RED

«Что мы вообще имеем в виду, говоря, что кто-то мудрый, а кто-то — нет? Что мы имеем в виду под мудростью? Значит ли это не совершать ошибок или совершать, но учиться на них? Или только лишь то, что кто-то поступает так, как тебе нужно?» Он записал это в своем дневнике, который завел недавно… только что. Жить ему оставалось на тридцать лет меньше, а значит, совсем недолго. «Красный назвал меня немудрым. Кажется, он цепляется за мою жизнь больше, чем я. Может и так, но какой смысл оставаться мудрым, если ты уже мертв?» Он собирался сделать глупость. *** Впервые это случилось под Рождество две тысячи восьмого. По радио крутили «Poker Face» Леди Гаги, в третий раз за вечер, а это был не какой-нибудь замшелый Джордж Майкл, что означало только одно — он слишком стар для этого дерьма. Для рождественского духа, для поздравлений, для радости, для ужина в кругу семьи. Для веточки остролиста над входной дверью. — Попопопохер фейс, попопохерфейс, — пробубнил он и залил это дело щедрым глотком водки. Его жена, — та из трех, которая изменяла ему, не скрываясь, и с которой они каким-то чудом протянули последние пять лет, — ушла от него. Точнее — удрала с физруком, оставив квартиру, машину, побрякушки и даже милые сердцу вещицы вроде фотографий родителей. Вычистила шкаф — и была такова, лишь примагниченная к холодильнику записка с двумя словами: «Прости. Беременна.», — резюмировала брак, которому никогда не следовало случаться. Грег решил, что она написала это от руки лишь потому, что не нашла подходящей открытки в магазине странных открыток. Люди, которых гложет чувство вины, стараются избегать соприкасаться с его источником. Он знал это, потому что много раз оставался ночевать в кабинете, не приходил домой, чтобы ей не приходилось встречаться с ним взглядом и придумывать нелепые отговорки. Он был отвратительным мужем. Каждый раз старался, но обламывался почти сразу. Не хватало вдохновения, решимости, воздуха, времени, сил, мозгов. Но он не был настолько глуп, чтобы думать, что ребенок — его. Он не хотел секса, она — не хотела секса с ним; она очень хотела ребенка, он не пошел к врачу. Он не был у врача ни с первой, ни со второй женой — не потому что был засранцем, а потому что и без докторов знал, что недостаточно старался. Он просто не хотел детей. То есть вовсе и не был против, но мозг, насмотревшийся всякого на работе, сопротивлялся идее привести невинную душу в мир вроде этого. Нет уж, достаточно чувства вины. Водка помогала забыться, но и она убывала. Один в пустой квартире под тяжестью сорока прожитых лет и сорока градусов, он как никогда остро осознавал свои никчемность и одиночество. Детство в приюте, три неудачных брака (три, подумать только!), единственные друзья — сослуживцы, видеть которых еще и после работы — уж лучше подпевать попсовым певичкам, надираясь наедине с собственным отражением в бутылке, ему же поднося тосты. — За тебя, ничтожество. За тебя, — произнес он, зажмуриваясь, чтобы наладить фокус. «Не какой-нибудь замшелый Джордж Майкл» донесся из динамиков проезжавшей под домом машины, напоминая, что невозможно быть слишком старым для дерьма вроде алкоголя и одиночества. Это же клас-си-ка, такое знать надо. Он не думал о бывшей: в конце концов, все они были счастливы и тоже не вспоминали о нем. Было только мучительно больно, что счастлив — не он, и даже больнее — не с ним. Они могли быть терпимее. Могли понимать его лучше. Могли слушать его нытье после очередного особенно безобразного месива на работе — не кривя накрашенных ртов. Немного любви. Немного поддержки. Немного того, чего он не давал им сам, но по какой-то причине наивно ждал в ответ. Его никто не учил любить, и он был сам виноват, что выбирал не тех женщин — в сущности, немного чересчур холодных и очень даже несколько равнодушных. Или они были такими только с ним. — Господи!.. — выдохнул он и изо всех сил сжал веки. Кажется, он приготовился разрыдаться. Он приказал себе не продолжать. Вздохнул — отпустило, а если нет — снова вздохнул. Но это не помогло, и он в самом деле разрыдался, зажав веки руками. Ведь известная истина — ничто не берется из ниоткуда, а он был пуст, мертв и холоден, как любой из его молчаливых подопечных. Вот почему его тянуло к холодным