Чёртушкины записки

      4 января 1744 г.       Добрался до дневника... Еле живой после всего, что было. Скрипку больше никому в руки не дам. Гектор не дичь, а пушнину больше жалует. Дамы - самые опасные существа на свете. Вино больше видеть не могу. Сабурова убью, как только покажется!       Но лучше обо всём по порядку.       Чем плох Новый год? Тем, что после Рождества без передышки начинается. Это я сначала думал, что это очень хорошо. Беру свои слова обратно!       А начиналось всё очень хорошо. В честь праздника и в честь тётушки был такой парад! Почти как в Киле, только в сто раз роскошнее. Вся лейб-гвардия её тётушкиного величества как на подбор! А порядок какой железный! А форма какая! А шаг чеканят - ну просто как часы! Пусть мне в следующий раз позволят его возглавить. Это будет лучший праздник в моей жизни!       Чуть не поругался с Устиновым, что он мне про парад ничего не сказал. А он уверяет, что это был такой сюрприз. И клянётся, что не врёт. Ибо грешно не верить человеку, который с тобой порох заливал и рисковал за тебя честью мундира. Это всё Устинов говорит. Как тут не верить?       Чуть не поругался с тётушкой из-за Гектора. Она и в прошлый раз не пустила его с нами Рождество праздновать, и в этот раз не хотела. Да что он, не человек, что ли? Скрипачу нашему почему-то можно во все блюда рукава обмакнуть, и ничего! А тут Гектор ей, видите ли, помешал... Да ему только куриное крылышко дай - он вмиг успокоится!       А тётушка всё над ёлкой трясётся. И ничего с ней не сделалось после Рождества, стоит как солдат на построении. И ветки без лишней тяжести бодрее торчат - конфеты уже съедены, а бумага вниз не тянет.       Фрейлины наш подвиг не оценили. Долго охали, причитали и всякую дребедень вместо конфет развешивали. Мы после них всё проверили. Дребедень оказалась несъедобной. Везде сплошной обман!       Зато вечером на столе всё было настоящее! Таких чудес даже на Рождество не было. У меня аж глаза разбежались! Чего-то и понюхать не успел, а чего-то даже не видел! Пока перепробовал всё, что ко мне поближе было, наелся до отвала. Страсбургский паштет еле ухватил! Хотел заливных раковых шеек отведать, а их уже без меня слопали. А про "лосиные губы" только через два дня узнал, что такое вообще на столе было!       А ещё была штуковина, которой я отродясь не видел. Это даже не знаю, кто додумался такое соорудить! Лежит утка, в утке - перепёлка, а в ней ещё и голубь фаршированный. Слышал, как Иван Иванович профессору сказал, что французы это диво называют "корабль любви". А Васька Устинов потом сказал, что никакой это не корабль, а смерть Кащеева! Жалеет, что никто не додумался глянуть, не было ли в голубе яйца.       Сабуров сказал, что этот "смертельный корабль" - сущая ерунда по сравнению с тем, что едят мавры. У них по праздникам закалывают и потрошат верблюда, а потом начиняют его баранами, у которых внутри по десятку кур набито. И тех ещё какой-то дрянью пичкают. А потом всё это добро зажаривают в яме и кормят целый полк! Экие враки!       А Фукс поверил. И сказал, что на такого, как Лесток, и верблюда не хватит. Не знаю, куда ему столько влезает, но он за столом перепробовал всё! Надо было видеть его довольную рожу... Профессор сказал Ивану Ивановичу, что герр Лесток - знатный какой-то там кур. Я не вытерпел и сказал, что это правда, он за цыплячью тушку кому угодно душу продаст. Профессор аж побелел, а потом покраснел со стыда. А Иван Иванович долго смеялся и сказал, что этот самый "кур" - это не просто любитель кур, а любитель красиво жить и вкусно есть.       Стану императором - отменю закон, по которому почётный караул должен стоять и облизываться по углам. Устинов так бы и стоял голодным весь вечер, если бы я ему пирогов в рукаве не притащил.       