***
— Ты замечательно готовишь, — признаётся Хёкджэ, сжимая в руках кружку с чаем. Горячая еда придаёт мужчине сил, а тот факт, что падший считается с его предпочтениями, приготовив простые блюда, да ещё и чай заваривает из запасов священника, не позарившись в магазине на упаковки с различными искусственными отдушками, несомненно, радует мужчину. — Да ерунда, честно говоря, — отзывается падший, но Хёкджэ видит, как Хиним смущённо почёсывает затылок, потому давит в себе желание широко улыбнуться, чтобы не смутить его ещё больше. Судя по всему, не так часто падшему приходится для кого-то готовить, но навык у Хинима имеется, в этом сомневаться не приходится: овощи не разварились, куриная грудка не вышла сухой, а количество соли не превышает скромную норму, которую священник считает для себя приемлемой. Да и доброе слово, как говорят, и кошке приятно, потому мужчина оставляет свои наблюдения при себе, подмечая, что Хиниму нравятся, когда его хвалят по части кулинарии. — Нет, это правда очень вкусно, — священник отпивает немного горячего чая и чуть ли не жмурится от удовольствия. — Ты где-то учился? — Это тебе от твоей голодовки кажется, — смеётся падший, садясь напротив мужчины и наблюдая за ним с явным интересом. — Ты мне лучше вот что скажи. Что мы будем делать с Ёнуном? Хоть ты и говоришь, что он начинает задавать вопросы о религии, но я вспоминаю, как он был решительно настроен против веры, так что я не могу не беспокоиться о нём. — Доверяй ему, Хиним, — со вздохом предлагает Хёкджэ, послушно меняя тему для разговора. — Больше мне пока нечего сказать. Но знаешь… — Что такое? — Хиним становится настороженным, подаваясь ближе к священнику и неотрывно рассматривая его. — Я что-то пропустил, пока не был рядом с вами? — Нет, я хочу сказать о другом. То, что я заметил в Ёнуне ещё при посещении интерната, — мужчина качает головой, с облегчением понимая, что он вовремя уточнил, о каком моменте они будут сейчас говорить. Судя по тому, как тут же опустились плечи падшего, говорить о тех днях, которые Хиним и Хёкджэ провели в недопонимании и ссоре, явно не стоит. Падший всё ещё волнуется о произошедшем, хоть и не говорит об этом прямо, так что лучше всего выбрать что-то из более ранних моментов, что священник и делает. — Когда он оказался рядом с детьми, я увидел, насколько Ёнун добр с ними, — поясняет Хёкджэ, стараясь не затягивать с интригой. — Но у него есть ещё одно удивительное качество, которое присуще всем падшим, с которыми я знаком. — И даже у меня оно есть? — падший подпирает щёку рукой, с интересом ожидая продолжения разговора. — Что же это за качество такое? — Это любопытство, Хиним, — священник широко улыбается, понимая, что он обратил внимание на верное качество. — Пока мы любопытны, мы открыты для нового. Это и поможет нам. Ёнун осторожен и недоверчив, но ему интересна та сторона жизни, о которой он ничего не знает. Не без помощи Хеён, конечно. — Она не видит ничего, но она слышала наши с Итуком шаги, — вспоминает Хиним и покачивает головой, когда речь заходит о незрячей девочке. — До сих пор в голове не укладывается. — Думаю, она связана с падшими куда теснее, чем ты мог полагать, — Хёкджэ робко делится своим предположением, но черноволосый падший тут же реагирует на его слова, приглашающе пошевелив пальцами, чтобы священник продолжал. — Возможно, она и есть та самая петля, вокруг которой всё завязано. — Что?! — падший чуть ли не подпрыгивает на стуле, нахмурившись точно также, как он делал, когда не понимал священника в первые дни их взаимодействия. — Но эти нити связывают только двоих, ты сам видел. Ты… ты уверен? — Нет, не уверен, — честно признаётся мужчина, отодвигая кружку дальше от себя. — Но посуди сам. Ты говорил, что вы не могли найти её в прошлых жизнях. И Ёнун с Итуком постоянно перерождались, не в силах спасти друг друга. Что, если они погибали не внезапно, а когда умирала… она? — И тогда, если следовать твоей логике, Ёнун и Итук связаны, так как Хеён в той своей жизни знала их обоих и… пытается их притянуть в каждую свою новую жизнь? — почему-то шёпотом спрашивает Хиним, едва дыша от волнения. — Ты думаешь, она способна на такое? — Это только теория, Хиним, — напоминает священник, массируя виски, чтобы ослабить возникшее в них напряжение. — И если она верна, то я не думаю, что Хеён делает это осознанно. Скорее, как незавершённые дела между ними… — А ведь ты можешь быть прав, — задумчиво продолжает рассуждать