женщинам, нерожденным детям и таинственным трупам. Он сдался, позволяя себе оплакать их, но больше себя. Он не знал, в какой момент ему пришла идея убить себя, и была ли та мысль оформленной, но он нашел себя с пистолетом в руке, под шведский квартет, певший, что «это конец вечеринки». Он посмотрел на руку сквозь алкогольную пелену и зажмурился. Неужели… — Я просто не могу понять… — прошептал он. — Я только хочу, чтобы ничего этого не было. Он почувствовал движение воздуха, и мгновение спустя что-то поменялось. Стало холодно, а тело будто пробил озноб, будто… будто… он уже был мертв, но он не помнил, чтобы спускал курок. Он ощущал чье-то присутствие и распахнул глаза, ожидая стать духом, вознесшимся над своим еще теплым телом, но ничего этого не было. Напротив него, на его деревянном кухонном стуле, сидел мужчина в костюме-тройке. Дернувшись, Грег издал вопль испуга и взглянул почему-то на бутылку. Мужчина повторил его взгляд и посмотрел на Грега неодобрительно, исподлобья. Ну не думал же тот, что он и правда плод его воображения и бутылки. Он был величайшей силой во Вселенной, пусть и в странной ипостаси, пусть и плодом воображения в какой-то мере, но бутылка Абсолюта, по крайней мере на этот раз, была ни при чем. — Я… умер? — осторожно поинтересовался Грег. Мужчина скривился, как от зубной боли. — А вы этого хотели? Стоило, пожалуй, формулировать свои желания четче. Хоть я и не припомню, чтобы когда-нибудь оши… — Вы кто?! — До хозяина квартиры наконец дошло, и он вскочил на ноги, судорожно шаря по столу за спиной, пытаясь нащупать пистолет. — Какого хрена ты здесь забыл?! — Он наставил ствол на пришельца и потряс им для пущей убедительности, — как ты нахрен тут оказался?! От столь нелестного обращения, мужчина снова скривился, даром что к подобному был более чем привычен. Хотя, стоило сказать, обычно он посещал людей более одухотворенных, ну или совсем уже опустившихся — и им было не до криков и брани. Отнюдь. — Вы этого хотели, инспектор? Пристрелить меня? Лучше сядьте. Вы же еле держитесь на ногах, я вас ловить не буду. Грег, ведомый непонятной силой, осел на стул. От мужчины веяло спокойствием и чем-то большим. Он был высоким; худым — но внушительным, с выразительным лицом, на котором выделялись длинный острый нос и высокий лоб со спадавшей на него рыжей витой прядью. Его фигура с одной ногой закинутой на другую оставалась неподвижной, сменялись только выражения лица. В одной его руке был раскрытый блокнот, в другой — часы на цепочке. Казалось, он сдерживал себя от того, чтобы начать поигрывать ими по привычке: один его палец то и дело стучал по крышке, пытаясь ее поддеть. — Что вам надо? Почему вы продолжаете спрашивать, чего я хотел? Я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Сейчас же! Мужчина вздохнул, в канун Рождества ему доставались особенно трудные клиенты. По-видимому, для людей Рождество было временем проверки веры — те либо теряли, либо приобретали ее с новой, грандиозной силой. — Дело в том, инспектор, — объяснял он, как дурачку, — что вы загадали желание, а я здесь для того, чтобы его исполнить. Так что мы можем перейти к делу, или и дальше сидеть здесь, слушая рождественские нетленки. Уверяю вас, я не спешу. Но по всему виду мужчины, уж что Грег определять умел, было видно что тот едва сдерживался, чтобы не выдать свое нетерпение. — К делу? — повторил он глупо. — Желание? Я хренов Гарри Поттер или кто я по-твоему? Какое к чертям желание? — и едва он договорил, то начал вспоминать, что и правда загадал желание, только вот откуда этому рыжему хрену знать? Не будь он так пьян и не уверен, что все реально, давно бы вышвырнул его прочь. Почему нет? Он и правда сделал над собой усилие и приблизился к пришельцу, пытаясь схватить его за пиджак, но рука рассекла воздух и прошла сквозь фигуру мужчины… …который теперь смотрел на Грега с неприкрытым восхищением. — Как вы это сделали? С вашим опьянением даже стоять на ногах сродни подвигу. Я стал свидетелем чуда! Стало очевидно, что мужчина с гаденькой усмешкой попросту издевался над бедным Грегом, у которого в момент прибавилось седых волос. Он открыл рот в изумлении и снова занес руку, но не для того чтобы схватить, а пытаясь потрогать гостя. Тот подставил лицо