Фуксу не по нраву устрицы. Он их даже не пробовал, а только плевался и ругался, какой идиот додумался есть слизняков. Темнота! Вот как можно сало с чесноком жевать, его почему-то не смущает. Уминали с Алёшенькой за обе щеки.       А на балу тоже всякое было. Тётушка, когда сама пляшет, сразу добреет и перестаёт ворчать про мою косолапость. А тут она про меня вообще забыла! Поёт, танцует, коленца всякие выкидывает, болтает без умолку - весело ей, видите ли! Я уже какую-то башню съедобную опрокинул, а тётушка ни гу-гу. Почесал вилкой под париком, а она опять не заметила. Нарочно уронил эту самую вилку под стол и полез доставать - а тётушка вообще в другую сторону щебечет, даже ухом не повела. Красота! Я на радостях уже подумывал сбежать куда подальше, но Фукс отговорил. Пообещал, что нам и тут будет весело. И не соврал!       Чоглокова навертела на голове целую крепость с тремя бастионами. И сто раз об этом пожалела. Все люди как люди, а она как китайский болванчик: не шелохнётся, только на все вопросы чуть-чуть головой кивает. Я сразу смекнул, что к чему, и давай её веселить. Она терпела, терпела, аж дышать перестала, а потом как захохочет! Штурм удался на славу. Крепость торжественно пала. Сейчас же явился Чоглоков и посмотрел на меня так, что я себя сразу почувствовал врагом народа. Да ну их обоих, чудные они какие-то!       Брюммер обо мне тоже забыл. То пытался приударить за какой-то пышной дамочкой, то с генералом пил и что-то дотошно выяснял.       Герр Лесток тоже весь вечер любезничал с какой-то фрейлиной, похожей на сдобную булочку. Душенька Мари со зла чуть салфетку не съела.       Даже профессор явился на праздник - весь больной и бледный. Генерал взялся его водкой лечить, а он только понюхал, пригубил - и всё. Не люблю, говорит, водку, эльзасское вино лучше. А вина-то уже и нет! Его Брюммер под шумок генералу скормил.       А самую смешную штуку отчебучила мадам Салтыкова. Она свои родные брови сбрила, а вместо них нарисовала ненастоящие. Как будто палец в сажу обмакнула и два раза по лбу провела. И лицо белилами густо намалевала, как привидение. Гвардейцы чуть со смеху не лопнули! Фрейлины хихикали, как дурочки. А какой-то остряк даже сочинил стишок с намёком. Народ обхохотался! Сама Салтыкова так ничего и не поняла, плавала по залу как пава. Только профессор не в восторге от стишка был. А Иван Иванович ему ответил, что любую даму на смех поднимать - последнее дело. И ещё сказал, что в Англии у дам пошла мода сбривать брови, а вместо них клеить себе на лоб мышиные шкурки, и при этом никому не смешно. Я как услышал, аж пополам согнулся! Быть, говорю, такого не может, враки это всё! Профессор опять побелел и рассердился, что я подслушиваю. Ну а что тут такого? Не виноват я, что меня ноги несут туда, где интересно...       А Нарышкина пробралась к столу, пока никто не видит, и давай конфеты из пирамиды таскать. А я сзади подкрался - шлёп её по руке! Давай, говорю, состязаться, кто больше осилит. Она одну возьмёт, а я две - за обе щеки. Тут Брюммер подошёл и тюкнул меня тростью по плечу - я чуть не подавился! Нарышкина испугалась и сбежала. И половины съесть не дал, собака!       Тут явился Сабуров. И притащил под плащом целый мешок яблок. Настоящих! Свежих! Я их с самого Киля в глаза не видел... Тётушка от яблок шарахается, как чёрт от ладана. И ладно бы ещё сама не ела, так и другим нельзя! Поэтому Сабуров их тайком и притащил. Водил нас такими коридорами, что и сам заблудился. Мы думали, очередная китайская водка будет. А он как достанет свой мешок... Батюшки! Ничего подобного в жизни не ел! Хрустели как кони, пока весь мешок не приговорили.       