Искаженный Сигнал

Пакстон Феттел (Второй Прототип)

Да как ты смеешь… Глухая ярость наполняет сознание, требует выхода. Но что-то мешает ей выплеснуться наружу. Я хочу услышать объяснения. Я хочу услышать, почему снова выбрали не мою сторону. И в то же время — не хочу ничего слушать, потому что никакие слова не изменят уже известного. Выбрали Альму. Не меня. Это при том, что Альма пыталась ее убить, в отличие от меня. Когда она зовет меня с собой, хочу и дальше игнорировать. Делать вид, что не слышу, дать понять, что не хочу разговаривать, но… Но вижу кое-что необычное. Что с ней собирался пойти брат и хотела о чем-то поговорить Альма. Но на Альму вообще не обратили внимания, а между братом и мной выбрали… Меня. Это было что-то новое. Настолько необычное, что я решил наплевать на все и пойти с ней. Позлить Альму, ну и… Не знаю. Поговорить?  — И о чем теперь будем разговаривать? — подчеркиваю слово «теперь». Потому что разговаривать после случившегося было… Уже незачем, правда.  — Что ты хочешь услышать? — тихо спрашивает Лена. — Что я сделал неправильный выбор? Что я о нем жалею? Что мне духу не хватило ей приговор подписать, когда узнал, что она меня после «Предвестника» спасла? Духу не хватило… Неправильный выбор сделал… Как же…  — Так надо было выбирать правильно.  — А правильно — это что? –Лена развернулась лицом ко мне, и, глубоко вдохнув (плохой знак), выпалила: — Где, блять, у нас висят указатели «верный выбор — туда»? Кто может знать, к каким именно последствиям приведет нас наш выбор? Ты телепат, да и то не мог представить даже, что попадешь в такой переплет, доверившись Альме, а у меня так и вовсе из паранормальщины только глючное слоу-мо. Кстати, вот еще о чем подумай. Если я постоянно делаю неверный выбор, значит ли это, что взять тебя с собой и отнестись к тебе по-человечески было ошибкой?  — Я не Альма.  — Да, ты не Альма. И остальные не особо парились по теме твоего присутствия в команде из-за того, что ты не успел напакостить кому-то из нас. Но если предположить, что я ошибаюсь всегда, значит — я ошибся и в тебе, так, что ли?  — А я в тебе не ошибся? Сначала строила из себя всю такую дружелюбную и понимающую, а потом предала меня ради нее! Выбрала… Их.  — Я не выбрал ничего, если помнишь. Вышел из голосования. Это другое. Это не значит, что я приму Альму даже как друга. Это лишь признак нейтралитета. Причем, зная ее и ее прошлые деяния — нейтралитета, вооруженного до зубов. Если бы не Пойнтман…  — И опять о моем брате. — А о ком же еще? — хмыкает она. — Если ты не заметил, он единственный, кто там высказался не с точки зрения пользы или опасности для нас, а по ситуации в целом.  — Он всего лишь сказал, что…  — Он сказал, что Альма прекратила убивать и поведением стала походить на человека именно из-за нашего влияния. И у нас выбор — либо держать ее рядом с собой в надежде, что все это не притворство и не попытка задурить нам мозги, либо вступить в открытую конфронтацию. Вполне возможно, что, прибегнув к первому варианту, мы в итоге придем ко второму. Но пока есть крошечный шанс этой конфронтации избежать — нужно им пользоваться, а не нарываться на лишние проблемы.  — Ты ее боишься? — злость почему-то, хоть и не прошла до конца, но стала тише. Если она согласилась на эту авантюру только из страха — такое можно понять. Потому что я не понаслышке знаю, что такое страх. Лена смеется. Кивает мне головой в сторону вывески торгового центра.  — Пошли, прошвырнемся. Вещей поищем, хавчика раздобудем. Заодно и мозги тебе прогружу не опять, а снова.  — Просто ответь «да» или «нет» — этого будет достаточно, — все-таки захожу в полупустой мрачный холл. Сразу отмечаю, что каких-либо паранормальных тварей здесь нет, равно как и нет клонов либо «Армахем». Похоже, сегодня приключений на нашу голову хватит.  — Если просто — да. Если не просто… Знаешь, страх — это такая тема на самом деле, очень и очень сложная. Верней, очень сложный вопрос: что именно ты согласишься или не согласишься сделать из-за страха. В какой именно момент над страхом возьмет верх что-то еще? Что-то… иное?  — Ты сказала ей, что разнесешь на атомы, если только тронет кого-то из… Я оборвал фразу. И понял, что все это время от моего внимания ускользала одна деталь. Там, в том мире, она подошла к матери и тихо сказала ей, что уничтожит, если та посмеет тронуть «кого-то из нас». И под «нами» имелись в виду все «свои», находящиеся на тот момент в броневике. Это и вставшие не на сторону Лены брат, Вера и Стас с Борисом, и поддержавшие Лену Пак с Кириллом и… я? Она ведь имела в виду и меня тоже.  — Вот-вот. До какого-то момента я предпочту придерживаться стратегии «не буди лихо, пока тихо», но, если Альма решит все-таки перешагнуть черту… Знаешь, я, может, и не Пойнтман по крутости. Но соображалка у меня работает. Глядишь и найду способ вынести ее со всеми потрохами, чтобы неповадно было над людьми издеваться.  — Я бы на твоем месте искал этот способ сейчас. И держал наготове на всякий случай. Все-таки, угрозы звучат более интересно, когда под ними есть некое… материальное обоснование, если ты понимаешь, о чем я. Хотя, кажется, она и так испугалась твоих слов там.  — Если помнишь, я ее однажды едва не выпилил.  — Если помнишь, ты сама при этом едва не отправилась на тот свет.  — В каком-то роде на том свете я сейчас, — опять она шутит. Может хоть раз в жизни серьезно себя вести дольше, чем пять минут? — Что же насчет материальных обоснований… Это еще один аргумент постараться не доводить до открытого конфликта. Потому что ввязываться в потасовку, не будучи уверенным в успехе хотя бы процентов на семьдесят — одна из самых дерьмовых идей в мире. Пример, кстати, есть в твоей биографии, я сейчас про первую вашу синхронизацию с Альмой. Помнишь, чем все закончилось? Ее убили, над тобой ужесточили контроль… Если бы у кого-то из вас на тот момент было больше мозгов, чем у среднестатистического ребенка — наверняка додумались бы подождать, пока ты станешь постарше и сможешь бить наверняка, как было уже при второй синхронизации. Тогда бы и Альма могла живой остаться, и тебе могло достаться от армахемовских хоть чуточку меньше. С учетом того, что результатом вашего маленького восстания стали только несколько трупов, что для «Армахем» — капля в море… Знаешь, учиться лучше на чужих ошибках. Или не повторять хотя бы свои собственные.  — Да-да, понял. Альме улыбаемся, ведем себя примерно, изображаем дружелюбие и не нарываемся, — саркастично произношу я.  — Дружелюбие лично я изображать не буду. Не знаю, как там у нее на самом деле с телепатией, но даже идиот догадается, что у меня сейчас к ней доверия и дружелюбия где-то ноль целых, ноль десятых. И дело даже не в том, что она — Альма. О, а это уже интересненько… Лена сунулась в какой-то дальний закуток, при ближайшем рассмотрении оказавшийся магазином пятнистого снаряжения. Не военного, а охотничьего или туристического, но учитывая, что шли мы за хоть какими-то вещами — наверное, сойдет. Уточнить, сойдет или нет, она решила прямо по рации. А мне пришла в голову мысль, что надо и самому устройством связи обзавестись. Да и запасных раздобыть на всякий случай. А то тот же Ленин дисплей Вэнек чудом не сломал. А если в следующий раз снова останется без него и вынуждена будет удирать в спешке без возможности поискать отобранное имущество? Вкратце обрисовав ситуацию, Лена предлагает желающим либо самим прогуляться в нашем направлении и «повыбирать барахлишко», либо же делегировать полномочия выбора всей экипировки ей. Так как выбирать особо не из чего было, да и в любом случае «новая» одежда не проживет и недели с нашим ритмом жизни — ей посоветовали «не заморачиваться» и «хватать на всех первое, что под руку подвернется». Собственно, так она и поступила, принявшись потрошить содержимое вешалок и полок на предмет нужных размеров. Я стоял посреди пустого зала и чувствовал себя как-то не у дел. Решив продолжить разговор просто чтобы не молчать, произношу:  — Ты сказала, дело даже не в том, что она — Альма. Что это значит?  — Это значит, что я считал ее совершенно другим человеком с другим характером и не заподозрил обмана ни на секунду. А раз у нее получилось обмануть меня с такой легкостью — нет никакой гарантии, что она не сделает это снова. Или что не делает этого прямо сейчас, строя из себя исправившуюся и все осознавшую барышню.  — Можно подумать, тебя так сложно обмануть, — фыркаю я. — Помнишь, как всерьез воспринимала меня, как ребенка?  — Я только одного не понимаю: почему ты об этом говоришь в прошедшем времени. Из вас троих только Пойнтман более-менее соответствует биологическому возрасту. Ты по коммуникативным навыкам и уровню социальной адаптации только на десятилетку и потянешь. Про Альму вообще молчим.  — Ой, а сама-то. Двадцать лет человеку, а ведешь себя, как… — я осекся, не зная, с чем сравнить.  — Как большинство двадцатилетних людей, не побывавших в каком-то концентрированном дерьме. Чтоб ты понимал, в моем городе среднестатистический двадцатилетка — что-то типа меня. То есть, человек, который может более-менее о себе позаботиться, заработать на жизнь и решить, кем он будет, когда вырастет, но все равно еще весьма неосмотрительный в решениях и не готовый к серьезной ответственности. Я сейчас именно о ситуации «в среднем по больнице» говорю.  — Ладно, хорошо. Если ты такая внимательная, что тебя якобы нельзя обмануть, расскажи мне вот о чем. Один из наших слегка, а может и не слегка, приврал о своей биографии. Ты можешь сходу сказать, кто это был и какие несоответствия тебе бросились в глаза?  — Давай сразу уточним, что несоответствие Веры сказанному бросилось мне в уши задолго до того, как я увидел ее в том мире в штатском. Наверное, у меня вытянулось лицо. Судя по смеху Лены — она точно заметила, что меня шокировали ее слова. Не только тем, что она сходу угадала, кто врет, а тем, что заподозрила что-то еще до того, как мы оказались все вместе там, в мире кошмаров.  — Добивай, — произношу я, опускаясь на один из чудом уцелевших диванчиков. С отупением смотрю, как девчонка складывает рядом со мной стопки с вещами, по ходу дела поясняя.  — Ее речь непохожа ни на типичных военных, ни на полицейских. Те товарищи общаются более простыми фразами и стараются мыслью по дереву не растекаться. Могут себе позволить большую откровенность в кругу близких, но Вера… Нет, она у нас из совсем другой оперы — она этот свой «дар красноречия» использовала, чтобы слиться с остальной компанией, а затем — встать во главе. Что логично, учитывая наличие реального боевого опыта. Сам посуди: у меня отсутствуют моральные установки на запрет убийства в принципе, Кириллу слишком хреново для рефлексии, Пак на эти трупы наверняка во время учебы в морге насмотрелся, да и должен готов быть к тому, что по роду деятельности еще не раз будет причиной, пусть и косвенной, чьей-то смерти. Ну знаешь, когда пациента оперируют, делают что могут для спасения, а он не вписывается в процент успешных случаев. Врачу в таких ситуациях нужно иметь железные нервы и весьма крепкую психику, чтобы не скатываться в «а-а-а-а-а-а, я убил человека». Стас у нас как раз на этом «я убил человека» и поехал чутка, а вот Вера — нет. При этом она себя выдает за то ли шифровальщика, то ли хакера, то есть специалиста, который может и не сунуться в пекло. Дальше едем. Она в принципе не встревает в наши с Паком перепалки, давая обоим выпустить пар, но вот когда наклевывается серьезный раскол или появляется риск, что кто-то кинется кому-то бить морду — именно она пытается сгладить ситуацию. И делает это весьма умело. О том, что у них якобы был пожар на учениях, мы все знаем. Вот только выглядит она слишком свеженькой для поджаренного трупа, если ты понимаешь, о чем я. Если