В новом доме

На улице было довольно хмуро, и лишь изредка из-за серых туч пробивалось солнышко, слабо освещая округу. Альбинос хмуро смотрел себе под ноги, идя за Брагинской по гравию, рассыпанному перед большим домом, в котором, как оказалось, ему придется теперь жить. Считая каждую ступеньку, Гилберт поднялся на крыльцо и остановился сзади Союза, и буквально через пару секунд дверь открыла Литва. Невысокая симпатичная шатенка испуганно глянула на пришедшую пару, что рассмешило Гилберта – это он им врагом был или русская? Внешне он только усмехнулся. Но вскоре тишину прервал негромкий мелодичный, но такой приторно-сладкий, голосок: - И вот теперь вы, товарищ Байльшмидт, будете жить с нами, - посмеиваясь, сказала Россия, а затем остановилась на самом пороге, не пропуская немца в дом; в ее глазах мелькнул какой-то огонек, - но не думайте, что сможете жить здесь припеваючи. - Даже и не думал, - холодно заметил он, а затем его губы украсила хищная ухмылка, - но не думайте, Россия, что и я буду паинькой. Великих так просто не сломить... Его слова перекрыл женский смех, а затем Анна, скинувшая свою шубку в руки дрожащего латыша, щелкнула пальцами перед его носом. - Дорогой мой, напомни-ка, кто здесь капитулировавшая страна, а кто страна-победительница? Прусс сжал кулаки до хруста, но промолчал, сглотнув все слова, вертевшиеся на его языке. При всем его самолюбии он понимал, что после такого унизительного поражения он не тот, кто может запросто так перечить Союзу. - То-то же, - ухмыльнулась дама, победоносно глядя на него. - Россия, послушайте, не стоит перегибать палку, мое терпение не бесконечно, - процедил Гилберт сквозь зубы. - Ты что-то сказал? – по-детски рассмеялась она, а затем прошла мимо своих союзных республик к лестнице. – Ты теперь мой слуга, немец. А после скрылась. Республики глянули на нового жильца их большого дома, но ничего не сказали. Не было не обнимания, не приветствия, не даже слабой улыбки. Лишь Оля сочувственно пожала плечами и, как и остальные, пошла по своим делам. А пруссу было и не до их жалости. Внутри него сейчас бушевала буря – эта наглая девица, перешла на «ты»! Она унижает его с самой их встречи в Германии, куда она приехала со своим лидером. И смотрела на него все собрание так хищно, что уже с самого начала он понял, в чьи руки попадет. Она просто мстит, а он, гордый немец, даже слова не может сказать ей! Гилберт сжал губы в тонкую полоску, и раздраженно прикрыл глаза. Главное не сорваться. Союз и так уже демонстративно унизила его обычную манеру поведения, что ему до сих пор не хочется говорить слово «великий» вслух, хотя то, что он является таковым, его никто не переубедит, даже этот жалкий проигрыш союзным войскам. - Я не поняла, мой дорогой, - рассмеялась Россия, свешиваясь со второго этажа, - мой слуга и не следуешь за мной? Прусс промолчал, лишь снял свое потрепанное военное пальто и бросил в угол – не будет он вешать свои немецкие вещи с этими паршивыми советскими предметами, называемыми одеждой, лучше уж на полу полежит. Гилберт посмотрел на реакцию России, но на этот демонстративный поступок она лишь с детской улыбкой покачала головой, хотя атмосфера вокруг нее стала явно напряженнее. «Слишком спокойна», - подумал прусс, скидывая в угол и фуражку с изображением черного орла со свастикой. Он вновь посмотрел на Союз, но ее уже не было на месте. « И слишком странна, и мне, Великому Прусскому государству, приходится сдерживать все ее выходки… А это только первый год пошел… Но Запад должен будет что-то сделать с этим». Лицо в последнее время серьезного Гилберта тронула слабая улыбка, все же брат для него остается самым дорогим. Главное, чтобы и он не забыл его, как остальные… - Слишком долго, - раздался обиженный голос России за спиной. Гилберт обернулся – барышня стояла за его спиной, потирая руки, а на лице была такая детская обиженность и наивность, что немец невольно сглотнул. – Плохо. - Я не понимаю вас, Союз, - ухмыльнулся Гилберт, заводя руки