Кома. Книга третья.

      — ...Это заманчивое предложение, весьма заманчивое, — сладко пропела Амбридж. — Решить вопрос с гоблинами, наконец выселить кентавров и решить проблему оборотней... Но вы же понимаете, мистер Малфой, мистер Стюарт, что мне и министру потребуется что-то, что подтвердит ваши слова? Все-таки претензии на королевский трон Магического Соединенного королевства должно подкреплять что-то посущественнее письма.       Драко улыбнулся, чувствуя, как по спине ползет холодный пот, и с самым невозмутимым видом протянул женщине свиток с печатью.       — Разумеется, профессор. Печати и подписи двадцати двух вассалов Койлхена Эвраукского* — достаточно убедительное доказательство?       Амбридж нервно заерзала, бросила взгляд на Стюарта и приняла свиток.       — Разумеется, я передам министру послание, — важно кивнула она. — Но министру будет этого недостаточно. Нужно генеалогическое древо, подтверждающее родство хотя бы с Тюдорами или, на худой конец, с магловскими Аберфрау*. К тому же, на троне сейчас совсем другая династия, формально Министр подчиняется Виндзорам. Власть в руки мальчику никто не даст.       Макс вздохнул и состроил щенячьи глазки.       — Профессор, я им говорил, что не хочу, но они не слушают. Мне совсем не интересны взрослые дела. Государством должны управлять те, кто это умеет, а я не умею. Мне только тринадцать, я еще школу не закончил. Можно же как-то договориться? Я могу решать проблемы с магическими существами, ну, те, которые без короля никак не решаются. А министр пусть дальше правит, как раньше.        Амбридж перевела взгляд на Драко. Тот улыбался, чувствуя, как в животе ворочается узел, а поджилки мелко дрожат.       — Это официальная позиция аристократии?       — В общем и целом, да, — кивнул Драко, собирая волю в кулак. — Конституционная монархия показала себя как самая устойчивая система в мире. Что касается Виндзоров... В Кобургах не было магической силы, королева и её потомки даже больше не сквибы. К тому же, они и в своем магловском мире не имеют власти. Подчиняться им — да это просто смешно!       Амбридж вздохнула, признавая его правоту.       — Для разработки документа, который будет устраивать все стороны, времени достаточно — никто не коронует Максвелла сейчас. Он весьма разумно настаивает на совершеннолетии и соблюдении строжайшей тайны, и мы с ним согласны. Одну надежду на возрождение королевской династии мы уже не уберегли, никто не хочет повторения ошибки...       Драко выжал из себя все, что усвоил из уроков отца и деда, но добился своего — Амбридж согласилась надеть кольцо Молчания и организовать переговоры с министром. Однако едва за ними захлопнулась дверь, ноги у Малфоя стали ватными.       — Тш-ш... — теплые руки господина держали крепко, не давая сползти по стене. — Все отлично. Ты молодец. Вдохни поглубже.       Драко вздохнул раз, другой, постепенно успокаиваясь. Темный лорд терпеливо ждал.       — Спасибо, я в порядке, мой... Макс.       Максвелл хмыкнул на оговорку и отступил.       — Тогда соответствуй, Драко. Выпрями спину, вздерни подбородок и ступай твердо. В одиночестве можешь хоть забиться под кровать, но если ты сказал кому-то, что всё в порядке, то ты должен быть в порядке. По-другому лорда в себе не воспитать.       Магия примет его как короля, даже если в нем на самом деле нет ни капли крови Тюдоров, подумал Драко. В нем было что-то более важное, что-то, из-за чего как встарь хотелось преклонить колено. Наверное, то же самое чувствовал его предок Арманд, глядя на Вильгельма Завоевателя. Драко выпрямился и твердо пошел по коридору. Ноги больше не дрожали.       — Когда ты вернешься? — спросил Макс, когда они миновали портретную галерею.       — Утром во вторник. Думаю, после завтрака.       — Уверен, что не хочешь поговорить с Вадимом?       — Нет. Я не буду вмешивать Волхова. Это только все усугубит. И простите, но я больше не могу делать вид, что мы пара.       Макс только кивнул.       — Я понимаю. Конечно, ты можешь больше не делать вид.       