бесполезному касанию, точно кот. — Объясни… — сдался Грег. — Мое желание. Ну что ж. Я только хотел, чтобы ничего этого не было. — Ничего не было до какой степени? Например, до восемьдесят девятого? Пожалуйста, будьте конкретнее. — Ты мне кажешься? — Трудно сказать, чем я кажусь вам. По правде говоря, это может быть всё что угодно. У всех по-разному, в зависимости от… — и тут Красному, как бездумно прозвал того Грег, стало интересно. — А чем я в действительности кажусь вам? Грег не сразу врубился в вопрос. — Высокий худой мужчина. Рыжий. Умный. Тонкие губы. Надменное лицо. — Занятно… — пробормотали тонкие губы не без иронии. — Ты джинн? Мужчина на секунду задумался. — Можно сказать и так. Я величайшая сила во Вселенной и да, я исполняю желания. На деле, я и есть желание, ведь желание это мысль, а та в свою очередь — энергия величайшей силы. Но как сосуд для желания, можете считать меня хоть джинном, хоть лампой, хоть Патриком Суэйзи. Грегу потребовалось время, чтобы переварить услышанное. По правде говоря, ему потребовалось еще немного водки взамен той, что выветрилась от потрясения. Он чувствовал себя недостаточно пьяным, чтобы вот так смело верить в происходящее. — Значит, ты исполняешь желания людей? Что-то я не заметил осчастливленных тобою толп. — Не всех людей. А только тех, чья вера сильна. — А моя, значит, сильна? — Это утверждение казалось Грегу нонсенсом. Миллионы людей молились по несколько раз в день, но их веры было недостаточно в сравнении с верой упившегося вусмерть инспектора Скотланд-Ярда. — Попробуем договориться, там и узнаем. С вашего позволения, инспектор, — мужчина заглянул в записную книжку и прочел: — «Я только хочу, чтобы ничего этого не было. Двадцать четвертое декабря две тысячи восьмого года, двадцать три пятнадцать, кухня многоквартирного дома на углу Дованхилл и Абботсхолл-роуд, Луишем, Лондон. Детектив-Инспектор Грегори Лестрад, сорок один год». Следует уточнить, что подразумевалось под «ничего» и о каких временных рамках идет речь? «Ничего — это значит ни этого брака, ни последних пяти лет, ничего!» — подумал Грег. — Понятно… — заметил мужчина тоном врача, привыкшего к жалобам ипохондриков. Грег вздрогнул, поняв что тот и сейчас прочел его мысли. — Чего мне это будет стоить? — поинтересовался он. — Вы сказали «сделка». В глазах мужчины читалось явное восхищение. Не прошло и получаса, как его упрямый пациент начал лечить себя сам, то есть схватывать на лету, то есть самостоятельно проверять свою веру на прочность. По радио целых пять певичек мурлыкали что-то о том, что по мнению папочки никогда не получат от Санты того что хотят. Всем пятерым было далеко до веры сидящего перед ним. Тот серьезно верил, что время возможно повернуть вспять. — Пять лет жизни назад… — Театральным жестом мужчина откинул крышку часов, лишь сделав вид, что взглянул на них. — Будут стоить минус пять лет жизни. — Он захлопнул брегет, и тот скользнул в карман как живой. Грег соображал. — То есть я вернусь на пять лет назад, но в конечном счете проживу на пять лет меньше? Но при этом пять лет назад мне будет тридцать шесть? Как-то лихо выходит… — О, нет, что вы. Вы останетесь в две тысячи восьмом, и вам по-прежнему будет сорок один, но из вашей памяти изгладятся последние пять лет и проживете вы на пять лет меньше. Как видите, инспектор, у меня все по-честному. — По рукам, — быстро произнес Грег, пропустив иронию мимо ушей. Мужчина удивился. Он ожидал еще больше возгласов, ругани или даже уговоров, но ничего из этого не последовало, а желание клиента — закон. В конце концов, каждый из тех, перед кем он представал, отличался несгибаемой верой. Он поднялся со стула и, хотя видел, что инспектор наблюдает за ним, будто ждет какого-то превращения или фокуса или хотя бы исчезновения, направился в коридор, всего лишь намереваясь выйти через дверь не прощаясь, потому что, по какой-то причине, выбранный Лестрадом сосуд считал это более эффектным, чем любую магию. — Подожди, — остановил его Грег, снова схватив воздух вместо пиджака. — Ты правда не глюк. Мужчина не ответил, лишь ухмыльнулся, словно то была самая наивная из забавных вещей что он слышал. — Ты Бог? — Нет, инспектор, что вы, я не Бог, — ответил он честно и, подняв палец, указал