Тут Сабуров и говорит: а ну-ка дыхните, друзья мои! А от нас яблоками несёт за версту. Этак дело не пойдёт, говорит. Срочно надобно перебить дух, чтоб тётушка не учуяла. И достаёт из-за пояса фляжку с китайской водкой. Выпили все по глотку - всё равно слышно! Тут Фукс спохватился, что у него где-то на чёрный день шнапс припасён. Только никак не мог вспомнить, где. Пошли мы искать его тайник, по пути сабуровскую фляжку уговорили. И заблудились окончательно.       Нашли не тайник, а очередное приключение на свои головы. Там фрейлины в какую-то дурацкую игру с фантами забавлялись. Душенька Мари должна была спеть какую-то песню, а у неё голос дрожит. Не поёт, а завывает, как дворняга перед погибелью. Как увидела, что мы явились, сразу петь перестала и выскочила вон. Фрейлины обрадовались и давай нас к себе звать. Мы не то чтобы очень хотели, но Фукс дамам отказывать не умеет вообще. И выпало ему на скрипке сыграть. Фукс вообще на флейте играет, а скрипку отродясь в руках не держал. Я ему ради такого дела даже своей скрипки не пожалел! Кто ж знал, что она в его руках - не инструмент, а орудие пытки? Он как вдарил смычком, как заскрежетал, так у всех уши сразу заложило. А ему как понравилось! Сабуров пообещал ему уши оторвать, если это не прекратится. Так Фукс прямо со скрипкой и удрал от нас.       А тут как раз Нарышкиной выпало три раза поцеловать сидящего слева. Вообще-то слева у неё была та самая булочная фрейлина, но кого это удержит? Я изловчился и в последний момент просунул голову между ними. Нарышкина глаза закрыла... и целует не фрейлину в щёчку, а меня в губы! Да как откроет глаза, да как завизжит... Фукс со скрипкой - просто комариный писк по сравнению с ней!       Сбежала, дурында. Дальше без неё доигрывали. Сабурову выпало танец вести. Не помню, как называется, когда все друг за друга цепочкой хватаются и скачут. Так мы обратно в зал и прискакали...       А дальше ничего не помню. Всё только с чужих слов. Одно только понял: зря нас туда понесло...       Устинов говорит, что Гектор всё-таки прорвался в зал и бурно радовался - сначала мне, потом ёлке. Пришлось его срочно оттуда выманивать устиновской шапкой.       Фукс вернул мне искорёженный смычок и скрипку с рваными струнами. И уверяет, что я всё это сам натворил, когда вздумал с Алёшенькиной дурой тягаться. Я такого вообще не помню! Спросил на всякий случай у Алёшеньки, а он виновато улыбается и головой кивает. Заговор, не иначе!       Нарышкина краснеет, хихикает и говорит, что про поцелуй я всё придумал на пьяную голову. Зато про меня рассказала, что я битый час приставал к Бецкому, зачем он себе мушку на щёку приклеил. А она там у него, оказывается, настоящая!       А Сабуров говорит, что мы ещё и пирамиду строили. Раз уж, говорит, Брюммер всё испортил, мы по-другому сделаем. Выстроили пирамиду из полных бокалов и давай по одному разбирать. Закончилось тем, что тётушка меня из-под стола вынимала.       А от тётушки я здорово получил на орехи. И за пирамиду, и за башню, и за Гектора, и за Ивана Ивановича... И даже за яблоки. Когда меня из-под стола подняли, у меня огрызок из рукава выпал.       5 января 1744 г.       Понемногу перехожу с кислой капусты на другие блюда. До этого, кроме неё и огурцов, ничего больше в горло не лезло.       Досадно из-за скрипки... Починить бы надо, к Бастиану сходить. Так тётушка распорядилась никуда меня не пускать, пока на человека не стану похож. И ко мне тоже никого не пустили, кроме профессора. Он на меня не злится, только тяжело вздыхает и головой качает. Рассказывал мне байки про древнего царя - имя не помню, но чудное, вроде как кто-то напал. Вот он, говорит, вёл жизнь развратную и непотребную, и за это потомки даже могилы после него не оставили. А царю вообще опасно при подданных грешить какой-либо глупостью, иначе тем рискует и прославиться. Вот был у одного французского короля дурной характер - так его до сих пор и знают как Сварливого. Другой вообще ничего не делал, его и прозвали Ленивым. А шведский король был напрочь глупым, и его запросто убили во время переворота. А вообще народ любит острословить и раздавать прозвища, особенно монархам. Хорошим правителям достаются всякие почётные слова - Храбрый там, например, Справедливый, Львиное Сердце... А кто чем чудить любит, тем и прославится.       