+
— Блядь, — тихо, но от этого не менее выразительно выдохнул Канзаки, только бросив один-единственный взгляд на стену. — Блядь, Куниеда, Фуруичи, серьёзно? Вам обоим прочили места в следующей экспедиции, шанс один на миллион, и вы выкинули его — ради того, чтобы нарисовать карту пустыни, в которой нет ничего, кроме песка и этой развалюхи? Такаюки невольно поморщился, а Куниеда сжала пальцы до побелевших костяшек, щурясь куда-то в стену — будто всерьёз раздумывая, чего больше в решении врезать Канзаки: плюсов или минусов. Рыжий — первый — рассматривал карту с чем-то отдалённо похожим на интерес. Никакого стекла и отражения солнца — понял Такаюки, ещё когда плёлся в хвосте цепочки до хижины — костёр на макушке был у него и так. — Ошибаешься, — отрезала Куниеда — после паузы, уже начинавшей переходить в разряд «невыносимых». — Здесь есть не только песок. Впрочем, с места она не двинулась. Даже, ещё раз мельком глянув на Канзаки, расслабила кулаки и почти улыбнулась. Действительно: у них с Куниедой была причина уйти. Их можно было понять. Только вот Канзаки можно было понять тоже. — Здесь должно быть... что-то, — осторожно подтвердил Такаюки. — Но мы не знаем, что именно. Только... Тычок в бок был достаточно неожиданным, чтобы показаться болезненным (но именно что показаться: Куниеда умела рассчитывать силу). Канзаки скривил губы, когда он замолчал; рыжий нахмурился, но перестать вглядываться во что-то за спиной Такаюки и не подумал. Куниеда хмурилась тоже. В этом не было ничего удивительного: рассказывать всё то, что они узнали больше чем за полгода, человеку, которого они первый раз встретили от силы полчаса назад, и Канзаки у них не было ни единой причины. Но причин этого не делать Такаюки не мог найти тоже. Нечего, на самом деле, было рассказывать. ...плюс, как бы то ни было, вся эта ситуация чертовски утомляла, и Такаюки не отказался бы побыстрее с этим закончить. — Мы не знаем, что это — но, возможно, знаем, из чего оно. То есть, не знаем. Потому что это материал, который на Земле не известен. Канзаки вполне ожидаемо закатил глаза; Куниеда вполне ожидаемо вздохнула; рыжий кивнул (хотя кивать вроде как было нечему) и оторвал взгляд от — Такаюки обернулся — листка с числами и графиком, который Куниеда зачем-то закрепила на той же стене. И это ожидаемо... не было. — На Земле, — повторил рыжий — медленно, будто пытаясь распробовать слова на вкус. — Откуда ты взял эти числа? Лучше бы он отвернулся — его взгляд, оказывается, чувствовался бетонной плитой на плечах. Не самое приятное ощущение. — Какие ещё... — пробормотал Канзаки, и это Такаюки не хотел, чтобы всё затянулось? Так он вообще много чего не хотел. Например, того, чтобы Хонока встречалась с очередным недоумком — где она их вообще находила? Или того, чтобы кое-кто улетел на Керберос и не вернулся. — Инопланетяне, — сказал Такаюки, сам не особо понимая, зачем. Канзаки посмотрел на него как на идиота, но это было не так уж важно. Рыжий смотрел на него как на кусок мяса, и это напрягало куда сильнее.+
Приёмник молчаливо — звук Куниеда заставила его выкрутить с мясом спустя пару дней после того, как Такаюки этот приёмник сделал, — отображал уже до тошноты знакомые строки чисел вперемешку со случайными. То есть, конечно, ни разу не случайными, но это было как пытаться разобраться в шифровке на незнакомом языке; Такаюки пытался. — Он прав, — сказал рыжий, когда Куниеда выскочила из дома вслед за хлопнувшим дверью Канзаки. — Даже я о тебе слышал. Фуруичи Такаюки, один из лучших инженеров Гарнизона, кандидат на место в первой экспедиции на Керберос, пропал без вести полгода назад. «Это мне очень льстит», — ответил бы Такаюки, если бы был в настроении врать. Или: «Пропал без вести, ха, ты серьёзно веришь, что из Гарнизона действительно так просто исчезнуть?». — Кандидат, — только и сказал он вместо всего этого. Потому что он не был Канзаки и никогда бы не осмелился — а за всё это время, оказывается, ещё и отвык быть рядом с такими высокими (огромными, жуткими, отошёл бы рыжий подальше, честное слово) людьми. Потому что это и был ответ... или, по крайней мере, большая его часть. Но рыжий хмурился, и в этом, наверное, не было ничего хорошего. — Почему. Нет; никаких «наверное». Но и плохого в этом ничего не было. Только... осточертевшее. За окном Куниеда что-то яростно втолковывала ошалевшему Канзаки, притянув его к себе за шиворот; Такаюки из-за неё уже не помнил, каково это — умалчивать. И, похоже, пока не хотел вспоминать. Он чувствовал себя омерзительно бессильным. — Именно поэтому, — пробормотал он, плюхнувшись на недовольно скрипнувший стул и старательно давя желание закрыть лицо руками, чтобы никогда больше его не открывать. — Один из лучших, но далеко не гений. Я могу написать язык с нуля — я знаю, я это делал, — но я не способен собрать неизвестно что из говна и палок. А прибор, который искал бы неизвестный науке элемент, именно этим и был. За окном Канзаки стоял непривычной статуей на фоне привычных скал, хмурясь в спину стремительно уходящей Куниеде, и то и дело пытался потянуться пальцами к изрядно помятому воротнику, чтобы зачем-то каждый раз обрывать себя на полпути. Такаюки не был гением, и в этом-то и крылась проблема. Его было недостаточно. И как же он это ненавидел. Наверное, если бы Ога его сейчас увидел — засмеял бы. Или нет: и тогда сказал бы, мол, что ты так паришься, олень, не первый же раз — всё ведь хорошо; а помнишь, ты всё мечтал хотя бы подойти к Королеве? С