Драко и Абраксас вовсе не планировали меняться телами. Дед должен был превратиться в его копию, а внук — спокойно сидеть во Франции, несмотря на любой беспредел, но… Ошибка в толковании знака, неправильное произношение — и Драко внезапно выяснил, что у образца и примера магической аристократии имеется пирсинг в самых неожиданных местах. Открытие было не то чтобы шокирующим, все-таки дед был весьма своеобразным волшебником, просто Драко никогда не думал, что прокалывать можно даже такие места.       Когда Абраксас понял, что тело его молодого, еще такого неиспорченного внука умирает, то сразу прочитал обратное заклинание и вернулся в своё, забрав с собой весь ущерб от проклятья, а Драко, только что спокойно обедающий вместе с Нарциссой, очутился в больничном крыле Хогвартса среди стонущих учеников. Дед истек кровью стремительно, прямо на руках перепуганной Нарциссы, невзирая на все ее усилия. Последнее, что он сказал: «Драко в порядке, с остальным справитесь».       Но Драко не был в порядке. И вовсе не из-за внезапной смерти деда. И даже не из-за его обязанностей секретаря настоящего Темного Лорда. Причина была гораздо проще и одновременно сложнее — Волхов.       Темный Лорд не придумал ничего лучше, чем приказать Абраксасу сблизиться с истинным целителем, что тот сделал с превеликим удовольствием и в процессе умудрился перестараться. Нет, Драко вовсе не смущало, что его телом распорядились настолько свободно. Абраксас имел право, ведь без него самый младший Малфой просто не появился бы на свет. Дело было в том, что это тело приобрело.       Драко не нравилось, что у него подгибаются колени от улыбки Вадима. Не нравилось тепло в животе и желание прикоснуться, не нравилось, что при взгляде на точеные запястья в обрамлении строгих белых манжет хотелось благоговейно прижаться к ним. Или, хуже того, получить пощечину. Драко жаждал боли от Волхова, он знал, как это хорошо. Каждая клеточка тела, каждый нерв буквально кричали об этом. Это было отвратительно. Странный целитель никогда ему не нравился, и Драко предпочел бы не знать, что тот творил с его дедом.       Поделившись проблемой с отцом, Драко ожидал как минимум гнева на безголового Абраксаса и спасительного Обливиэйта, но вместо этого Люциус тонко улыбнулся и посоветовал осуществить все фантазии и желания. Не с Волховым, нет. С человеком, который Драко нравится и которому он доверяет.       Вся беда была в том, что человек, который ему нравился, приходил в ужас от одной мысли причинить кому-то боль намеренно. Да и вообще не имел ни малейшего понятия о чувствах Драко...       Узнав об этом, Люциус думал долго и в конце концов написал, что на выходных забирает сына домой. Праздновать Имболк. Сначала Драко не понял, что это значит. Имболк был праздником весны и рождения, женским праздником. И только дома, узнав, что ему доверили возглавить ритуальную охоту, он осознал — это проверка. И если Драко ее пройдет, то через две недели его заберут домой снова — праздновать другой праздник. Ведь жертву не убьют без того, кто ее добыл.       От этой догадки у юного Малфоя все внутри сжалось. Волнение, предвкушение, радость — от всего этого он выходил на охоту растерянный, не в силах сосредоточиться.       С ним пошли всего шесть человек. И если Долохова еще можно было взять как свободного мужчину, а Алоиса МакНейра как наследника Рода (тот недавно приехал из-за границы), то участие тетушки Беллы не вписывалось ни в какие рамки.       — Я убийца, малыш, — усмехнулась тетя, щелкнув его по носу. — А после Азкабана еще и бесплодная. Считай, что я участвую как мужчина рода Блэк. Сириус-то не удосужится.       Драко потер кончик носа и кивнул. Мужчины обступили его со всех сторон, взялись за руки. Драко зажмурился, мелькнула паническая мысль: «Не умея аппарировать, как задать направление?»       — Драко, не волнуйся, — непривычно мягко улыбнулся Долохов. — Мы аппарируем тебя, просто скажи первое, что придет в голову.       