает своей ладонью чужую, и чувствует, как душа уходит в пятки, когда Бен отшатывается, как от огня, резко отдёргивая руку. Гвилим боится, но виду не подаёт и взгляд не отводит. — Не надо. — Прости, я не… — Просто обними меня. И Бен слабо шмыгает носом, ощущая влагу на своих щеках, и робко сплетает руки, обнимая Гвилима за шею. Он пока не до конца понимает, почему так тоскливо и грустно на душе, хотя буквально десять минут назад он готов был драться на ножах за стакан вина и разряжать обстановку несмешными шутками. Гвилим прижимается всем телом к Бену и чувствует, как быстро бьётся чужое сердце. Он с удовольствием утыкается носом в белобрысую макушку и шумно втягивает воздух. Эти объятия для него значат гораздо больше, чем обычные слова или банальные признания. Особенно, когда он понимает, что Бен на самом деле очень ранимый и невероятно эмоциональный. Просто ему трудно раскрывать душу нараспашку перед каждым встречным и показывать свои истинные чувства. — Я буду очень скучать по всему, что происходило на съёмках этого фильма, — Гвилим делает паузу и успокаивающе поглаживает Бена, когда его тело начинает трястись из-за нахлынувших эмоций, — Наверное, того, что я испытал здесь, с ребятами, с тобой, я не испытаю уже никогда и нигде. Бен крепче обнимает его и щекой жмётся к чужому плечу. Во рту пересохло, а глаза уже болят и неприятно зудят. Ему так не хочется уходить с этой террасы. Так не хочется разрывать объятия. Так не хочется отпускать Гвилима. — У меня скоро начнутся съёмки для сериала, — он с таким трудом проговаривает эти несколько слов и закусывает губу, чтобы не дать своему нынешнему состоянию перерасти в настоящую истерику. Мужчина кивает. — Не переживай, у нас впереди будет достаточно времени, чтобы со всем разобраться, — тихо шепчет Гвилим и ощущает сильнейший порыв нежности к Бену. Он слишком крепко привязался к этому человеку, слишком быстро привык каждый день видеть его рядом и проводить практически целые сутки вместе. — Я не хочу ни с чем разбираться, — Бен поднимает голову, открыто и прямо смотрит в чужие глаза, — Мне просто… нравится лазурный, — он так искренне и просто это произносит, что сначала Гвилим даже теряется. Но потом осторожно подаётся вперёд, мягко касаясь собственным кончиком носа чужого, на что Бен слабо улыбается. — А мне просто нравятся твои объятия.