Королевой Такаюки теперь жил, только вот ничего не было хорошо. И Ога его увидеть не мог. Кажется, это даже как-то было связано. — Я способен, — сообщил рыжий. Чуть поморщившись, добавил: — Иногда. «Что? — сказал бы Такаюки, если бы не был способен уследить за собственным разговором. — Ты о чём?» — Что, — всё равно тупо переспросил он — без всякой уверенности, стоит ли ему вообще верить своим ушам. — Ты серьёзно? Голос почему-то дрожал и совершенно не хотел слушаться. Рыжий пожал плечами: — Я не гений, — повторил он почти эхом. — Это не будет быстро. У меня может не получиться. «Может», — стукнуло в голову под ритм подскочившего пульса. Может не получиться. Не «не получится». — Но я могу попробовать, — сказал рыжий, и, похоже, они только что поменялись ролями. Куском мяса теперь был вовсе не Такаюки. — Имя? — наконец выдохнул он, отрывая взгляд. И с неизвестно откуда взявшимися силами вскочил со стула, впервые за долгое время не чувствуя себя полуживой тенью. Надо было собрать все детали, что были раскиданы по комнатам и ящикам, надо было разобрать гибрид на запчасти, вытащив из него всё что только можно, надо было... Рыжий продолжал молчать, и это молчание почему-то ощущалось теперь совсем по-другому. — Имя, — повторил Такаюки, обернувшись. Он думал, что не осмелится? Это было давно и неправда. Такаюки чувствовал себя способным свернуть горы — а это огромное и рыжее было от силы скалой в пустыне, такой же, что и вокруг. И даже у скал были имена. — Если не скажешь, пеняй на себя, — пригрозил Такаюки, когда тот продолжил молчать, — но учти, что вот её, — он ткнул в окно (в котором вдруг больше не обнаружилось Канзаки) и вслепую проследил пальцем знакомый до последнего изгиба контур скалы, — мы с Куниедой зовём Церерой. Это даже было правдой. Рыжий моргнул, будто невольно глянув в сторону окна, потом моргнул ещё раз и вновь посмотрел на Такаюки — удивительно нормальным (впервые за всё время) взглядом. Куниеда с Канзаки всё ещё не возвращались; рыжий стоял на месте; детали в ящиках и в гибриде, который всё равно больше не полетит, продолжали их ждать. Беллона, уже решил Такаюки, когда рыжий вдруг произнёс: — Тайга. Это могло бы быть обидно (он ведь почти придумал!) — но, конечно же, не было. Ему даже шло. — Ты ещё спроси, что я делал в раздолбанном списанном гибриде, — добавил Тайга и ухмыльнулся, шагая с места к двери. Похоже, не один только Такаюки подумал о деталях от самолёта. Похоже, Тайга всё-таки не был человеком-скалой, а просто очень старался таковым показаться. Зарываясь в ящики, Такаюки не пытался сдержать улыбки. Может быть, у них ничего и не получится — только вот и бессилие, и разве что чуть-чуть не успевшая окончательно въесться в кости ненависть к своей бесполезности исчезли в мгновение, освободив место для чего-то другого. У Такаюки наконец-то появилась настоящая цель. У него наконец-то была надежда — та самая, что, как он думал, умирает последней. И, конечно же, одного Такаюки всё ещё было недостаточно. Вот только о нём это никогда и не было.+
Куниеда на ховере наматывала круги вокруг кратера, сбрасывая песок обратно в воронку потоками воздуха из двигателей и совершенно безумными поворотами. Канзаки в очередной раз потыкал пальцем в плёнку, которую они вчетвером растянули над гибридом, и недоверчиво поинтересовался: — И что, серьёзно? Эта штука хоть что-то скрывает? — Ты видел дом, когда летел мимо? — вопросом на вопрос ответил Такаюки. Канзаки отскочил от очередной волны песка (наверное, им всё-таки надо было выбираться отсюда или хотя бы перебраться на киль) и скривился. — Откуда мне знать. Я тогда был занят слегка не этим. Действительно, это он не подумал. Если даже Куниеда была почти удивлена, что эти двое не пострадали. Такаюки вздохнул. — Если бы они захотели — нашли, и никакая плёнка бы не помешала, — согласился он, — может, разве что отсрочила бы неизбежное. А вот хотят они или нет — это уже другой вопрос. Канзаки хмыкнул и убрал руку от плёнки. Как Такаюки и думал, ответ на него тот знал не намного хуже его самого.+
Над головой горели августовские звёзды и поток привычно-незнакомых слов звучал в ушах колыбельной. Было почти забавно вспоминать, как Такаюки едва не рухнул с крыши Гарнизона, в первый раз услышав чужую речь из космоса — из космоса, где не предполагалось никого, кроме исчезнувшей три недели назад экспедиции. Он тогда ждал (надеялся, полубезумно и отчаянно), что кто-то из них выйдет на связь — он ждал чего угодно, кроме непонятного языка на десятки голосов. Кроме инопланетян, потому что кто это ещё мог быть? Вольтрон, прозвучало тогда не раз и не два, и сейчас звучало тоже — чаще, чем раньше, порой на несколько дней сливаясь в одно скрипучее, будто искусственное вольтронвольтронвольт. Такаюки так и не сказал об этом Канзаки и Тайге, потому что это могло быть имя или звание (или что угодно, на самом деле, откуда им было знать). Просто что-то внутри с того самого дня заставляло его каждую ночь выползать сначала из корпуса Гарнизона, а после из хижины во всеми ветрами продуваемую пустыню, дрожащими пальцами цепляться за скат крыши и ждать, пока в неразборчивом потоке слов не прозвучит единственное, которое он был способен уловить. Будто пытаясь сказать, что «чем угодно» это слово как раз не было.+