Драко вздохнул и выпалил единственное неприметное маггловское место, которое знал:       — Перекресток дорог около леса Дин недалеко от Инглстон-Коммон! И жертву я тоже укажу сам…       Оказавшись на пустынном перекрестке, маги наложили на себя отвлекающие чары и осмотрелись.       — Повозок тут немного, — досадливо цокнула тетя и повернулась к Драко, насмешливо улыбнувшись. — Ну, что ж, племянничек, выбирай.       Драко нервно облизнул губы и уставился на дорогу, накладывая на себя заклятие Орлиного глаза. В голове вертелся список тех, кого запрещалось приносить в жертву: детей младше двенадцати лет, молодых отцов и матерей, людей старше пятидесяти, потому что те не смогут бежать сквозь лес. Потомки фэйри всегда давали жертве шанс на спасение. Кое-кому даже удавалось. В прошлом году жертва — маггла лет тридцати пяти — сумела пересечь ручей и дойти до капища, вырвав свою жизнь буквально в последний момент. Гойл долго не мог поверить, что его заклятие отразило обычное зеркальце, но перепуганная до невменяемости маггла к тому моменту уже достигла капища, и маги сдержали слово. Женщину наградили волшебной лентой и отправили домой, исцелив раны. Память не стерли, всего лишь наложили чары конфиденциальности, чтобы никому не проговорилась. Выживший в охоте должен помнить об оказанной милости всю жизнь.       От выбора жертвы зависело очень многое, и Драко всматривался в изредка проезжающие машины внимательно, сосредоточенно. Он пропустил уже пятерых, и маги начинали скучать, но Драко все еще ждал, пристально вглядываясь в каждое лицо: и водителей, и пассажиров.       Он обязательно выберет самую лучшую жертву, он обязательно попадет на Луперкалии. Обязательно, как все свободные парни и девушки, подставит плечи под удары плети и бросит свое имя в чашу, чтобы его выбрал опытный маг или волшебница, тот, кто посвятит во все тонкости таких игр...       Конечно, это было незаконно, ему еще не было семнадцати, но когда Малфоев волновали законы? Отец разрешил, а остальное было не важно.       *   *   *       СОВ неуклонно приближались. Все пятикурсники в разной степени страдали от стресса, Эвелин Боукер получила успокаивающую настойку одной из первых, когда прямо в гостиной внезапно ударилась в истерику и заявила в промежутках между всхлипами, что слишком тупа и хочет бросить школу прямо сейчас. Её двоюродного брата Северус разок успел согнать с Астрономической башни — тот подозрительно долго рассматривал землю, опасно перегнувшись через перила. Затем пришлось вмешаться в собрание клуба Ахилл — на одном из вечеров полукровка Майкл Корнер проиграл Монтегю, и от этого с ним случился нервный срыв. Когда в зал вбежали деканы, над пробитой головой незадачливого победителя уже колдовали старшекурсники, а Корнер ревел в три ручья под парализующими чарами. А еще на психике Драко Малфоя явно сказался обмен телами и смерть деда. Тот ходил настолько нетипично отстраненным, что Северусу пришлось подключить Люциуса. Тот о чем-то пошушукался с сыном, подумал и внезапно забрал его на Имболк домой. Праздновать.       Учитывая, что в празднование Имболка включалась ритуальная охота к другому празднику, а охотились Малфои испокон веков на маглов, то следовало ожидать, что Драко в свои почти шестнадцать будет участвовать еще и в Луперкалиях, а это было уже незаконно… Но когда Малфои боялись законов?          Так что когда Забини и Волхов начали регулярно устраивать музыкальные вечера, Северус ничего им не сказал. Подросткам нужно было как-то сбрасывать накопленный стресс. А лучше успокоительного могут быть только печальные баллады, ибо просто так плакать чистокровным магам было невместно. Вот и сегодня Северус проверял эссе четверокурсников под песню о прекрасной Розамунде. Забини был исключительно талантлив. Снейпу и в голову не могло прийти, что опостылевшие стихи можно исполнить с таким душераздирающим накалом.         — Оо-о… Розамунда! — вывел Блейз и замолчал.       Понадеявшись, что у страстного итальянца наконец-то забрали гитару, Северус подтянул поближе работу Луны Лавгуд и всмотрелся в колбу.       