падший, почти не глядя на мужчину. — Хоть они и не помнят это напрямую, но Ёнун обещал Хеён, что они будут жить все вместе, как одна семья. И с Итуком она часто виделась, так что хорошо его знала. Поговорю на эту тему с Йесоном. Ты молодец. К концу речи Хинима Хёкджэ не выдерживает и закрывает глаза, продолжая массировать гудящую голову. Всё вполне себе складывается логически, но ситуация, хоть и становится понятнее, путает все методы её решения. Проверить теорию они не могут, не используя путь проб и ошибок, а вопросы никуда не деваются и только приумножаются. — «За что браться в первую очередь, Отче? Правы ли мы, что малышка Хеён связана со всем этим? Что нам следует делать?» — священник не собирается сдаваться, но его уверенность изрядно поубавилась. Ещё и слова падшего о том, что он посоветуется с Хранителем Памяти, означают, что Хиним оставит священника, пусть и ненадолго. Хёкджэ не может понять, что стало причиной его повышенного беспокойства, ведь мужчина привык вести уединённую жизнь. Священник неуверенно признаётся сам себе в смущающих мыслях — он не хочет, чтобы Хиним уходил. Поговорить с другими падшими, безусловно, нужно, и Хёкджэ не может, да и не хочет останавливать Хинима, ведь тем следует знать, что их лидер в порядке. Но если мужчина себе не может твёрдо сказать, что он за это время соскучился по падшему, то признаться в этом вслух он и подавно не сможет. В определённый момент Хёкджэ стал понимать, что чувствовал Донхэ, когда Кю-а покинул его. Привыкнув к тому, что падший всегда рядом, с ним можно поговорить, унять дурные мысли не только путём смирения и непрестанной молитвы, но и во время дружеской беседы, священник без Хинима ощущал себя крайне неуютно и тревожно, он так и не мог найти себе места. И, думая об этом, мужчина убеждается, что обязательно нужно выделить время, чтобы навестить Донхэ. Во-первых, Кю-а доверился ему, и будет нечестно оставить доброго паренька на попечение падших. А во-вторых, возможно, Хёкджэ увидит, как тот справляется, и это уймёт часть и его внутренних сомнений? — Эй, Хёкджэ, давай не будем менять свои планы, хорошо? — слышит он голос падшего, после чего Хиним оказывается за спиной священника и мягко обнимает его, словно стараясь закрыть от всех неутешительных мыслей. — Ничего не изменилось. Давай сперва разберёмся с проклятием, как ты и хотел, а там подумаем, как двигаться дальше. — Звучит разумно, — соглашается Хёкджэ, чувствуя себя крайне уютно в этих холодных руках. По крайней мере, в объятиях падшего и думается легче, и головная боль отступает. «Может, действительно, я слишком себя накручиваю?» — В любом случае, мы справимся со всем этим вместе, — напоминает Хиним, чуть крепче обнимая священника и наклоняясь вперёд, практически прислоняясь холодной щекой к его щеке. — Если не возражаешь, пока я останусь с тобой. Я беспокоился о тебе и… Падший не заканчивает фразу, тихо вздыхая и явно намереваясь выпрямиться и отстраниться, и Хёкджэ не выдерживает. Если он не скажет этого сейчас — то сочтёт себя обманщиком, ведь поступит точно также, за что буквально неделю назад осуждал Хинима в их ссоре. — Я тоже, Хиним, — тихо признаётся мужчина, не открывая глаз и понимая, что этот шаг возвратит их доверие друг к другу на прежний, высокий уровень. — Я тоже скучал.***
Вечер привносит в привычный распорядок дня священника неожиданный сумбур и хаос в лице Ёнуна, на самом деле решившего навестить Хёкджэ у него дома. Как бывший боксёр узнал адрес, мужчина даже спросить не решился — в соборе это совершенно не тайная информация, учитывая то, что Ёнун не первый, кто интересуется отцом Ли и тем, где его можно отыскать. И, хоть священник и сомневался в том, что бывший боксёр решит проведать его, Хиним был в этом железобетонно уверен, так что мужчина не стал с ним спорить. Но даже в этой встрече, вероятность которой Хёкджэ пришлось признать, всё вышло совсем не так, как священник представлял. Сперва ничего не предвещало беды: Хёкджэ после обеда вернулся к чтению, а Хиним, съедаемый любопытством, сидел рядом с ним и вслушивался в негромкое бормотание священника, пытаясь понять, что именно тот читает. Но через несколько часов их отвлёк звонок в дверь. — Это Ёнун и Итук? — риторически поинтересовался мужчина, закладывая нужную страницу в книге тонкой лентой, пришитой к корешку, а после поднялся с места, оправляя немного помятый свитер на себе. Судя по самодовольному лицу падшего, это были именно они, так