— И что, — ни с того ни с сего произнёс Канзаки из своего угла. Такаюки вскинул голову, но тот почему-то не продолжал, предпочтя рассматривать его с тенью неприятной усмешки в уголке губ. Играть в гляделки здесь, конечно, можно было долго, но... Тайга скрипнул стулом, вырывая из прострации. Канзаки щурился, и его усмешка уже успела перерасти в полноценную ухмылку. Такаюки подавил вздох, закрыл книгу (кто бы ни оставил её в несчастном гибриде, вкусы у них определённо были слишком разными) и повторил: — И что?.. — И что, — ликования и издёвки в голосе Канзаки было примерно поровну, — ты все эти полгода вот так сидел, как примерная жёнушка, и ждал, когда Куниеда изволит вернуться? — Сам-то, — пробормотал Тайга, не отрываясь от приёмника. Что он мог там разглядывать уже битый час, для Такаюки оставалось загадкой. Впрочем, тот обещал к вечеру собрать приёмник обратно — и, как показала практика, был вполне способен это сделать, поэтому особого смысла стоять у него над душой не было. Такаюки и не стоял. Ещё не прошло и трёх дней с того момента, как их стало четверо, но Канзаки уже далеко не в первый раз пытался просверлить в спине Тайги взглядом дыру — и не в первый же раз терпел неудачу. Такаюки фыркнул и мысленно понадеялся, что ему не придётся отвечать на этот вопрос, потому что — да. Большую часть времени всё примерно так и происходило, пусть и сидел он чаще с деталями, а не с книгами. Так было с тех пор, как они с Куниедой излазили здесь каждую пещеру из тех, что щеголяли вырубленными на стенах угловатыми рисунками с людьми, звёздами и синими или не очень львами — и ещё некоторые. Может, это и вовсе было глупой шуткой древнего вандала-гения. В каждой пещере люди, звёзды и львы рассказывали свою историю; в каждой пещере эти истории были разными. Канзаки отвёл взгляд от Тайги — похоже, только в очередной раз убедившись, что дыра дыриться не собирается, — и с той же неприязнью уставился куда-то в пол. — Ладно Куниеда. Но ты, — мрачно произнёс он. «Ты», едва ли это было Тайге. — Как на это ни посмотри, ты просто просираешь здесь своё время. Такаюки вздрогнул и едва не смахнул книгу со стола, успев удержать её лишь в последний момент, да и то — с ударившим по ушам хлопком. Они оба смотрели на него: Канзаки с раздражением, Тайга... внимательно — это никак больше нельзя было назвать, он даже руки от проводов убрал. Такаюки понятия не имел, что вообще им на это можно сказать. Твёрдое нет — неправда; не во всех смыслах. Такаюки всегда было проще работать в команде, но единственными людьми на сотни километров вокруг были они с Куниедой, так что о какой команде шла речь? Не совсем? Тоже неверно. Ещё и звучало бы попросту жалко. Был, конечно, один вариант — не особо разумный, но, пожалуй, самый искренний. — А не пойти бы тебе к чёрту, Канзаки, — сказал Такаюки. — Нахрена ты увязался за Куниедой, Фуруичи? — поинтересовался тот, будто не услышав. Или наоборот, услышав и приняв к сведению: в чужом голосе больше не было ни раздражения, ни издёвки. Одна только усталость, кажется. Это не помогало. — Кто ещё за кем увязался, — пробормотал Такаюки, вставая. День в пустыне редко был лучшим временем, но нужно было проверить плёнку и заглянуть в гибрид, и написать Куниеде, и — и всё что угодно, лишь бы оказаться в другом месте. — Просто интересно, Фуруичи, — донеслось из-за спины вместе со скрипом закрывшейся двери. День в пустыне едва ли был лучшим временем, но Канзаки это будто не напрягало. Скалы вдали не подёргивались рябью от жары только потому, что в этом песке уже давным-давно не было никакой жидкости. Такаюки не смог бы убежать от Канзаки, даже если бы очень того захотел — простая разница в подготовке. Он хотел, конечно — просто его, как обычно, никто не спрашивал. — Что именно? — произнёс Такаюки, остановившись. Нельзя было надеяться; он должен был сразу понять, что так будет проще, что надо дать Канзаки высказать всё, что накопилось, потому что их можно было понять, но и его можно было понять тоже, и слова — не камни и не палки, словам Такаюки было не сломать... — Просто интересно, — повторил Канзаки. — Я знаю, от чего бегу. А от чего бежал ты? Конечно же, не сломать. Пока эти слова были о нём. А не... «...ошибка пилота...» «...потому что каждый из нас теперь знает, к чему приводит излишняя самонадеянность...» — Если ты серьёзно думаешь, что сбежал, у меня для тебя плохие новости, — сказал Такаюки. От чего он бежал, надо же. На такие вопросы никто не должен был ждать ответа.+
Без мягкого урчания ховера и слов в наушниках мир вокруг оказался удивительно тихим. Небо, в какую сторону ни посмотри, светлеть не собиралось; Куниеда вернулась рано — по крайней мере, для человека, который раньше иногда несколько дней без перерыва проводил в пустыне. Два варианта: либо та ничего не нашла (и их с Тайгой счётчик всё-таки не сработал)... — Что и следовало ожидать, — нерадостно сообщила Куниеда куда-то в его сторону. ...