даже надышалась дымом и задохнулась — все равно были бы копоть, сажа… Хоть что-то, напоминающее о характере смерти. Если ты заметил, чистенькие только я, Пак, и школотрон — Боря и Кирилл в крови. Так что у Веры в любом случае должна быть обуглившаяся одежда или что-то в этом роде. Ну и да — что же это за учения, что представитель военных тусит на них во вполне такой штатской одежде? Вывод — никакой она не хакер-шифровальщик. Учитывая все поведенческие особенности могу даже предположить, что ей нихрена не двадцать четыре, а очень даже тридцать два — тридцать три. И вот отталкиваясь именно от поведенческих особенностей в сочетании со знаниями военных премудростей и одновременно с этим — штатской одежды я могу сделать вывод о том, что Вера какой-нибудь ФСБшник. И специализируется она, скорей всего, на переговорах. Ну, знаешь, это когда при захвате заложников хрен от спецназа-военных с подвешенным языком пытается уговорить тех отпустить хотя бы часть людей, сдаться и так далее. Вот наша Вера — она такой хрен и есть. Поднимаю руки вверх.  — В яблочко. Ладно, теперь объясняй, как про переговорщика догадалась.  — Все просто. Помнишь, когда мы там поделились все на два лагеря, Вера первым делом стала окучивать на предмет перехода на другую сторону именно меня? Это было очень даже логично, учитывая, что Кирилл из-за мигреней своих злющий, как триста чертей, ты тоже любовью к матери не пышешь, ну а Пак записал нас с Кириллом в пациенты и ни в жизнь не позволит сделать что-то, грозящее нашему благополучию. При этом смотри, какая фишка: Вера могла упомянуть, что Альма убила человека, который поступил по-подлому со мной. Мол вот, смотри, она же за тебя вступается! Но вместо этого она рассказала о том, что Альма может, как она выразилась, «организовать портативный ИВЛ». То есть, одновременно сообщая о двух вещах: о том, что я твоей матушке теперь вроде как своей жизнью обязана и о том, что ее умения можно направить в мирное русло. Еще смотри — она сразу постаралась перевести огонь с Альмы на себя. Ну, могла бы и не рассказывать, что надоумила призрака тело коматозницы захватить. Но нет — сразу, что называется, с повинной пришла. Зачем? Могла бы свалить все на Альму, а даже если та заикнулась бы о том, что Вера ей помогала — слову Веры было бы больше веры, чем слову Альмы. Но она почему-то об этом молчать не стала. Мол, видите, Альма у нас безобидный ребенок, на многоходовки неспособный. Молчу уже о том, что Вера поставила благополучие группы выше благополучия личного. Ты же уже заметил, что у них с Кириллом что-то типа интрижки? — я киваю. — Вряд ли он даме сердца якшание с Альмой спустит на тормозах. Но Верка ничего так, молодец, не колебалась даже секунды. И продолжает себя вести, как типичный такой переговорщик — любой ценой сохранить как можно больше жизней. Вон, даже к Альме не побоялась влезть в личное пространство.  — А больше ничего странного не заметила?  — Если ты о том, что наблюдающим за нами тогда был Борис — об этом я тоже уже догадалась.  — Да ты… — я сжал руку в кулак и стукнул ею по колену. Глубоко вздохнул. Посмотрел на кучу вещей рядом и решился задать последний вопрос. — Ты знала, что так и будет? Что я соглашусь выслушать тебя сейчас и даже приму твои доводы?  — Пфффф… — Ленка ногой пододвигает ближе еще один стул и садится напротив меня, глядя глаза в глаза. — Если честно — я ждала, что одним ором и обвинениями дело не ограничится. Думала, морду полезешь бить. Но ты ничего так, молодец, над собой работаешь в этом направлении — уже даже с обвинениями не сходу кидаться начал. Что же насчет итога нашей беседы… Я отлично знаю, что тебе, в общем-то, плевать на судьбу Альмы. Выкинут ее с команды, или нет — это тебя не шибко заботит. Что тебе более важно — чтобы тебе каждый раз давали понять, что ты лучше, чем она. Или лучше, чем Пойнтман. Психологические установки «Армахем» так просто не выбьешь, да?  — Армахем здесь ни при чем, — знаю, что это ложь. И прежде, чем Лена сообщит мне очевидное, произношу. — Закроем этот разговор. Ты собиралась вещи тащить? Вперед и с песней.  — А ты мне в этом, конечно, помочь не хочешь.  — Как помнишь, именно из нас двоих у тебя рюкзак, а у меня только одна свободная рука, которую я предпочту таковой и оставить. Молчу уже о том, что у тебя еще и рация есть — как раз для того, чтобы вызвать команду носильщиков при желании.  — Ну ты и жук, — хмыкает она.  — Какой есть, — соглашаюсь я. И все-таки помогаю ей сложить вещи в рюкзак. С долей негодования в душе отмечаю, что комплектов девять, а не восемь, причем девятый мало того, что женский, так еще и слишком маленький для Веры.  — Ты же понимаешь, что она может воспринять это как знак примирения? — уточняю я.  — Мне плевать, что и как она воспримет. И это не знак примирения. Просто если сказали «на всех», значит — на всех. А Альма… Я сам, фактически, позволил ей остаться. И начинать ее травить после этого как-то… по-скотски.  — А ее обман — это, значит, не по-скотски.  — По-скотски, но это не значит, что я должен опуститься по шкале скотства на один уровень с ней. Если на этом мы закончили, то предлагаю выдвига…  — Ложись! — командую я, заметив подозрительную рябь на поверхности зеркала за спиной Лены. Она падает на пол одновременно со мной и инстинктивно откатывается в сторону. Таким образом, показавшееся из зеркала черное щупальце ударило по пустоте. А потом — получило выстрел от меня и одновременно с этим — удар прикладом от Лены. Не знаю, что именно подействовало, но странная тварь осыпалась на пол тут же исчезнувшим серым порошком, а Лена, от души размахнувшись, высадила злополучное зеркало. Поздно — в нашу сторону устремились еще три таких же. Судя по всему — из других зеркал, оставшихся в помещении.  — Ладно, план «Б», — произносит Лена, оказываясь спиной к спине со мной. О том, что план «Б» — это ее глючное слоу-мо и вырубающий меня телекинез, я догадался сразу. И уже приготовился опрокинуть на тварей из мира кошмаров что-нибудь потяжелей, но в этот момент взгляд упал на дверь. Которая была заблокирована. В тот момент, когда я понял, что выхода из помещения нет, чья-то рука сжала горло. Собираюсь перехватить эту руку, но пальцы ударяют по пустоте. И накатывают воспоминания, когда впервые эта рука начала душить меня. Там, в детстве, в комнате со стеклом, когда за спиной закрывалась дверь. Иногда вода, иногда — газ. Они пытались узнать, такой ли я, как мать. Сколько я смогу продержаться без воздуха. Она умирала шесть дней. Меня хватало на несколько часов. Несколько часов мучительного холода, боли в груди и страха. Страха, без которого терпеть все остальное было бы… Да как два пальца было бы, мне и похлеще доставалось, но страх собственный, помноженный на страх умирающей Альмы… Только не это… Только не снова… Не могу двинуться. Не могу защититься. Не могу ничего сделать. Только чувствую все, как и в прошлые разы. Как и в детстве. Как и тогда. Ничего не изменилось. Ничего…  — Пакстон! — слышу выстрелы. Звук бьющегося стекла. Женский крик. Меня куда-то тащат. Снова выстрелы. Какие-то ругательства, а потом — тишина. И ехидный смешок. — Вот теперь ясно, чего вы сюда не сунулись, выебки… Пакстон, — теплые руки, одна на голове, вторая — на левой ладони. — Все хорошо, слышишь? Альма сейчас приведет наших, тебе помогут, ты держись только, слышишь? С трудом киваю. И смотрю на лицо передо мной чувствуя, как страх куда-то уходит. Потому что слева дверь. Она открыта. Дышать я все еще не могу. Но страха нет. Или почти нет. Потому что у меня есть несколько часов. За это время Пак со мной что-нибудь сделает опять — и все придет в норму. Теперь нестрашно, потому что знаю: мне помогут. Осматриваюсь, пытаясь понять, где мы. Замечаю знакомые занавески — кажется, такие были рядом с дверьми в примерочную. Точно. Мы там и есть. Значит, выхода по-прежнему нет, а мне почему-то лучше. Дышать не могу, от этого не по себе как-то…  — Кстати, я нашел способ держать всякую нечисть на расстоянии, — Редд показал какую-то цепочку. — Кто-то уронил, видимо, когда вещи мерял.  — И что? — понимаю, что из горла не вырывается не звука, но Лена почему-то словно… слышит меня? Она что, принимает телепатические сигналы, сама того не зная? Но я не связывался с ней, просто говорил.  — И ничего. Считается, что серебро защищает от всякой нечисти. Выходит, не пиздели легенды и сказочки.  — Ты меня слышишь?  — Нет. По губам читаю. Сам не понимаю, как, но… Наверное, это от настоящего Редда осталось. Я так раньше не умел, — она пытается незаметно нащупать пульс на моей руке. Этот жест вызывает улыбку.  — У меня минимум два часа. Это я сократил втрое то время, которое еще в детстве уходило на отключку, когда дыхания не было.  — У тебя с детства это? — ноздри раздуваются, а в глазах плещется злость. Киваю. — И ты молчал?! — срывается на крик она. — Ты вообще, блять… Ты идиот, или да?! Феттел, мать твою, о таких вещах надо говорить, блять, заранее. Что с тобой при определенных обстоятельствах может произойти конкретная херня, и что… Блять, ты хоть соображаешь, что было бы, если бы я не успел заметить, что ты падаешь? Да эта хрень бы разнесла сначала тебя, а потом и меня со спины! Напарничек, блять, хуев.  — Все было чисто. Они ниоткуда появились. И… Не ори на меня. И так плохо. Еще и от тебя бьет.  — Черт… Прости. Ты же все чувствуешь, а не просто слышишь… Прости, — руку чуть сжимают.  — Знаешь, а это первый раз, когда у меня кто-то просит прощения.  — Это не значит, что я тебе потом не устрою выволочку, когда ты оклемаешься. И имей в виду — нам еще Пак ее устроит, так что готовь шею — тебе ее мылить будут.  — Думаешь, вдвоем не сможем его заткнуть? — уточняю я. Пусть и в виде Фокса, но кореец все равно производит впечатление не самого сильного противника.  — Слышь, затыкальщик. Сам накосячил — имей достоинство хотя бы огребать молча. Затыкать он тут собирается, перья, блять, распушил… Чуть усмехаюсь. Странная смесь злости, которая не бьет без крика и страха за меня. Еще — тщательно скрываемое самобичевание в стиле «зачем я его с собой потащила». Уже накатывающее, как обычно после каждой драки, осознание «что было бы, опоздай я на долю секунды».  — Обними меня, — понимаю, что надо не «приказывать», а «просить», но не могу заставить себя именно попросить. Потому что с детства знаю: просить — это дать возможность себя унизить, желаемое при этом все равно не дадут. И я знаю, что Лена не такая. Что у них нормальным считается более-менее вежливое обращение и даже если пресловутое «пожалуйста» не произносится — оно чаще подразумевается интонацией, но… но Лена была права — психологические установки «Армахем» так просто не выбьешь. Хотя я пытаюсь. Честно пытаюсь.  — Я тебе не наврежу, если это сделаю? Ну, там, мешанина с чужими чувствами, всякие там дополнительные нагрузки на процессор…  — Нет. Чужие руки смыкаются на спине. Чуть усмехаюсь, когда ловлю привычный странный фон от нее. Лена не понимает, зачем это нужно. Она никогда этого не понимала. Может, низкая телепатическая чувствительность, а может, что-то еще, но она никогда не чувствовала при объятиях того тепла, которое окутывает меня сейчас. И не понимает, что этим жестом дает другим. Наблюдая издалека я не особо понимал, почему от нее что Альму, что брата, как говорится, за уши не оттащить. Знаю, брат все валит на усилитель. Он не верит в такие вещи. А я вот помню, что к ней притягивало что-то еще до того, как тело Янковски очутилось в камере телестезической настройки. И что это «что-то» чувствовалось почему-то только нами. Похожее ощущение шло от Пака, когда я оказывался в сфере его интересов. Остальные… Нет, они ощущались абсолютно по-другому. Не враждебно, но в то же время — и не так, как Лена. Скорей как что-то нейтральное, демонстрирующее вежливое дружелюбие и вынужденный интерес. Но не более того. Впрочем… Даже их отношение было лучше, чем у людей «Армахема». А уж про Лену и говорить нечего.  — Кстати, знаешь, я вот что подумал. Если этих тварей серебро взяло, может, оно и остальных возьмет?  — Ты про Альму?  — Ну, вообще-то я про тварей из твоих кошмаров. В смысле, можно просто на тебя повесить кулончик да пару браслетов девятьсот двадцать пятой пробы — и к тебе всякая шваль уже подойти особо-то и не сможет. Типа барьера будет от кошмаров наяву. Ну, мало ли, где еще они могут быть. Эти-то в зеркалах тихо сидели…  — Про Альму ты и не подумала даже, да?  — Знаешь, в данный момент времени меня Альма ебет меньше всего. Болтается там где-то на периферии — и хуй с ней. А вот проблему лезущей непонятно откуда поебени надо решать прямо сейчас. А то в следующей раз можем и не отмахаться. Да мы и в этот раз не отмахались бы, если бы твоя матушка нас не отслеживала и не влезла. Что странно — она же, вроде как, боится всякой паранормальной поеботы как бы не больше твоего. Вот и думай теперь, то ли она для каких-то своих целей хорошей показаться хочет, то ли реально ее выживание как минимум одного из нас, а то и обоих сразу, заботит больше, чем всякие там кошмарики.  — Пытаешься склонить меня на ее сторону? — я бы расхохотался, если бы мог. Потому что все это выглядело с каждым часом все более странным. Лена продолжает раздумывать над планами избавиться от Альмы, но при этом — все еще допускает, и я даже сказал бы — хочет верит в мысль о том, что та способна вести себя «нормально».  — Пытаюсь проанализировать ситуацию и оценить все возможные исходы. А по теме стороны… Знаешь, если бы она считала тебя только помехой, ей ничего бы не помешало опоздать буквально на долю секунды. Дать вынести тебя, но спасти меня. Или если хотела спасти тебя, могла наоборот — вытащить только тебя. И никто бы ее даже не заподозрил ни в чем. Ну, не успел человек, верней, призрак — такое бывает. Спасибо, что хоть кто-то уцелел.  — А может, она продолжает притворяться.  — А может, продолжает притворяться, — согласилась Лена. — Фишка в том, что мы не можем залезть ей в голову. А еще — мы знаем, что она достаточно легко может провести кого-то вроде меня.  — Будут конкретные предложения?  — Будет предложение хотя бы «спасибо» ей сказать. Не знаю, что там у нее за цели, но она нас вытащила. Да и остальные после такого финта не поймут, если мы сделаем вид, что вообще нихуя не произошло.  — А если она только этого и добивается? Чтобы ты с ней заговорила и все было, как прежде?  — А кто сказал, что все будет, как прежде? Я такого не говорил.  — Но она может так решить.  — На каком основании? Мы ее о спасении не просили, ничего не обещали. Кстати, по ее реакции еще и понять можно будет, что именно ей надо.  — Так, подожди. Я чего-то совсем запутался. Что ты собираешься понять? — я немного отстранился и посмотрел на нее глаза в глаза. Лена ехидно прищурилась.  — Знаешь, мне кажется, ты сам все поймешь. Не хочу озвучивать, потому что тут уши могут быть в стеночке. Ну, знаешь, всякие там Моралесы подслушивают, мало ли что из этого выйдет…  — Думаешь, он опять слушает?  — А вот здесь, юный мой падаван, проблема в том, что я не знаю, когда именно он слушает, а когда нет. Образ мышления у него плюс-минус мой, так что при его подключении к моим мозгам я не замечаю нового ну почти вообще нихуя.  — Янковски, Феттел! — со стороны дверей крики «сигналовцев». Понимаю, что очень не рад их видеть. Потому что Лена отзывается, а потом встает. Я бы еще посидел. А лучше бы вообще полежал, потому что перед глазами периодически темнеет. Ладно. Ладно, пару часов у меня по-любому есть. Можно было бы и в отключку, конечно, но если честно — прямо сейчас мне хочется увидеть реакцию Пака. В прошлый раз он перепугался не на шутку. Интересно, будет ли в этот раз его страх таким же приятным?