за спину и глядя прямо в горящие глаза Анны, - вы считаете меня своим слугой, а так возитесь со мной. Брагинская сначала опешила, а появившаяся на ее лице улыбка чуть дрогнула. Гилберт удовлетворился этим и уже повернулся к ней спиной, чтобы уйти, но: - Просто ты моя новая игрушка, мне интересно с тобой поиграть, зная, что ты не сможешь мне ответить, - мило улыбнулась Россия, а затем, подмигнув, пошла к лестнице. – И я думаю, тебе не стоит баловаться, это можно только мне, ахах. Барышня начала подниматься по лестнице вновь, но хруст кулаков и сдавленный рык она услышала даже там. Удовлетворенно улыбнувшись, она направилась к себе в спальню. - Пойдем, поможешь мне переодеться, - решила она окончательно унизить его. Да, взрослому мужчине придется подавать ей вещи… __________ Аня первая вошла в свою комнату и огляделась в ней – здесь она была в третий раз, а потому светлая спаленка выглядела довольно не уютной. Но, когда в стране нехватка товаров, тебе ли жаловаться на мягкую кровать, шторы, туалетный столик, шкаф, полный вещей? Брагинская покачала головой. Лидер видимо решил задобрить ее. Но серьезность сразу улетучилась, когда послышался шум шагов за спиной. Улыбка сразу расползлась по лицу, ведь игрушка пришла. - Итак? – послышался его с хрипотцой голос. - Пока не скажу, что делать, просто стой, - слащаво проговорила Россия, оборачиваясь к нему. – Разве не понятно? – развела она руками. - Принято, - кинул он и увел взгляд на стену. Анна недовольно скрестила руки на груди, она ожидала от него другой реакции. Ее вообще удивляет, что он относительно спокойно реагирует на ее выходки. С его-то характером. Неужели она настолько перегнула палку на том собрании? Конечно, его бледное лицо и искривившиеся губы говорили о многом, когда она скинула с него нацистскую фуражку и наступила на нее, но… Но он ведь не мог сломаться? Ее новая игрушка же! Россия прошла в комнату, поманив за собой мужчину. Как ни странно, он прошел в спальню, тихо прикрыв за собой дверь. Теперь они один на один в одной небольшой светлой комнатушке, освещенной лучистым солнцем, проникающим сквозь раскрытое окно. - Не боишься? – опять этот хрипловатый голос. Девушка уселась на кровать и скинула с ног сапоги. - Кого? - Меня, - на лице спокойствие, но глаза… Глаза всегда выдавали человека. И у этого дьявола во плоти алые глаза горели хищным огоньком. Анна мило улыбнулась, внутри ликуя – все-таки этого старого вояку не сломить. Только он не сможет ей ничего сделать, слишком уж слаб. - Нет, - рассмеялась Россия, прикрыв глаза. - А зря. Дама открыла глаза, ожидая какие-то действия с его стороны, но мужчина стоял на своем месте с все также заведенными руками за спину, которая, кстати, была идеально прямой. Русская усмехнулась. Ну, раз уж назвала слугой, значит, надо работать. Аня начала расстегивать пальто. Пальцы начали медленно скользить по застежкам, довольно изящно расстегивая их. Возможно, ей захотелось раззадорить мужчину, который не посмеет прикоснуться. И вот, когда последняя застежка была одолена, молодая женщина без предупреждения скинула пальто на руки Гилберта. Он довольно легко подхватил пальто, а затем странно посмотрел на меховой воротник, проведя по нему рукой в кожаной перчатке. - Сними их, - послышался приказ со стороны. Немец поднял глаза на русскую, стоящую перед ним в легком белом платье, раздувающимся от ветерка, дующего из окна, а затем его глаза скользнули по ее телу, такому хрупкому, освещенному лучами солнца… - Зачем? – грубо спросил он. – Снимать вещь или нет, мне самому решать. - Сними их, - приторно мягко, но со скрытой угрозой произнесла русская. Покачав головой, Гилберт стянул обе перчатки и кинул их на пол. - Довольна? – в голосе сочилось раздражение. - Да. А теперь помоги мне. Алые глаза удивленно чуть приоткрылись. - Расстегнуть платье? – неуверенно спросил он. Что еще за выходки? - Да, только не прикасайся руками к коже, - усмехнулась Анна, поворачиваясь спиной к немцу и перехватывая руками