либо то, что она нашла, ей не особо понравилось. — Львы, — сказал Такаюки (вопросительной интонации выдать почему-то не получилось). — И там ничего нет. — Точно. Куниеда соскользнула с ховера, потянулась за плёнкой — и кого они этим пытались обмануть? Кого они... Такаюки спрыгнул с крыши — в этом движении не нашлось бы и следа неловкости, настолько оно было уже привычным, — и с раздражением воткнул ближний к нему штырь в песок; тот болезненно проехался по пальцам, но послушно ушёл вглубь. Они не пытались никого обмануть; только найти «то — знал бы кто, что» там — совершенно непонятно, где. — Мы не знаем, что ищем, — едва слышно произнесла Куниеда, вторя его мыслям, — и это хуже всего. Оно может быть в стенах или на многие метры под землёй; оно может быть размером с песчинку, валяться под нашими ногами — и мы никогда не узнаем! Похоже, в своих сомнениях Такаюки был не один. Его это нисколько не радовало. — Нужно показать это Тайге и Канзаки, — Куниеда вскинула голову, и Такаюки мог только пожать плечами и пояснить: — Без Тайги не было бы счётчика, а Канзаки — ну, лишняя пара глаз не помешает, правда? — Лишняя, — скептически повторила Куниеда. Но она почти улыбнулась, кажется, пусть в темноте это и было едва уловимо. — И вообще, — добавил Такаюки, — ты всё же не сошла с ума. Это ведь должно за что-то считаться? Куниеда моргнула (в глазах напротив на мгновение перестали отражаться звёзды) и фыркнула, а потом всё-таки рассмеялась — негромко, но вполне искренне. Миссия выполнена. Куниеда качнулась вперёд — и во всей вселенной не было ничего правильней, чем обнять её в ответ. — По крайней мере, теперь мы точно знаем, откуда начать, — пробормотала она куда-то Такаюки в шею. — Знаем, — согласился он. Улыбка щекотала уголки губ, и не было ни одной причины ей не поддаться. — И, если понадобится, переберём пещеру по песчинке. А если этого будет недостаточно... Улыбаться вдруг больше не тянуло, наоборот. Такаюки сглотнул и уткнулся Куниеде в плечо, зажмурившись, — какая разница, если всё равно никто не видел. — Если этого будет недостаточно, — произнёс он, даже не пытаясь заставить себя звучать более уверенно. Голос не дрожал, и то хорошо. Куниеда видела слишком многое, чтобы теперь прятаться (Такаюки и не хотелось). — Мы вернёмся в Гарнизон — у них достаточно способов найти ненаходимое. Произнёс — и едва подавил не слишком весёлый смешок. Это прозвучало до отвратительного иронично. — Вернёмся, — эхом отозвалась Куниеда. «Если нас примут обратно», — могла бы сказать она, но, конечно же, не сказала.+
— Это... дальше от центра, чем я думал, — признался Такаюки. Чем ближе они подходили, тем более раздражающим становилось потрескивание; он рад бы был сказать, что не знает, откуда идёт этот звук, но — нет. Такаюки бросил взгляд на счётчик в руке Куниеды и всё-таки поморщился. — И громче. Та усмехнулась. — Зато либо он работает, либо ошибаемся и он, и я одновременно — вероятность чего намного ниже, правильно? — Почти нулевая, — подтвердил Такаюки. Канзаки и Тайга смотрели на них будто бы с недоумением — и действительно. Такаюки не рассказал им ни про то, как они впервые наткнулись на это место, ни про то, как Куниеда раз за разом возвращалась сюда. Возвращалась даже после того, как они обыскали все без исключения пещеры хотя бы с одним львом на стене (хотя именно с одним им попалась всего одна) и ещё несколько — чтобы удостовериться, что этих самых львов там нет. Это не было чем-то невероятно значимым; это не было чем-нибудь хотя бы отдалённо понятным; это был не его секрет. Куниеда предпочла об этом не говорить, и Такаюки понимал, почему. — Подожди, пока мы не будем внутри, — усмешка, может, ушла с её лица — но не из голоса. И — ладно, это потрескивание не было таким уж громким. Весь вопрос состоял в том, что оно было. Точка. Интересно, смогли бы они с Тайгой позже собрать более стабильную версию приёмника?+
То, что Куниеда была права, Такаюки понял сразу: внутри пещеры он забыл про эхо, которое здесь отражало и множило даже самые тихие звуки. Впрочем, капелька усилий, и это могло отойти на задний план. Тайга с Канзаки могли пытаться скрыть это сколько угодно, но движения порой выдавали не хуже выражения лица. То, как Канзаки замер на месте, когда глаза привыкли к меньшему количеству света, или то, как Тайга уверенно направился к стене, но и его рука на какое-то мгновение замерла перед тем, как коснуться очертаний одного из львов, — они были впечатлены. Такаюки переглянулся с Куниедой и едва сдержал порыв рассмеяться: у них, кажется, даже улыбки были одинаковые. Как и то, что они оба пытались их подавить. Безуспешно. — Оно не выглядит особо старым, — сообщил Тайга стене, насмотревшись. Или нет; он от неё не отворачивался. — Некоторые линии слишком ровные, — хмуро согласился — согласился, надо же, — Канзаки, не отрывая взгляда от свода. — И слишком глубокие. Камнем на палке такого не сделаешь. Тайга стёр слой песка-пыли с одного из львов, зачем-то поскрёб это место снова и попробовал процарапать рядом с изображением полосу (тот ещё звук, но Такаюки было не привыкать). На стене не осталось даже следа. — Но только не выглядит. Оно древнее, — сказал Тайга. Он закончил мысль, будто даже не прерывался. Они с Куниедой пришли к такому же выводу, но почему-то получить подтверждение было... не то чтобы приятно или радостно, нет. Просто не никак. И в этом даже не было ничего странного. — Инопланетяне, — произнёс вдруг Тайга, и это не звучало вопросом. Возможно, оно им и не было. Куниеда почему-то хмурилась, невидяще уставившись куда-то в стену. — Скорее всего, — подтвердил Такаюки. Канзаки хмыкнул, отвёл взгляд от стены и не особо доверительно поинтересовался: — Знаешь, что самое дерьмовое? — и сам себе ответил, не сделав даже номинальной паузы: — То, что это реально всё объясняет. Ну что поделать. Такаюки не мог его винить. Куниеда, назмурившись, втиснула счётчик ему в руку и промаршировала к выходу, замерев у самого края. Это было, мягко говоря, странно. Этому должна была быть причина; этому, очевидно, была причина, но Такаюки не... — Эй, Фуруичи, — позвал Канзаки уже откуда-то от стены, скрючившись и всматриваясь во что-то... не суть, не сейчас. В его голосе, возможно, читалась тень