что Хёкджэ поправил свои большие очки в круглой оправе, немного спустившиеся ближе к кончику носа, а после отправился открывать дверь, наблюдая краем глаза, как Хиним поспешил за ним. Всё-таки невежливо заставлять гостей ждать. На пороге действительно стоял Ёнун, с маячившим за его спиной падшим. Оба гостя выглядели безумно взволнованными: боксёр то и дело неловко приглаживал свои коротко стриженые волосы, как будто они ему мешались, а Итук и вовсе стоял бледный, как мел, опасливо выглядывая из-за плеча Ёнуна. Хёкджэ не мог в тот момент обернуться, чтобы увидеть, каким взглядом Хиним поприветствовал падшего, но, судя по всему, не самым радужным, так как худенький парень вытянулся в струнку и нервно сглотнул, придвинувшись ближе к боксёру. — Привет, Хёкджэ. Я не помешал? — настороженно интересуется Ёнун, когда пауза стала слишком затянутой. Священник кашлянул в кулак, коря себя за недогадливость, а после тут же отступил назад, открывая гостям дорогу в его квартиру. — Здравствуй, Ёнун. Нет, не помешал. Проходи… — мужчина чуть было не сказал «Проходите», запамятовав, что падшего боксёр не видит. Но стоило Ёнуну согласно кивнуть и двинуться вперёд, чтобы переступить порог, как Хиним тут же дёрнулся вперёд, вскрикнув: — Стой! Хёкджэ испуганно вздрогнул, позабыв, что Ёнун не слышит падшего, но боксёр тут же остановился, настороженно оглядывая священника. Что-то в растерянной позе мужчины насторожило Ёнуна, и тот не стал проходить дальше, словно дожидаясь нового разрешения от Хёкджэ, который тем временем неосознанно таращился в пустоту, туда, где Хиним переступал порог квартиры, выходя на лестничную площадку. — Вот ты в дом не войдёшь, — хмуро бросил падший, отталкивая Итука от двери. — Мы с тобой на улице поговорим. — «Хиним, прошу тебя!» — священник понимал, что слова, сказанные при Ёнуне, выдадут его боксёру с головой, а на чётко сформулированную мысль времени может не хватит. Хиним явно злился на падшего, желая тому устроить головомойку за произошедшее с Хёкджэ: мужчина видел, как Хиним тяжело дышал, а, хоть он и достаточно мягко отстранял падшего от двери, но всё-таки вкладывал в толчок свою злость и недовольство теми решениями, который Итук принимал в его отсутствие. Гнев падшего отчасти можно понять, но это не значит, что Хёкджэ может позволить себе молча наблюдать за этим — и ничего не предпринимать, потому, чтобы Хиним услышал его зов, мужчина вложил в него столько мольбы и обеспокоенности, боясь, что черноволосый падший забыл, о чём они говорили, отчего коротко брошенная мысль прозвучала в голове священника, как жалобный вскрик. И с каким же облегчением он вздохнул, когда Хиним тут же напряг свою спину, скрытую чёрным пиджаком, а затем, напротив, расслабил мышцы, теряя свой пыл и твёрдые намерения. — Не боись, Хёкджэ, не убью, — падший обернулся через плечо и с удивительной лёгкостью подмигнул священнику. — Ну, разве что не до конца. По бледному лицу Итука мужчина понимал, что тот абсолютно не знал, шутил ли Хиним в тот момент или говорил серьёзно, но священник уже был уверен: падший его услышал. И эта мысль окончательно успокоила мужчину, так что он без страха наблюдал за тем, как Хиним уволок Итука на улицу, крикнув напоследок, что они будут рядом с домом. Хёкджэ не совсем был уверен в том, кого именно падший хотел успокоить этими словами. Наверное, всё-таки его, так как Итук висел в хватке Хинима послушной куклой и умоляюще смотрел на священника, хоть и догадывался, что больше ему мужчина помочь не сможет. — Хёкджэ, ты в порядке? — негромко поинтересовался Ёнун, не решаясь приблизиться: бывший боксёр практически не двигался, внимательно рассматривая мужчину. — Тебе нехорошо? — А? — священник вздрогнул, растерянно почёсывая макушку дрожащей рукой и думая о том, как выкрутиться из этой ситуации, которую он сам же и создал. — Нет, всё хорошо. Я просто задумался. Проходи. Хочешь чай? — Спасибо, но я ненадолго, — в этот раз боксёр прошёл, наконец, в квартиру, но от мужчины не укрылось, с каким любопытством Ёнун косился на его домашнюю одежду. Старательно скрывая улыбку, священник закрыл входную дверь, думая о том, что Ёнун с Донхэ во многом похожи. По крайней мере, они оба рассматривали священника в свитере и домашних штанах с таким удивлением, как будто перед ними стоял призрак. Чтож, может, они и правы, хотя Хёкджэ всегда должен оставаться отцом Ли, и даже если на нём не надета сутана. Для служителей Господа не бывает выходных.