Нет, ему решительно нужна ставка преподавателя ЗоТИ! Совмещать варку зелий, проверку того, что школьники считали зельями и эссе, присмотр за толпой подростков, отчеты по нововведениям для Амбрдиж, пытки неугодных Темному Лорду, службу Дамблдору, приставучую беременную любовницу и Вадима было адски сложно. Да еще эта загадка с безумием, которое может исцелить раскаяние…       «Разве ты не способен разлить по колбам триумф и заткнуть пробкой смерть?»       Северус чувствовал, что еще чуть-чуть — и он сляжет с нервным истощением.          — Пусть вечерняя звезда взойдёт над тобой, может быть, при свете дня ты будешь другой, но сейчас твой дом далёк, и твой путь так одинок…       Волхов тянул незнакомую песню высоко, нежно, как не всякая девушка сможет. Захваченный торжественной печалью льющегося голоса разум не мог разобрать на пергаменте ни строчки. Вместо гитары послышался хрустальный перебор арфы. Северус плюнул на эссе и откинулся на спинку кресла, закрывая глаза.       — Mornie utulie… Поверь — и ты найдешь свой путь. Mornie alantie… Живет надежда в сердцах у нас…       Незнакомый язык ударил по слуху резко, сладко и удивительно знакомо, словно забытая колыбельная из детства. Иномирные песни всегда были очень красивы, но эта была совсем неземной. Наверное, потому, что исполнялась на родном английском языке, таких песен Вадим знал немного.       А Волхов продолжал петь под аккомпанемент кельтской арфы, и где-то под сердцем тонко звенела струна магической связи. Побратим знал, что Северус его слышит, и щедро делился всеми чувствами, которые вызывала песня.       Хорошие певцы были тем и хороши, что могли не просто донести до слушателей свои чувства, а заразить ими. Вадиму было незачем трогать их связь — он был хорош и без этого. Ему просто доставляла удовольствие сама возможность?       Побратимы… Сначала магия обряда использовала любую вспышку эмоций, любой контакт. Это походило на скопление тонких нитей, которые беспорядочно хватались за всё подряд, пытаясь связать их в единое целое. А затем Северус научил Вадима магическому взаимодействию, и связь окрепла, определилась, связав их между собой как стальным тросом. Наверное, так ощущают друг друга близнецы: с одной стороны, вроде ничего, никаких посторонних мыслей и чувств, никаких колебаний окклюментивных щитов, никаких ощущений, но, даже находясь в разных точках страны, Северус и Вадим точно знали, что происходит друг с другом. А порой, вот как сейчас, к этому глубинному знанию примешивались отголоски сильных чувств. Северус мог ощутить тоску Вадима, счастье, боль… Боль…          Взгляд сам собой остановился на двери в лабораторию.       Темно-серая густая жидкость с глянцевым блеском, в которую превратилась его боль, была вполне материальна и при любом контакте вызывала, закономерно, боль. Её можно было пить, втирать, вдыхать пары — что угодно, хоть капать внутривенно. Но от неё можно было легко избавиться, приняв стандартное обезболивающее. Любое, хоть магловский нурофен.       Северус долго ломал голову, зачем целителям создавать жидкий аналог круциатуса. Но единственное адекватное объяснение — стимуляцию при лечении нервной ткани — разбил ленивый ответ Вадима: «Бабуля ей капусту квасила и цикламен поливала». Это был просто когнитивный диссонанс. Готовить на пыточном зелье еду и использовать его в качестве удобрения… До такого могли додуматься только русские.       Северус задумчиво провел пальцем по губам. Русские не использовали зелье как пыточное. Его создание было лишь побочным продуктом лечения боли. Фактически, это даже не лечение. Её просто вынимали из тела, сохраняя все свойства...       Стоп.       «— Так можно избавиться только от физической боли?       По губам целителя скользнула печальная улыбка.       — Нет, не только».       Северус застыл, пораженный простотой и изяществом ответа.       Что есть раскаяние? Душевная боль!       Кто может сварить боль? Только тот, кто её испытывает.       Раскаивался ли Северус хоть в одном поступке? Да, черт возьми, у него целый список!       