ехидства, или не тень, или его вообще не было — без разницы. Такаюки не мог заставить себя на это отвлечься (да и не пытался). — Вы что, серьёзно пользовались здесь мелом?.. — Тихо, — рыкнула Куниеда, заглушая последние слова Канзаки, и тот застыл, не договорив. — Оно приближается. Такаюки знал этот её тон, пусть даже давно его не слышал, и, наверное, Канзаки знал его тоже. Такаюки не мог заставить себя отвлечься: он уже наотвлекался. Он теперь слышал. Это было таким же фоновым шумом, как треск счётчика, и фоновые шумы имели обыкновение быть незаметными. Только вот этот нельзя было не замечать. Не им, не сейчас. Даже если кто-то сюда прилетал раньше, они об этом не знали. Прошло уже пять месяцев с тех пор, как Куниеда нашла эти пещеры — и только сейчас? Именно сейчас? Едва ли это было совпадением. — Гарнизон не якудза и не мафия — уйти из него можно не только вперёд ногами, — пробормотал Такаюки, поднимая голову от счётчика. Канзаки дёрнулся и едва не стукнулся головой о стену, выпрямляясь. — Ты знал, от чего бежишь. Но с чего ты взял, что просто уйти в отставку недостаточно? Судя по лицу Куниеды, бежать теперь было бесполезно. Да и бессмысленно, пожалуй, тоже — Такаюки всегда знал, что рано или поздно это случится. И всё-таки. Не только за ним и Куниедой — за лучшим инженером и вторым лучшим пилотом потока — за Канзаки тоже следили. Канзаки. В этом было столько смысла, что самому от себя становилось тошно.+
— Только не говори, что ты здесь один, — наконец выдавил из себя Такаюки. В окнах самого обычного гарнизонного вертолёта за спиной Куниеды никого не просматривалось, зато сразу бросалось в глаза другое: дверь, беспечно оставленная открытой. Перестань они стоять соляными столбами, им хватило бы десяти секунд. Химекава бросил на Такаюки совершенно незаинтересованный взгляд снизу вверх, который, однако, задержался на несколько секунд. Потом он глянул ему за спину (где-то там должен был обретаться Тайга). Обернулся, через плечо сощурившись на Канзаки; повернул голову в сторону Куниеды и вертолёта. И, чему-то хмыкнув, опять вернулся к разглядыванию схематичных человечков (или насколько их там можно было разглядывать на расстоянии в полметра). — Почему же один, — сказал он. — Ты этого, вероятно, не видишь, но нас здесь пятеро. Такаюки терпеть это не мог. — И никаких угроз? — недоверчиво поинтересовалась Куниеда от входа, отмерев. — Никакого шантажа? Немного не в твоём стиле, Химекава. Тот пожал плечами, вставая. То, как он отклонился назад, перед тем как выпрямиться, чтобы его причёска ничего не задела, могло бы быть забавно, только вот не было. — Обычно люди возвращаются из отпуска добровольно. Впрочем, если угрозы — обязательная часть этого мероприятия, не стану тебя разочаровывать. Заранее я об этом не думал, к сожалению, но пары минут мне должно хватить. Кажется, Такаюки начинал подводить слух. — Из отпуска, — ровно повторила Куниеда. Он и не знал, что её лицо может выражать настолько ничего. — Официально это звучит как «командировка», — заметил Химекава, — но Гарнизон — одна большая деревня. Когда оба бывших кандидата на участие в миссии после её провала начинают вести себя как одержимые, рано или поздно даже самый последний идиот в Гарнизоне понимает, что что-то неладно. Пусть даже в случае некоторых... — Химекава скользнул взглядом по Канзаки, будто даже его не заметив (но именно что будто). — ...это скорее поздно, чем рано. Канзаки явно очень хотелось броситься на того с кулаками — и это было последним из того, что могло быть им нужно. Когда речь шла об инопланетянах, даже самые невозможные версии могли оказаться правдой, но насчёт чем-бы-оно-там-ни-было размером с песчинку в пустыне Такаюки всё же сомневался, пусть и был готов выполнить обещание. Как он и говорил, вернуться в Гарнизон и на этот раз попытаться искать оттуда — было бы разумнее всего. Особенно если Химекава говорил правду: если путь в самом деле открыт. И Такаюки не мог найти ни одной причины, по которой тому бы понадобилось врать. Но... — Какая тебе с этого выгода. Но благотворительностью Химекава не занимался тоже. Тот улыбнулся. — Что бы ты обо мне ни думал, Фуруичи, но до этого часа — практически никакой. Однако теперь... скажем так, если я буду первым, кто найдёт что-то по-настоящему инопланетное... Фраза повисла в воздухе, располовиненная и неоконченная. Химекава бросил взгляд на счётчик в руке Такаюки (он сам про него уже почти умудрился забыть) и улыбнулся ещё шире. Практически никакой, точно. Ну, возможно, по сравнению с новооткрывшимися перспективами, оно таковым и было — только вот многие бы не отказались иметь Королеву в должниках. — К слову о птичках. Вы хоть знаете, что именно ищете? Такаюки не вздрогнул, но это, пожалуй, было близко. — Нашли, — отозвалась Куниеда, не дёрнув и мускулом. Если бы Такаюки не знал, что это неправда... Но зачем? — Куниеда, — сказал Химекава после долгой паузы, наполненной лишь треском и чужим дыханием (почему только чужим?). — Если ты вдруг это забыла — ты пытаешься навешать лапши на уши признанному развешивателю. Она не могла забыть, но почему-то всё равно нахмурилась в имитации недоумения. — Раз ты настаиваешь, — лица Химекавы Такаюки не видел, но голос его был почти что эталоном невпечатлённости. — Если бы ты в самом деле нашла что-то ночью, никто из вас двоих не стал бы дожидаться рассвета, чтобы сюда вернуться, если это что-то нельзя увезти на ховере, и не возвращался бы вовсе, если можно, — это... звучало