Потеряшки

      На бетонном полу весело потрескивал небольшой костерок. Он игриво покачивался в такт лёгким дуновениям незаметного сквозняка, и тени на стенах плясали в такт его незамысловатому танцу. Это было настоящее, всамделишнее чудо.       - Не приближайся! – сказал я, опустив руку на плечо своей спутницы. – Лицо оплавится.       - Настоящее пламя… - поражённо прошептала она. – Оно такое…       - Красивое?              - Прекрасное! – сказала она восторженно, и протянула руки, погрузив ладони в пламя. – Хи-хи! Щекотно!       Я не удержался, и тоже погрузил руки в костерок, пусть украденная давным-давно память категорически запрещала это делать. Тугие жгуты низкотемпературной плазмы, порождённые банальным процессом окисления, бессильно бились о многослойный композит моей оболочки, а неравномерность температуры вызывала приятное покалывание.       - Действительно, щекотно, - согласился я. – Нужно будет повторить.       - Обязательно повторим! Обязательно! Только в следующий раз с этим, как его… Барбекю!       Вега заливисто засмеялась. Я тоже улыбнулся, искренне. Как же долго я не слышал её смеха!       - Как думаешь, те личинки, которых мы видели у станции монорельса, сгодятся на… - я запнулся, на время, необходимое для извлечения из недр памяти нужной ассоциации, - На стейки, верно?       - Может быть и сгодятся, - задумчиво протянула Вега. – Но тебе не кажется, что они слишком склизкие?       - Кажется, - соглашаюсь. – Если не получится, то попробуем ещё раз. Что-нибудь другое. Не выйдет в этот раз…       - То попытаемся снова!       - И ещё раз.       - И ещё, - она кивнула.       - И так до тех пор…       - Пока у нас что-нибудь да не получится! – она улыбнулась нашей старой шуточке. – Ведь времени у нас…       - Да, времени у нас достаточно, - улыбаюсь в ответ. - Целая вечность.       Вот уж действительно, вечность. Мы – кремниевая жизнь. Порождения Мегаструктуры. Совершенные разумы в совершенных телах, идеально приспособленные для того, чтобы выживать в нескончаемых коридорах, вертикальных городах и циклопических кавернах искусственного мира из металла, стекла и бетона, среди древних агрегатов, суперкомпьютеров и силовых установок, что корёжат саму ткань реальности. Второе и третье условия сохранения сознания нашли в нас практическое применение, можно сказать – обрекли на вечную жизнь. Но, увы, жить со всем этим нас никто не научил. Каждый ищет свой путь сам.       - А ведь только представь себе, Искорка, что такое маленькое огненное чудо жители старого мира устраивали себе чуть ли не каждые семь оборотов Изначальной, - говорю, любуясь лицом моей спутницы. В отблесках пламени оно смотрится воистину прекрасно.       - Так ведь мы ничем не хуже, - резонно заметила Вега, - ДНК того растения у меня есть. Как в очередной раз осядем – можно будет заняться разведением.       Да, осядем. В какой это раз уже, а? Память услужливо подталкивает точную цифру, но я отмахиваюсь, напуганный огромным порядком. Счётчик же прожитого времени я в принципе никогда не вызываю. Знаю только, что он переполнялся вот уже двадцать восемь на десять в четвёртой степени раз. Но и это лучше забыть. Не знаешь, сколько прожил – считай, живёшь первый день.       - А где? – спрашиваю. – Местечко подобрала?       - Ага. Из памяти джинна выудила. Ну, того, что тысячу четыреста шестьдесят два часа тому назад на нас напал.       Я кивнул. Да, знатная была гадость. Джинн – порождение Сетевого Хаоса, сознание, возникшее на основе коллизии директив. Они никогда не сулят ничего хорошего путнику. Они гремят автоматическими дверьми, воют вентиляцией, пугают гулом, что так похож на гул работающей конверсионной башни. И, парализованный страхом, ты, в лучшем случае, падаешь в пропасть, куда тебя заманивает злобный дух. В худшем – медленно теряешь рассудок, запертый в очередном непробиваемом изнутри отсеке. Нам повезло – джинн решил воплотиться лично. Так что расплести коллизию проблем не составило.       - И что там?       - Лаборатория. Новая. Через девять тысяч шестьсот восемьдесят семь часов поставят на консервацию, если персонал не появится. Но, думаю, мы сможем договориться с Хранителями.       Лаборатория? Лаборатория – это хорошо. Можно будет проверить последние выкладки.       - Споёшь, Искорка? – спрашиваю.       