Я ему не сказал, что про себя тоже слышал. Подслушал как-то раз, о чём фрейлины шепчутся. Шептались как раз обо мне. И обозвали "голштинским чёртушкой". Теперь боюсь, как бы эти дурынды в народ кличку не разнесли...       6 января 1744 г.       Приходили Фукс с Устиновым. Оказывается, я пропустил очередное зрелище. У русских опять праздник! Крещением Господним называется. Я думал, это когда все крестным знамением себя осеняют, а это ещё веселее. Это когда во льду вырубают крест, а батюшка над этой прорубью служит молебен. А потом все, кому не лень, из этой проруби воду черпают и сами в неё ныряют. Говорят, тётушка самолично окунулась! Её потом в трёх шубах сразу отогревали и горячим вином отпаивали. Сабуров поглядел и тоже решил нырнуть. Глотнул из фляги для храбрости, разделся до портков и сиганул в прорубь. Говорят, орал так, что до Петропавловки было слышно!       Потом Устинов нырнул. Он вообще к этому делу привычный, его папаша с детства закалял. А Фукс нырять не стал. Я, говорит, лютеранин, у нас такое не принято. А по-моему, он просто побоялся нырять после Сабурова.       Кстати, Сабуров до сих пор у себя отогревается, потому и не пришёл. Зато вечером пришла тётушка и собственноручно купала меня в святой воде. Вода как вода, если её нагреть. Дурак ты, Венька Сабуров! Надо было не в прорубь сигать, а вечера дождаться!       7 января 1744 г.       Весь день выстраивал лейб-кирасирские войска. Расставил так, что и дышать на них жалко! Зато теперь нечем заняться. Даже на скрипке не сыграешь. Устинов на карауле стоит, Сабуров до сих пор греется. Фукс не знаю, куда девался. Брюммер около покоев торчит, собака. Даже Гектора не пускают! Хоть бы какая Нарышкина заглянула, что ли...       8 января 1744 г.       Долой арестантов! Подрался с Брюммером, сбежал со скрипкой к Бастиану. Струны он мне починил, а со смычком дело плохо. Сказал, что нужен новый. Это не беда, главное, что скрипка цела. Это отцовский подарок, я с ней из Киля приехал.       А тётушка потом ругалась. Не меня ругала - Брюммера. Смешно его так охаживала веером и ворчала, за что она ему только деньги платит, паршивцу этакому!       10 января 1744 г.       К тётушке какие-то важные гости прибыли. Я должен был изображать достойного наследника и изучать олимпийцев на плафоне. Тоска смертная! Через полчаса всех изучил до последнего пятнышка на носу. Потом стал зевать. Потом мне в ухо попали букли от парика, и сделалось щекотно. Я сначала тряс головой, а потом ухо почесал. А оно такое подлое оказалось: чем больше чешешь, тем больше хочется ещё. Тётушка вся покраснела как варёный рак и соврала гостям, что у меня ухо простужено. И ничуть оно у меня не простужено! Настоящий полководец может ночь на снегу проспать, и ничего с ним не случится. Кстати, надо будет как-нибудь попробовать.       12 января 1744 г.       Чем я опять прогневил тётушку? Целое утро слушал, в каком она ужасе от моего поведения. Грозится нанять мне учителя хороших манер, а то меня людям показать стыдно. Ну и пожалуйста! Если так уж стыдно, пусть не показывает. А заодно и парик этот дурацкий не заставляет напяливать, чтобы он мне ухо не щекотал.       После обеда сбежал погулять. Все как раз с горки катались, и я не отстал. И кто только придумал эти сани? Можно и без них съезжать, так даже веселее! Обратно пришёл весь мокрый до нитки. Парик потерял где-то в снегу, искать не буду.       13 января 1744 г.       