омерзительно логично. — Если бы оно было у вас сейчас — сомневаюсь, что вы бы тогда стояли здесь, как олени в свете фар. Никакого «как»: они и были оленями. Такаюки так точно. Куниеда опустила голову, так что Химекава никак не мог это видеть — но она улыбалась. — Маячки, — пробормотал Канзаки едва слышно, — У Куниеды, наверняка у Фуруичи — и у меня тоже, что ли? — Такаюки уже почти наяву увидел, чем это может закончиться, и тот, конечно же, не подвёл: — Химекава, ты, ублюдок... — Надо же. Я был уверен, что тебе уже всё рассказали, Канзаки, — удивительно самодовольный оскал Химекавы, возможно, должен был быть улыбкой, но ей совершенно точно не был. — Фуруичи узнал — когда? Полго... — Полтора года назад, — буркнул Такаюки. Химекава замолк и медленно — удивительно медленно — повернулся в его сторону. — Полтора года назад, — повторил он, остановившись. — Старших перебивать нехорошо, Фуруичи. Ещё бы. Такаюки кивнул, потому что все знали, что злить Химекаву — дело чёрное и неблагодарное, и тебе же будет хуже. Тому, видимо, было достаточно; в последний — в первый — раз прочертив одну из линий на стене, он отвернулся, не обращая внимания на грязь-песок-пыль, оставшуюся на пальцах. — Мы уходим, — сказал (приказал, на самом деле) Химекава, и Канзаки открыл рот, будто собираясь что-то сказать, но, распахнув глаза, замер на полуслове. Закрыл рот. Закрыл глаза. Ухмыльнулся. Люди, звёзды и львы вокруг них вспыхивали ослепительно-голубым.+
— И всё-таки нахрена вам был нужен мел? — поинтересовался Канзаки, поднимаясь. Вода в луже, в которую им всем невероятно повезло рухнуть, была ему почти по колено. — Я думал, показалось, но нет — как будто в сопливое детство вернулся. Эту гадость на руках ни с чем не спутаешь. Хотя вряд ли у него на руках до сих пор что-то осталось: водонепроницаемого мела они не использовали. — Стрелки рисовать, — отозвался Такаюки, протирая глаза. — Им — проще всего. В этих пещерах не так сложно заблудиться, как вам могло показаться. А они с Куниедой заходили гораздо дальше, чем первые двадцать метров, и осматривали пещеры до самого последнего тупика. Правда, никогда не пытались пробить пол или стены. Видимо, всё же стоило. Потяжелевшие волосы занавешивали обзор, насквозь промокшая одежда неприятно липла к телу. Кажется, даже умудрившиеся приземлиться на четвереньки (а не на бок или на задницу, как некоторые) Куниеда и Тайга не смогли остаться хотя бы относительно сухими. Такаюки невероятно повезло с тем, что кроссовки в пустыне были не лучшей обувью — как бы забавно Канзаки ими не хлюпал, приятного в этом всё же было мало. Чёртовы инопланетяне. Никто не говорил ни слова; даже Канзаки не пытался проехаться насчёт древних методов и умственных способностей Такаюки. Все просто смотрели впе... ...рёд. Ладно, там действительно было на что посмотреть. Огромного — в десятки этажей! — синего робольва они бы точно не смогли увезти на ховере.+
Химекава, казалось, даже не особо заметил потери своей излюбленной причёски, хотя обычно бы рвал и метал — по крайней мере, если то, что рассказывали Такаюки, было правдой. Впрочем, судя по тому, что он мог видеть, у них у всех без исключения мысли сейчас были совершенно о другом. Силовое поле вокруг льва было... необычным. — У кого-нибудь есть идеи, как это можно преодолеть, не вовлекая Гарнизон? — поинтересовался Химекава, замерев в полушаге от барьера. «Идеи, — ещё успел подумать Такаюки. — Какие идеи. Мы здесь, на минуточку, говорим об иноплане...» И через миг в барьер прилетел удар. — Тайга, — ошалело выдохнул Такаюки. И сам себя не услышал, потому что этот удар оказался далеко не единственным. Тайга был прямым как палка, порой шокирующе незаметным и — Такаюки был в этом почти уверен — невозмутимым, как эти самые скалы в этой самой пустыне. Только вот бил он удивительно целеустремлённо, в одну точку и с явным знанием дела (уж Такаюки в этом разбирался). Только вот все эти три дня — и Такаюки только начинал понимать, насколько он похож на... — Ты что творишь, — рявкнул Канзаки, в одно мгновение оказавшись возле барьера — видимо, это было достаточно громко, чтобы Тайга услышал, раз тот остановился. — Жить надоело? — Зато теперь нам известно, что поле, скорее всего, не реагирует на внешнее воздействие и имеет чисто защитные свойства, — с неприкрыто фальшивой деловитостью в голосе заметил Химекава. — На ком ещё, как не на идиотах, проверять, выстрелит ли оно в ответ? Тайга выпрямился. — Если бить в одно место... — начал он ровно — и так спокойно, будто и не слышал оскорблений, будто это не имело никакого... Чёрт. Может, и не имело. — А ещё можно иногда пользоваться мозгами по назначению, — ядовито произнёс Химекава, не позволив ему закончить. — Нормальные люди не пытаются выбить дверь, когда идут в чужой дом. Тайга невозмутимо пожал плечом, и улыбка-оскал у него была отвратительно знакомая. Честное слово. Такаюки на это не подписывался. «Нормальные, — мог бы сказать он, — где ты видишь здесь нормальных людей?» — но лезть не хотелось. Хотелось запечатлеть льва на изнанке век навсегда, чтобы закрывать глаза и видеть только его; чтобы перестать видеть во снах три безжизненных тела в открытом космосе; чтобы понять наконец, что всё было не зря. Ничто не было зря. Запечатлеть пока ничего не получалось, потому что для такого здесь было слишком неспокойно. Но, может, Куниеда бы могла это сделать за них обоих. — Нормальные, — повторил Канзаки сухо, вторя его мыслям. — И кого ты здесь относишь к