Вега улыбнулась, встала. Я же извлёк из недр своей платформы небольшую металлическую флейту. Металл приятно холодил пальцы, пусть для этого и пришлось выкрутить чувствительность рецепторов на максимум. Подношу мундштук ко рту и извлекаю первые звуки. Спустя пару мгновений запела Вега:       «Ни земли, ни воды, ничего…       Замела метлой белый свет пыль…       И страшиться теперь одного –       Как не стала бы небылью быль,       Как не стала бы быль…» (1)       Эту, и многие другие песни мы откопали в одном из старых хранилищ, вместе с обрывками дневников. Это были чуть ли не самые первые клочки информации о Старом Мире, что нам удалось отыскать. И теперь, слова лились вместе с музыкой, бесконечно чуждые бетонному миру, никем до конца не понятые, ведь смыслы, вложенные создателем в эти слова, истлели давным-давно. Но музыка, музыка жива! Ради только неё одной, пусть и простенькой и неказистой, мы модифицировали наши платформы, добавив некое подобие лёгких и голосовых связок, ради неё перекроили восприятие. Что поделать, в этом мире ты либо учишься видеть красоту, либо придумываешь себе цель, либо погибаешь на третьем переполнении счётчика, подставив голову (или где там у тебя главный вычислительный центр) под какой-нибудь гидравлический пресс. Нам повезло. Первый и второй пути открылись для нас.       Простенькая мелодия, порождённая моим дыханием и лёгкими касаниями, отражалась от серых бетонных стен, звенела в металлических трубах воздуховодов, а пламя вторило ей весёлым треском. Вега пела, слегка пританцовывая, как всегда – изящная, прекрасная, насколько вообще может быть прекрасным порождение бесконечного мира Мегаструктуры. Не идеал, конечно – идеал недостижим. Но усилия, что мы прилагали многие и многие тысячи часов, перестраивая наши тела, не пропали даром.       Я сменил мелодию. Теперь это был весёлый, звенящий мотивчик, что так и манил ту самую, украденную тысячи и тысячи лет тому назад частичку человечности расплыться в широкой счастливой улыбке. Вега подхватила новую мелодию, и песня сменилась. Это была весёлая песенка о старике-колдуне с Зелёных Островов и четырёх черепах. Пожалуй, эта вещь звучала здесь даже ещё более неуместно.       Песня закончилась, и я опустил флейту. Вега вопросительно замерла, сложив руки за спиной в замок, и чуть подавшись вперёд. Нас вновь разделяло пламя.       - Почему ты прекратил играть? – спросила она обеспокоено.       - Извини, - ответил я удручённо. – Не могу.       Действительно, не могу. Мы настолько вжились в образ человека, что человеческая душа намертво приросла к нашим эмоциональным протоколам. И теперь только прямое вмешательство в эмоции может на что-то повлиять.       - Знаешь, Искорка, - протянул я, коснувшись затылком идеально ровной стены. – Мне кажется, та лаборатория будет последним местом, где мы осядем.       Вега тут же изменилась в лице. Надо признать, подобные нерадостные мысли мучили не только меня. Мы слишком, слишком долго прожили, слишком долго поддерживали этот человеческий маскарад. Мы пресытились.       - Значит… - печально протянула она. - Будем двигаться дальше?       - Похоже на то, Искорка. Похоже на то.       Я встал, и неспешным шагом пошёл в стороны выхода из нашего закутка. Туннель этот выходил на небольшой карниз, под которым простиралась очередная бесконечная каверна, словно маленькая подземная страна, утыканная конверсионными башнями и колоннами-вязанками служебных коммуникаций. Где то там, вдали, подо мной, неспешно перебирал ногами огромный Строитель, снося-дробя-аннигилируя какой-то старый район. Он ловко орудовал циклопической клешнёй-кузницей, и высокие здания – все сплошь неправильной формы – исчезали одно за другим, чтобы практически мгновенно быть заменёнными на практически аналогичные. Вот только неправильных углов и ассиметричных черт в них с каждым разом становилось всё больше и больше.       Я уселся под стеной, практически у самого входа в тоннель. Наш маленький огонёк до сих пор горел, пусть и постепенно затихая, но всё ещё давал причудливые отблески, здесь и сейчас похожие на какой-то дикий танец, что танцевали люди одного из племён, встретившегося нам на нашем бесконечном пути. Я не смотрел на отблески, но вглядывался в пропасть. А ведь я никогда не был на поверхности – вдруг пришла мысль. Интересно, а там есть сородичи-кремниевые? А люди? Хранители? Впрочем, неважно.       Рядом со мной опустилась Вега, положила голову мне на плечо. Лицо её выражало сейчас лёгкую грусть, вроде той, что испытываешь, когда покидаешь склеп-репликатор. И понимаешь, что неизбежно, что необходимо, и что надо двигаться дальше, но... Но всё равно грустишь.       - Дракко… - прошептала Искорка, плотнее прижимаясь ко мне. – Сыграй ещё. Пожалуйста. Сыграй, пока мы ещё… - она легёнько улыбнулась. – Пока мы ещё люди.       Я коротко кивнул, и тоже улыбнулся. Да. Пока мы ещё люди. *** (1) - Мельница. Обряд.