свои пшеничного цвета волосы. « Может мне тебе ноги поцеловать!?» - возмущенно подумал Гилберт, не двигаясь с места. «Не слишком ли много чести?! Да чтобы я расстегивал ей платья! Я, Великий! Я расстегиваю платья только своим любовницам, чтобы потом их…» - Мне долго ждать? – русская повела плечами, приподнимая руками свои пышные волосы. «Что б тебе неповадно было, глупая женщина, ты еще узнаешь, что со мной так обходиться нельзя» - Минуточку, - раздраженно кинул Гилберт. – Только перчатки надену… - Зачем? - Чтобы вас не касаться. - Ты это сможешь и так, - с улыбкой прикрыла глаза Аня, ожидая немца. - Что б тебя, - неслышно прохрипел он, подходя к русской. Стоит, просто вот так вот, спиной к своему врагу. Просто так. Не ожидая подвоха… Гилберт взялся одной рукой за платье, а второй за замочек молнии и потянул вниз. Вскоре платье упало к ногам русской, оставляя ее в одном нижнем белье, которое оказалось довольно женственным. Но Гилберт не стал как-либо это комментировать, его взгляд приковал к себе белая полоса на спине молодой женщины, все еще молча стоявшей к нему спиной. «Шрам…», - Гилберт, не обратив внимания на то, что Аня вздрогнула, провел рукой по тонкой линии, рассекающей спину. - Это… мой? Лишь кивок в ответ и легкая дрожь, ощущаемая под пальцами. - Не люблю боль, - тихо прошептала Россия. Гилберт еще раз провел рукой вдоль шрама и оставил руку на плече страны. Он сразу же вспомнил тот день, когда ему удалось перехватить отряд Ани, когда она попала к нему в плен, когда он занес руку с хлыстом… - А плакать я не люблю еще больше. Дрожащий голос Ани заставил дрогнуть что-то в груди мужчины. Почему бы ей просто не стукнуть его за привольность, а не разговаривать? Было бы проще… - Поэтому ты всегда такая… безумная? – ляпнул Гилберт, пытаясь преодолеть затянувшуюся паузу. - Приходится жить как-то так, чтобы никто не видел твоих чувств… А там уже вживаешься в свою роль… - негромко сказала Аня. - Почему ты не поделишься ею? – спросил Гилберт, смотря в лицо дамы через зеркало. - С кем? - Со своей семьей? - Они должны знать только то, что я смогу защитить их в любой момент и что я их люблю, - нежная улыбка вновь появилась на губах дамы, пока она смотрела на рамку с фотографией, стоящей на прикроватном столике. - Быть может со мной? – вновь спросил Гилберт, также разглядывая фото, на котором были изображены две сестры и брат. - А можно? - Почему бы и нет? - Не буду, - вдруг весело сказала Аня, - это не забавно! - Не притворяйся, - усмехнулся Гилберт, теперь уже заметивший фальшь, - ты уже себя выдала. - Нет. В зеркале отразилась ее приторно-сладкая улыбка. - Да, - Гилберт легонько поцеловал ее шею, а затем провел рукой по спине, рассматривая в зеркале, как фальшивка вновь исчезла с лица русской, а вместо нее появился смущенный румянец и по-детски удивленно приоткрытые глаза. - Нет. - Аня повернулась к нему, поймав руку, начавшую бродить по ее телу. Нахмурив бровки, она недовольно глянула на него. – И ты слишком много себе позволяешь. - Вот теперь узнаю свою Россию, ахах, - усмехнулся Гилберт, перехватывая ее руку. - Свою, значит? – недовольно проговорила Аня, растягивая слова. - А чью же? – задорно блеснули алые глаза, немец крепче сжал девичью руку, недавно поймавшую его ладонь. - Я своя, - рассмеялась Аня. «Упрямая же вот, но руку ведь не отнимает», - усмехнулся про себя Гилберт и подтянул высокую русскую к себе поближе. - Это ты – мой. Моя игрушка… - пропела Аня, улыбаясь и ожидая его реакции. - Тебя не изменить, - ехидно заметил прусс и легонько коснулся ее губ. Аня не стала никак отвечать, но и отстранилась не сразу: - А как же венгерская любовь? – с иронией пропела Анна. - Я любвеобилен, моя дорогая, - дерзкая усмешка украсила лицо Гилберта. - А я собственница, Байльшмидт, - русская запустила пальцы в белобрысые волосы немца и больно сжала их, - и сейчас ты – только мой, а я… - Только моя, - закончил Гилберт и поцеловал барышню вновь. И в этот раз она ответила, проведя нежной