нормальным, а, Химекава? Себя? Тот закатил глаза: — Нормальные или нет, иногда всё же стоит постучать, — и пару раз стукнул костяшками по барьеру в доказательство. Ничего, конечно же, не случилось. Химекава едва уловимо поморщился и отвернулся, оперевшись о барьер локтем и приникнув ближе: скорее всего наконец-то пытался разглядеть не сам барьер, а то, что находилось за ним. И лев был более чем достоин разглядывания — Куниеда смотрела на него всё это время и до сих пор не могла оторвать глаз. Только вот далеко не всегда то, что не стреляет в ответку в первый раз, не стреляет никогда, а это ещё и было творением инопланетян. Кто знает, какие у них там были правила и причуды? — Отцепись от него, — сказал Канзаки, оттолкнув Химекаву от барьера, будто думал о том же самом. Или нет. Кто его знал, что он там мог думать. — Что, Канзаки, будешь изображать собаку на сене? — Химекава сделал два шага назад, восстанавливая равновесие, и остановился. — Самому стрёмно ткнуть, так и вы не трогайте? Тогда знаешь что? Да подавись. Такаюки едва заметил движение — и Канзаки влетел спиной в барьер. — Какого хре... — сдавленно начал он, но осёкся, сощурился — и вцепился в многострадальный барьер, поднимаясь. Канзаки явно был готов рвануть вперёд бить одну определённую рожу... ах, да. Готов он был с самого начала, просто каждый раз что-то его останавливало. Сейчас остановило тоже, впрочем. На этот раз — то, что он едва не рухнул спиной вперёд, когда цепляться стало не за что.+
— Мы... действительно не искали Вольтрон, — пробормотал Такаюки после того, как серия красочных галлюцинаций про пять львов и огромного робота, в которого они превращались, подошла к концу, оставив напоследок лишь легкое головокружение. Когда он краем глаза покосился на Куниеду, та отчего-то смотрела в ответ. — Только его часть. А вот где остальные?.. Огромная кошка — самый настоящий космический корабль! — не ответила, но двинулась с места. Канзаки, до этого каким-то невероятным образом упавший на четвереньки вместо спины, вскочил, отпрыгнул назад (хотя что бы он смог сделать, если бы лев захотел их раздавить?) и замер, когда трап всё равно оказался прямо перед его ногами. Такаюки не представлял, что бы чувствовал на его месте. И по его реакции не мог представить тоже — хотя бы потому, что видно её не было. Канзаки наконец вскинулся, мотнул головой и с уверенностью, которую ему абсолютно неоткуда было взять, направился вперёд. Трап почему-то остался на месте даже после того, как звук шагов затерялся где-то в глубине львиной глотки. — Похоже, оно хочет, чтобы мы тоже вошли, — подала голос Куниеда, когда никто из них так и не сдвинулся с места. Это звучало достаточно забавно: космический лев хотел их сожрать. Но было кое-что забавнее. Космический лев хотел их сожрать, и они все с готовностью шли прямо к нему в пасть.+
У Такаюки никогда не было даже симптома морской болезни — до этого момента. То ли дело было в том, что раньше во время полёта он находился в предназначенных для этого местах, а не цеплялся за кресло пилота отчаянно соскальзывающими пальцами; то ли в том, что он никогда не пробовал летать на инопланетных кораблях, которые чей-то неописуемо гениальный разум решил выполнить в виде синей кошки. Или, может быть, дело было в том, что Канзаки продолжал выписывать фигуру за фигурой и никак не мог остановиться. Не мог или просто-напросто не хотел; этот вариант отнюдь не был таким уж невероятным. — Что ты творишь, — прошипела Куниеда после особо неприятного подъёма, так вцепившись в кресло, что её, казалось, было не отодрать — и где-то Такаюки это уже слышал. Кажется, полгода назад, когда он сам провернул похожую штуку с ховером и побегом. — Нам нужно вернуться в Гарнизон. Канзаки отчётливо хмыкнул и сообщил: — Она говорит, что не остановится. Такаюки уже успел отлететь к двери и та оказалась намного надёжнее стула, так что он решил здесь и остаться. Тем не менее, сейчас он, пожалуй, всё-таки жалел, что не может увидеть их лиц... Стоп. — Она говорит? — переспросил Такаюки недоверчиво, потому что не мог же Канзаки иметь в виду?.. — Что значит «не остановится»? — мрачно осведомился Химекава вместе с ним — и да, это Такаюки хотелось бы узнать тоже. — Она, — сказал Канзаки на выдохе, — потому что корабль. Значит, она. Ей плевать, но она не против, и я не собираюсь называть то, что со мной разговаривает, «оно». Нет, не прямо разговаривает — в смысле словами — скорее посылает инфу мне в голову. Идеи, эмоции, такого рода дичь. — Или кто-то здесь свихнулся из-за привалившего счастья, — язвительно пробормотал Химекава (почти про себя — Такаюки сам услышал лишь потому, что сейчас был практически за его спиной). И вздрогнул, когда Канзаки хохотнул, будто услышал его. — Она считает, что ты слегка мудак. — Или не будто. — Я считаю, что не слегка, но ладно, это реально мог бы быть я. Но откуда тогда я бы узнал, что она может открыть здесь люк и выкинуть тебя к чертям? Поворот, ещё поворот, бочка просто ради бочки — и Такаюки, бросив взгляд на экран, больше не был уверен, стоит ли ему верить своим глазам. Лев на мгновение завис на месте, а потом пол мягко спружинил (это было такое приземление, что ли?), и перед ними — перед ними был Гарнизон. Такаюки так давно его не видел. Тот совсем не изменился. — Или откуда бы я тогда узнал, что ей очень надо куда-то охрененно далеко в космос, — продолжил Канзаки; их в кои-то веки не трясло, так что Такаюки мог поискать возле его кресла место поустойчивей. — И