Чихаю с самого утра. В носу горит, насморк начался. А я только собрался переночевать на снегу, как великий полководец!       За стол меня тётушка не пустила. Нечего, говорит, носом хлюпать, когда рядом с тобой трапезничают. Ну и ладно, я не очень-то обиделся. С гвардейцами отобедал на славу!       14 января 1744 г.       Тётушка не обманула. Она хоть и любит пошутить, но учителя хороших манер по-настоящему притащила. Я чуть со стула не упал, когда она этого майского жука мне представила! Сам круглый, ноги-руки еле сходятся, усы ещё такие смешные... Я даже прослушал, как его зовут. Понял только, что этот жук будет два раза в неделю мучить меня этим... как его... притворным этикетом, вот. И обучать хорошим манерам. Помилуйте, чему он может обучить? Как жужжать и летать по саду? Так это я и сам умею, без него.       А потом тётушка сказала, что ко мне скоро невеста приедет, а я веду себя, как чурбан неотёсанный. И что из меня нужно поскорее успеть сделать человека, иначе толку не будет. Опять завела старую песню! Я думал, всё уже забыто, а она опять за своё... Не хочу жениться! И учиться тоже не хочу. Нечего ко мне жуков всяких таскать.       Вечером строили с профессором математические модели. А вот это действительно интересно, и пригодиться может. Профессор говорит, что без этого фортификационные укрепления не построишь.       15 января 1744 г.       Первый урок хороших манер состоялся! Этот воспитатель - точно жук: сам вроде как тяжёлый, а порхает как бабочка. Это он меня так светским манерам учил. Тётушка распорядилась, чтобы мне показали во всей красе культуру танца и светской беседы. Какой идиот придумал все эти церемонии? Получается, что хорошие манеры - это когда ты пляшешь и растопыриваешь крылья, как тетерев на току. Почему-то в прошлый раз, когда я изображал тетерева перед Чоглоковой, тётушка сказала, что я - дурак набитый. А теперь меня учат почти тому же, только с умным видом.       Так и провели время - долго и бесполезно, местами даже весело. Воспитатель расшаркивается, плывёт и подпрыгивает на двух ногах, а я вслед за ним на одной скачу. Он мне вещает про чудную погоду и приятную встречу, а я с умным лицом сморкаюсь в платок.       Потом пришла тётушка, и меня отпустили. А я за дверью ещё немного послушал. Тётушка спросила, как мои успехи, а воспитатель промямлил что-то невнятное, а потом сказал, что и на пне могут распуститься ветки. Сам он пень! Язык у него распустился - такое родной тётке про наследника несёт!       17 января 1744 г.       Вчера рассказал друзьям про этого жука с хорошими манерами. Им до того понравилось, что второй урок мы решили провести сами, без него. За час до прихода воспитателя оседлали коней и удрали в лес. Нашли поляну поудобнее и устроили там великосветский приём. Фукс играл на флейте что-то корявое. Сабуров изображал будущую невесту. Аж подготовился заранее, все перстни на руку нацепил. Невеста получилась здоровая и суровая, как гренадёр, на голову выше меня. Я ей раскланялся и язык показал, а она мне рожу скорчила в ответ. Я ей говорю, как я ждал этой встречи, а она - что ей бы тоже меня век не видать. А я ей милостиво предложил глаз подбить, чтобы уж наверняка. А она напомнила, что шпагой владеет, как чёрт. Тогда я вспомнил, что если беседа не клеится, лучше всего пригласить даму танцевать. И пошли мы с ней плясать! Состязаемся, кто кому рожу скорчит посмешнее и кто кого умудрится под зад коленом подтолкнуть. Свалились оба в снег, дурачимся, пальцами друг на друга показываем и во весь голос хохочем. Фукс бросил флейту - и тоже за нами.       