ладошкой по щеке мужчины, поразив его тем, что после долгой войны, она остается все такой же по-детски невинной и нежной. Ну, не считая маньяческих замашек. Гилберт, продолжая целовать девушку, опустился с ней на кровать, попутно оглаживая своими немного грубоватыми ладонями плечи. Анна, как ни странно, не пыталась перехватить инициативу и лишь с забавным урчанием отвечала на все ласки, что заставляло в груди немца что-то радостно цвести, что заставляло его, наконец, почувствовать себя мужчиной, лидером, а не жалкой «игрушкой». Альбинос, почувствовав себя хозяином положения, стал с большей смелостью ласкать девушку, не забывая все же о нежности… Нежность… Гилберт при мысли об этом странно отстранился о девушки и посмотрел на ее личико со все еще прикрытыми глазами и порозовевшими губами. - Что-то случилось? – обиженно протянула Аня. - Нет, - Гилберт усмехнулся, проведя рукой по щеке, - Du bist mein Schatz… - Опять ты на своем что-то бормочешь, - покачала головой Брагинская, нахмурившись. – Мне что, твой немецкий искоренить? - Когда ты была империей, ты была милей. - А ты никогда не был милым. Немец лишь усмехнулся на это и новое возмущение девушки заткнул поцелуем. Она довольно улыбнулась сквозь поцелуй, положив свои руки к нему на плечи. Но как ни странно, вскоре, когда его рука стала спускаться к низу ее живота, Анна грубо перехватила ее. - Это уже лишнее, немец, - так же приторно мягко сказала она, а ее глаза сощурились. – На больше, чем поцелуй не рассчитывай. - Ничего не знаю, - ухмыльнулся Гилберт, надавив на плечи дамы и опрокидывая ее на спину. Нависнув сверху начавшей брыкаться дамы, мужчина прошептал у самого ее уха: - Потом еще спасибо скажешь. - Как был садистом, так и остался, - прошипела Аня. - От садистки слышу. Вдруг Аня, перестав вертеться, забавно улыбнулась. Гилберт удивленно глянул на нее сверху вниз: - Ты чего? - А я забыла совсем про это… - она рассмеялась. – Теперь я тебя буду насиловать… - Значит, мне все равно что-то перепадет, - рассмеялся он ей в ответ. - Ну не знаю, - Аня, лежа на спине, начала довольно поглаживать кран, взявшийся из неоткуда. - Так, ладно, я согласен на просто поцелуи, - смеясь, мужчина поднял руки. «Пока что». - То-то же, - кран также незаметно куда-то исчез. Аня столкнула с себя немца и стала надевать какое-то черное платье, лежавшее на стуле. - И все же я никогда не расстегиваю платье, если за этим ничего не следует, - усмехнулся Гилберт, стоя позади нее. Анна, застегнув воротник, недовольно глянула на него: - Расскажешь о поцелуях республикам, лично расстреляю. - Коммунисточка ты моя, - рассмеялся Гилберт, пропуская Аню в вперед. Но та вновь вкопалась, как и тогда у двери: - Ты ведь не думаешь, что на глазах у всех я позволю тебе обращаться со мной также? - Нет, конечно, - с усмешкой покачал головой Гилберт. – Но усмирюсь я только за поцелуй… - Ага, конечно, - слащаво пропела Аня и увернулась от поцелуя, тут же выскочив из своей спальни. Спустившись на несколько ступенек по лестнице, она кивнула в сторону своего брата, идущего по коридору. – Тебя ждет Белоруссия, он хочет с тобой поговорить, а затем тебя ждет Оля… - А она-то зачем? – Гилберт настороженно глянул на младшего брата русской, который смотрел на него как на врага, а не гостя дома. И почему-то немцу показалось, что врагом он стался не только после войны… - Я думаю… - Аня мило улыбнулась, - ты захочешь поесть после бега… «Итак, сегодня Великий я прибыл в новый дом», - подумал про себя Гилберт, судорожно махнув рукой суровому братцу русской. «Для начала надо будет героически выжить…» - Добрый день, Николай… - Да, здравствуй, Гилберт… « Потом поесть у Украины, приухлеснуть за шатеночкой-литовкой… Это на сегодня… А на будущее – добиться России». - Как поживаешь? – спросил Гилберт, пятясь немного назад. - Как обычно, - равнодушно ответил Беларусь и убрал пепельный локон волос, упавший на его лоб, - просто поговорить хотел… «Что же, неплохое начало новой жизни Великого. Будет весело»