Днями в сени узорных теней

      Слышали, слышали? Охотника дочь уходит с рассветом. Венчаться со свободой и ветром. Далеко идёт и след стынет. Никто не знает, почему и зачем, кто отпустил, кто допустил и позволил.       Свобода и сила позволила, беда направила, чайки крик путь указал.       Живая как лань, кровь кипит как морская пена, да солью на губах стоят слёзы отца, провожающего дочь в дорогу.       Алан, рисуй дочь охотника, Кэтти, пой её песню о беде, что постучала в дом. О цели, что лежит за морем. О лекарстве от мучений и хвори отца.       Я старая яблоня и мать моя дарила ей тень в ночь первой беды. Луны свет пронизывал насквозь, но её не видел. Совы летели кругом, но в сени юной и влажной листвы не слышали и шороха, а с рассветом ела матери моей плод охотника дочь, шла дальше к городу, что лежит к горизонту, что пахнет йодом и рыбой. Бросила остатки плода на землю и дала мне начало. И её продолжением знала я всё, что с ней случилось, рассказать могу тому, кто в ночь первой беды под моими корнями заночевать решит, тому расскажу, кто плод мой отведает.       Ветер помог, путь очищал и огрубели ноги в пути. Вот уже и город видно за холмом. Зашла она в стены ворот, и никто её не видел на мостовых и серые стены куполом стояли. Шла она на причал, на корабль и крик и смех звучал ответом, кто допустил и позволил, иди прочь, женщина.       Сила позволила, свобода в ответ смеялась, беда настаивала, а чайки летали над головой и задевали лицо крыльями.       Рыбака сын видел её, и сердце пропускало удары, когда предлагал скудное судно, которому не ходить в большое море, а дрейфовать в заливе. Смерть увидеть предлагал, но не мог молчать, стройный стан ум будоражил, ясный взор сердце закрывал красивым замком, а ключ более не ему принадлежит.       Она забрала лодку, оставляя его на берегу. Она уходила в ночь второй беды и ела её большая рыба в заливе. Темно нутро рыбы, светила луна и ничего не видела, летали совы, но под водой не слышно страха дочери охотника.       Ловили рыбаки большую рыбу у чужого берега, открывали её нутро, выпускали оттуда Дочь охотника, ели рыбу и более себя не помнили и не узнавали в отражениях, а каждый потомок их рождался чужим, слышал песню волн, а после уходил навсегда. Знали они историю Дочери Охотника. И каждый рассказывал её в начале своего пути.       На чужой земле шла Дочь Охотника в горы, шла долго и стирала подошвы. К вечеру стояла у ворот большого сада. Открывала ворота и не могла войти внутрь.       Сила оставила, свобода тягостна, беда далёкая, а чаек тут нет и вовсе. Но разве можно повернуть назад, когда ты так близок? Вошла в сад и смотрела на деревья.       Тис рос и только он был там. И ягод множество, каждая красна как капли крови.       Рвала она ягоду, царапала руки о ветки, а ночь входила в свои владенья.       Луна видела её и указала, совы слышали и кричали над головой. Смерть стояла за спиной и гневалась. -Три дня ты от меня пряталась, дочь Охотника, а на третью ночь я тебя нашла. Поссорила ты меня с сестрой и пряталась под её сенью, ела её яблоко, обрела долголетие, о котором не знала, убила мою рыбу и ели её люди и обрели глаза, которых не просили. И теперь ты вошла в мой сад, да сорвала ягоду, что не заслужила и которая погубит твоего отца. Взамен заберу я твоё сердце, и будет его рвать ворон на скале тысячу лет. И все тысячу лет будешь чувствовать ты в груди дыру, не в силах её закрыть. И только тогда позволю я тебе забрать эту ягоду, если всё будет, как я сказала.       Согласилась дочь Охотника и вырвал ворон сердце из груди, отнёс на вершину скалы и начал кусать и щипать. Боль жгучая в ране, сердце рвёт на части, но идёт дочь Охотника домой, отдаёт ягоду отцу, чтобы Смерть забрала его против своей воли.       Статен был Отец был когда-то. Полюбила его Смерть, но выбрал он человека дочь. И больше не приходила к нему Белоглазая, видеть не желала, и коснуться тонкой рукой не хотела.       Много уже лет ему шло и больно жить становилось, а пальцев кончики рассыпались в прах, но держал он лук и звался Охотником. Дочь жалела его и себя, хотела стать им и забрать его ношу, уходила за ягодой, платила сердцем ворону, чтобы убить отца.       Шли века, и росла я, яблоня. И плод мой отведать никому не довелось.       Знаю, что сын рыбака пытался ворона убить и сердце Охотницы обратно вложить, да попусту потратил силы.       Знаю, что мать мою срубили и сделали из неё красивый шкаф, в котором хранили меховые шубы.       Знаю, что рыбы больше такой не появлялось и всё что осталось от неё – лишь люди, что видят больше других.       Знаю, что плачет Смерть о том, кого не хотела забирать и закрыла свой сад и более нельзя съесть той ягоды, что дарит её прощенье.