А потом явился Устинов. Как он нас нашёл - ума не приложу. Ни слова не сказал, только взглядом намекнул, какие мы идиоты. Бросайте, говорит, это гиблое дело, поехали в стрельбе упражняться. Мы тут же по коням - и пустились галопом по лесу, кто кого обгонит.       Стреляли по шишкам. Устинов всех перещеголял. Надо и мне как-нибудь на досуге стрельбой заняться, стыд и позор мне...       18 января 1744 г.       Влетело от тётушки за вчерашнее. И Брюммеру влетело, что опять не доглядел. А я сказал, что если Брюммер такой остолоп, надо его гнать к чёртовой бабушке. А я и сам уже большой, мне няньки не нужны. А тётушка сказала, что у меня ветер в голове гуляет, и что я вообще натура тёмная и необразованная. Как же, тёмный я! А сама в жизни ни одной книжки не прочитала... Я тогда сказал, что ко мне лучше профессора приставить. А Брюммера - гнать отсюда взашей. Странно, но тётушка впервые в жизни сказала, что со мной согласна!       19 января 1744 г.       Тётушка опять в какое-то паломничество собирается. Хоть бы меня с собой потащить не додумалась... Кто в такую погоду паломничать ходит? Пока снег лежит, веселиться надо! Мы с друзьями такую штуку придумали, что сейчас бы самое время её провернуть. Но зато у тётушки настроение хорошее, люблю её такую.       20 января 1744 г.       Под хорошее настроение выпытал у тётушки, берут ли меня в паломничество. Оказывается, они в какой-то женский монастырь идут и ни одного мужчины с собой не берут. То-то хорошо! Раз уж зашёл разговор про женщин, спросил у неё, правда ли, что к нам какая-то невеста приедет. А тётушка меня по носу щёлкнула и сказала, что я скоро состарюсь, если буду всё про всех знать. Значит, никто к нам не едет! Это тётушка всё нарочно придумала, чтобы меня припугнуть.       22 января 1744 г.       Не пошёл на урок хороших манер. А зачем туда ходить, если никакой невесты всё равно не будет? Правда, тётушку ничем не убедишь. Она как только узнала, сразу весь свой праведный дух растеряла и опять ругалась как сапожник. И сказала, что за меня и так никакая невеста не пойдёт, если я буду этаким чучелом. Ну и прекрасно! Больно нужны мне ваши невесты... А если завтра война? На что мне жена в походе?       23 января 1744 г.       Выполнили мы всё-таки задуманную штуку! Это мы ещё в праздники придумали, когда около дворца всякой всячины понастроили. Чего тут только не было! Но мне больше всего понравились ледяные фигуры. Это как обычная статуя, только ледяная. Я никак не мог понять, как их умудряются так сделать? Обычную статую из гипса лепят или из мрамора высекают, а тут - лёд! К нему только притронься голыми руками - сразу поплывёт. А Устинов придумал по-своему. Это, говорит, не совсем то, что вокруг дворца стояло, но зато веселее в сто раз.       Пробрались мы вечером под окна, пока никто не видел. Устинов лично за дело взялся. И слепил огромного снежного... Брюммера. Ну вылитый, просто одно лицо! И парик такой же, и усищи, и пузо - во! Ещё и трость ему приладили настоящую брюммерскую - я сам у него стащил. Сабуров кисть приволок. У него в родне какие-то живописцы есть, он и сам иногда балуется. А Фукс бочку с водой принёс. Слепили мы этого Брюммера, а потом Устинов стал кисть в воду макать и статую ею обмазывать с ног до головы. Дождётся, пока лёд схватится - и опять мажет. А остатки сверху вылил, когда корка покрепче схватилась. К утру, говорит, так заледенеет, что киркой не разобьёшь!       24 января 1744 г.       Брюммер, собака! Чего тебе в такую рань не спится! Ещё не рассвело, а его уже черти носят. Всех своим криком перебудил! Это ему трость искать вздумалось, а её нет. Всю опочивальню вверх дном перевернул, а её нет. Выглянул в окно, а там... Кто ему сказал, что трости ищут под окнами?       