она сомневается, что вернётся. Меня это вполне устраивает, поэтому всем провожающим просьба пройти за борт. Как он и говорил, люк открылся прямо под их ногами, и впереди был Гарнизон, а метрах в двух-трёх вниз — песок, и это было ни о чём. Даже крыша хижины была выше. — О каком далеко мы здесь говорим? — осторожно уточнил Такаюки. — Керберос? Дальше? Канзаки изумлённо моргнул, посмотрев на него, — и отвёл взгляд, слегка нахмурившись. Он... Он будто в самом деле вслушивался, вдруг осознал Такаюки. Это почему-то ощущалось почти как удар по голове — то ли больно, то ли просто ошеломляюще, то ли жизнь после такого потрясения уже не будет прежней, Фуруичи. Иногда ответа лучше было не знать. Но это был не тот случай. — Дальше, — сказал Канзаки. — Она не знает, во сколько раз. В тысячу? В миллион? Может, больше. Чтобы долететь до Кербероса, их ракете потребовалось полтора месяца. Хорошие новости: по нижней границе оценки Канзаки такой полёт занял бы всего сто двадцать пять лет. Некоторые люди жили даже больше. Инопланетный лев, вспомнил Такаюки. Это почему-то не успокаивало. — Если будете так долго думать, она просто скинет вас всех и не станет разбираться. — Из Гарнизона уже выезжали первые джипы, и в этом действительно не было ничего хорошего. — Хотя она говорит, что лучше бы этого не делала. Хрен её знает, почему — мне вы здесь даром не нужны. Для балласта вы больно мелкие. — Я остаюсь здесь, — произнёс Тайга от стены без тени сомнения в голосе. — Во льве. Такаюки бы подумал, что тот сошёл с ума, только вот он помнил его взгляд, когда первый раз прозвучало слово «инопланетяне». И он, оказывается, видел этот взгляд раньше. У Куниеды, например. Или в зеркале. — Я тоже, — решила Куниеда, но почему-то посмотрела на Такаюки — и добавила: — Мы. Очень неуверенно добавила. — Мы, — согласился Такаюки. Что бы он ни думал, других вариантов никогда не было. Вернуться в Гарнизон, продолжить слушать слова не про него, но всё равно попадающие слишком глубоко и слишком точно? Ждать ещё одной экспедиции, бессмысленно терпеть кошмары, сделать всё, чтобы полететь — и отвинтить одну-единственную деталь, чтобы всё пошло не так (чтобы всё пошло так, как нужно), чтобы на экранах в пяти с половиной миллиардах километров от его тела было написано: не «ошибка инженера», нет, всего лишь «неисправность аппарата», но ему будет уже всё равно, ему наконец-то... Так что да, у него не было вариантов. Ога был где-то там — и раз он не возвращался, то Такаюки просто должен был найти его сам, вот и всё. Каким бы это просто ни было преувеличением. — Выход здесь, — напомнил Канзаки, ткнув пальцем примерно по направлению люка, и они ведь все?.. Ах, да. Химекава. — Если ты в самом деле считаешь, что я позволю себе такое пропустить, — сказал Химекава, не поднимая глаз от планшета, на котором он что-то печатал со скоростью, достойной уважения, — то ты ещё тупее, чем я думал. И Такаюки этого не ожидал — но, оказывается, в то же время не ожидал ничего другого. — Ладно, — пробормотал Канзаки, мимолётно поморщившись. — Ладно, хрен с вами, не младенцы. Но Синяя говорит, что пока мы здесь просиживали штаны, её заметили какие-то ублюдки с края галактики и сейчас они летят сюда, так что если кто оставил здесь что-то охренительно важное — это... — Прыжок — и они были в воздухе. — ...ваши проблемы. — А что насчёт еды? — против воли заинтересовался Такаюки. Мимо неторопливо проплыл спутник; прошло — сколько? Десять секунд? Пять? Меньше? — Она говорит, что я не сдохну, — заметил Канзаки — несколько рассеянно, но на экране мягко сиял Нептун, так что едва ли кто-то имел право его винить. — И у меня почему-то не получается ей не верить. А это вообще-то должно пугать. Такаюки видел его — и не узнавал. — Но нет, — закончил Канзаки и повернул льва. Пушки удивительно инопланетного корабля за Нептуном наливались фиолетовым.+
Итак. Во-первых, они находились в далёком космосе без еды, воды и с вражеским кораблём на хвосте. Во-вторых, когда Такаюки через неделю не напишет родителям — а он наверняка не напишет, — они начнут волноваться и, возможно, даже решат, что он... — Пока мы ещё живы, — восхитительно безразлично для такого позитивного начала произнёс Химекава, — если вдруг кого-то из вас это интересует, вашим семьям уже должно быть известно, что мы не гниём в песке, а отправились в увлекательный круиз по ближайшим достопримечательностям вселенной. Одной проблемой меньше; с Куниеды, застывшей рядом с Такаюки, явно упал камень размером с пару громадных синих львов. Дальше. Во-вторых, Химекава был прав: им действительно стоило приготовиться к тому, что они сейчас могут слегка умереть. В-третьих, идеально круглая дыра на пол-экрана выглядела очень... по-волшебному. И это не было комплиментом. — Это портал, — оповестил их Канзаки. — И мы летим в него. В-четвёртых, в данный момент они были от Земли примерно в одном расстоянии до Кербероса, когда им грозили миллионом (на который они уже согласились). И Такаюки, конечно, мог бы задуматься о том, что бы случилось, если бы он сейчас сказал: «Нет»... Но у них на хвосте сидел вражеский корабль, и они всё ещё были живы, и Такаюки сейчас был ближе к своей цели, чем за все эти семь с лишним месяцев. И в этот момент, глядя на улыбку-оскал Канзаки, совершенно безумную и впервые за эти несколько дней... нет, пожалуй, впервые за все эти годы — ошеломляюще искреннюю, Такаюки как никогда раньше ясно понял, что ему нужно было сказать. Что он хотел сказать. Ничего.