Волхов был не просто истинным целителем, он был связан очень жесткой клятвой. Он не мог не просто кого-то убить, даже указать пути для подобного. Лишь на лекарство. И Северус действительно мог исцелить Темного Лорда. А мог и убить. Ведь всё решает только доза. Но это уже от Вадима никак не зависело.       Ай, да Волхов! Ай, да целитель! Если это не гениальность, а результат долгой и упорной учебы, то зельевар однозначно хотел пройти тот же курс!       Работы пятикурсников были забыты. Дверь в лабораторию распахнулась с полпинка. Повинуясь взмаху палочки, котел наполнился водой, на горелке вспыхнул огонь, а в руку прыгнул березовый черпак. Остался последний шаг. Сварить раскаяние может лишь тот, кто его испытывает.       Северус вздохнул и закрыл глаза, сосредотачиваясь, опускаясь в глубины памяти. Окклюментивные щиты дрогнули, медленно открылись, будто давно не смазанные ворота. И оттуда, будто стая озлобленных голодных псов, вылетело всё, что он тщательно хоронил до этого дня: лица убитых, яды, донесения, стычки, Азкабан, пророчество, Лили…       Грудь больно сдавило, в горле встал острый ком. Давясь слезами, зельевар схватился за стол, опустил в кипящую воду березовый черпак и непослушными губами выговорил магические слова. В котел поползли первые порции густой нефтяной черноты…       В себя Северус пришел на диване возле камина, укрытый тонким пледом. Тело ныло так, как будто по нему прошелся торжественный марш, а на душе было… странно легко и пусто, как будто внутри был воздушный шарик с гелием. Голова гудела, и её мягко массировали тонкие сильные пальцы. Под щекой было что-то теплое, твердое и определенно живое. Не подушка — колени.       — Профессор, вы идиот, — выпалил Вадим, не прекращая массажа.       Северус попытался спросить, получилось ли зелье, но горло выдало лишь сипение. Пришлось шептать.       — Я кричал?       — Слабо сказано. Тебя было слышно даже в гостиной. Ребята здорово напугались, — признался Вадим.       «А еще больше напугался ты», — понял Снейп, на секунду представив ту какофонию эмоций, которая долетела до побратима.       — …Я еле уговорил их не бежать за Помфри. Захожу, а ты лежишь в лаборатории. Что бы ты ни варил, штука получилась ядреная. Она расплавила котел и прожгла насквозь стол. К счастью, с полом оно не справилось, хотя там теперь вмятина. Я всё собрал в герметичную колбу. Испарения достали тебя даже через заклятье головного пузыря и активную фильтрацию воздуха. Надо было дарить тебе на День Рождения противогаз, — Вадим лукаво улыбнулся. — Не знал, что ты веришь в ангелов.       Ангела Северус действительно видел и, помнится, активно восхищался его красотой и схожестью с Вадимом. Тот вытирал ему лицо, и над кудрявой головой отчетливо сиял нимб. А в тенях, закутанный в черную сутану, стоял Великий Инквизитор со странным медальоном на груди вместо креста и громко зачитывал все грехи Снейпа. Инквизитор был знаком тоже — почему-то у него было лицо деда, Ангелиуса Принца, который до этого встречался лишь на фотографиях.       — Я что-то говорил? — прошептал Северус.       — Ты бредил, — просто ответил Вадим, успокаивающе массируя ему голову. — Называл меня прекрасным ангелом и просил отправить тебя в ад. Правда, долго не мог определиться, на какой круг… Видишь ли, ты меня страстно убеждал, что подходишь седьмому, восьмому, девятому и второму. Причем называл даже щели. Не знал, что творчество Данте тебя настолько впечатлило.       Не вынеся позора, Северус закрыл лицо рукой.       — Надеюсь, ты просто молчал?       — Ну, — Вадим почесал нос и дернул плечом. Зеленые глаза наполнились лукавством. — Я ж ангелом был. Отговаривал, конечно.  Ты так трогательно меня благодарил…       Северус вспомнил, как его божественный заступник возражал Инквизитору, убеждая, что подсудимый достоин как минимум первых пяти небес, как сам Северус в приступе горячей любви целовал ангельские руки, и застонал:       — О, Боже…       — Всего лишь ангел, — скромно ответил негодник с ехидной улыбкой. — Не переживайте, сэр, я уже забыл, какой из вас вышел потрясающий…       — Волхов!       — Молчу-молчу.