И кто сказал Ваське, что этого Брюммера киркой не добьёшь? Хотя он говорил, что его к утру не разобьёшь. А настоящий Брюммер не стал и завтрака дожидаться. Выскочил на улицу, в чём был, и давай своего ледяного близнеца мутузить. Нос ему кулаком отбил, а на большее сил не хватило. Тут он давай от него трость отдирать, а она уже примёрзла! Крепко примёрзла, на совесть! Не соврал Устинов, хорошо лёд схватился. На шум все преображенцы сбежались... Чуть животы не надорвали со смеху. У меня у самого аж в боку закололо, пока я всё это из окна наблюдал.       25 января 1744 г.       Брюммер срочно отбыл в Швецию по каким-то своим делам. Слышал, как тётушка сказала, что Брюммер с возу - кобыле легче. Представил, как Брюммер едет на чахлой кляче до самой шведской границы... Надо подкинуть идею Сабурову, пусть на него карикатуру изобразит.       А ко мне пока насовсем приставили профессора. Это другое дело! Он, оказывается, тоже про нашу выходку знает. И сказал, что неплохо бы меня к искусству приобщить, раз уж я так интересуюсь скульптурой. Изучали с ним живопись: каких видов она бывает, кто их главные представители, полотна всякие разглядывали и миниатюры. К концу занятий понял, что мне больше всего по душе батальная живопись.       27 января 1744 г.       Опять приходил этот жук с хорошими манерами. Он у меня спросил, что я знаю о культуре дипломатической беседы, а я ему выдал всё, что знаю про живопись. Что, съел? По-моему, он про такое сам впервые в жизни услышал, потому что сказал, что такими познаниями вполне можно сразить собеседника наповал.       28 января 1744 г.       Изучали с профессором гравюру и иллюстрации к художественным произведениям. Он мне картинки показывал, а я должен был опознать, из какой они книги и кого изображают. Честно говоря, ни одной знакомой рожи не встретил. А потом к нам заглянул Иван Иванович, и дело пошло веселее. Он про каждую картинку стал всякие занятные истории рассказывать, и всех изображал в лицах. Я чуть со смеху не пропал! А потом профессор спросил, какая у меня любимая книга. Я вообще не знал, что ответить, и брякнул про военный устав. А что, если даже тётушка никаких книжек в руки отродясь не брала? Профессор сказал, что без книг жить вообще неинтересно. А я сказал, что не знаю таких книг, от которых с тоски не помрёшь, а от стихов меня вообще тошнит. Иван Иванович сказал, что неправильные книги мне в руки попадали, а профессор взял какую-то книгу со своей полки и подарил мне. Эту книгу, говорит, известный путешественник написал. Он много стран повидал, много всяких диковинок встречал и всё, что видел, подробно описал. А нам теперь, чтобы увидеть, как живут люди в другом уголке Земли, совсем не обязательно садиться на корабль и плыть туда - можно открыть книгу и путешествовать прямо по страницам. Здорово, наверное!       Вечером ко мне опять пришёл Иван Иванович. И тоже книгу принёс. Смотрю, а у неё на обложке нарисован какой-то скучный учёный муж в парике. А Иван Иванович и говорит: вы не глядите, ваше высочество, что этот муж такой серьёзный - он столько смешных историй написал, что нарочно не придумаешь. Ну, если смешных, попробую почитать... Тем более, книгу на наш язык перевели. Написал-то её француз... Не то Люмьер, не то Ломьер какой-то. Сегодня уже не буду начинать, а то спать хочется.       31 января 1744 г.       Ох, чтоб мне лопнуть! Я три дня запоем читал. Три дня! Когда такое было? Бока болят от смеха, перед глазами всё плывёт. То одну книгу читаю, то другую. Даже трапезу прямо в постель велел подавать, чтобы не отрываться. Представляю, что тётушка обо мне думает!       Но это уже не дело. Пора закругляться. Третий день сижу тут, как полоумный - друзья меня, наверное, уже похоронить успели. И Нарышкина небось всю бдительность без меня растеряла... Подкрадусь и напугаю её завтра, чтоб жизнь малиной не казалась.