на голову Грега. — Бог Вы. А я всего лишь занимаю незначительную позицию в министерстве транспорта. С этими словами он толкнул дверь и исчез в темноте проема. Где-то в глубине квартиры часы пробили Рождественскую полночь. *** На следующий день Грег проснулся довольным и отдохнувшим. Рождественское утро встретило яркими лучами солнца сквозь занавески. Он вскочил с кровати в самом добрейшем расположении духа. Прошел в кухню, щелкнул кнопкой чайника и улыбнулся кривому отражению на пузатом пластике. Он помнил вчерашнюю ночь, но будто в тумане, обрывки разговора с Красным кружили в голове в не рассеянном еще мареве алкоголя. Он помнил, что тот обещал исполнить его желание, но совершенно не помнил какое, и весь разговор вспоминал с пробелами. Он налил себе кофе без сливок, но с сахаром, и открыл холодильник в поисках еды. Если он не помнил желания, то как мог решить, что оно исполнено? Красный ни о чем таком не предупреждал. И все же Грегу и на секунду не приходила мысль сомневаться в реальности произошедшего или в могуществе Красного. Не зная откуда, он знал. Грег сделал щедрый глоток и закусил губу. Он чувствовал себя так великолепно, что его совсем не волновало, исполнилось ли его желание вообще. Если ему так хорошо, — значит, сбылось, а нет — так все еще будет. И тут робко вклинился внутренний голос, напоминая то, о чем он забыл от радости, и слабый укол горечи тронул сердце: раз желание сбылось, жить ему оставалось на пять лет меньше. Но тоска скоро ушла: он был счастлив! Ему хотелось петь, и, включив радио, он принялся поджаривать тосты, энергично покачивая бедрами; самозабвенно подпевая визжащей балладе о том, что де «этот секс просто супер». Он действительно чувствовал себя супер, как будто не пил всю ночь, а резвился в кровати. В голове лишний раз всплыл образ Красного, о котором он думал все утро. Что ни говори, тип был шикарным. Он не знал, как быть еще более признательным к тому, кто так круто изменил его жизнь. — Её бедра введут тебя в транс… Я круче, чем это красное платье… О, детка... Проснулся телефон — коллега решил уточнить, не передумал ли Грег на счет викторины в пабе? Еще как передумал! Грег быстро настрочил ответ, стараясь, впрочем, быть не слишком воодушевленным: «Какие дела! Конечно пойду! С меня пойло» Он бросил телефон на диван и сам уселся рядом. Какое-то все голое… «В следующем году надо бы приукрасить все как следует. Может даже сподоблюсь поставить елку. И может даже будет, кому ее нарядить». На встречу с сослуживцами в пабе он пришел с опозданием, зато сияющий как начищенный пятак, бодрый не в пример хорошо погулявшим вчера коллегам. Его появление вызвало восторженный гул. Он был слишком возбужден и наделал много шума, распоряжаясь, чтобы столу принесли выпивки за его счет. — Это мои лучшие ребята! — громогласно объявил он, почав первую пинту эля. — Шеф, да что с вами, вы будто помолодели лет на пять! — смеясь, изумилась Салли. Вскоре к этому веселью присоединилась добрая половина паба, и к началу викторины Грег чувствовал себя изрядно поддатым и наобнимавшимся с малознакомыми мужиками на всю жизнь вперед. — Эта официанточка с тебя глаз не сводит, — подмигнул его приятель Хопкинс, инспектор из другого отдела. — Может… ну-у… — Он пространно развел руками, но смысл не ускользнул от Грега. Тот отклонился назад и поймал взгляд официантки, как раз бывшей неподалеку. Она была миленькая и моложе его лет на дцать… с чем-то — честно признался он себе прежде, чем решил, что он не настолько непорядочен, чтобы пудрить мозги столь наивной и легкой добыче. Приятель, заметив его смятение, поднял руки в примирительном жесте. — Неет, ему нравятся дамочки посерьезнее, — протянул Андерсон, похлопав Грега по плечу. — Вроде нашей Салли? — воскликнул Хопкинс. Стоявшая неподалеку Донован, услышав свое имя, обернулась на секунду в смятении, но была втянута обратно в свой разговор. — Донован? А что Донован? — опомнился Андресон, вытянув шею, чем напомнил Грегу перепуганного сыча. — Да ничего! Пей лучше свое пиво! — добродушно расхохотался Хопкинс, подталкивая тому стакан. — Грег, а может, вон та дамочка в красном? Очень серьезная. И красивая, ты смотри… — присвистнул он. Грег обернулся, куда тот показывал, и за столиком поодаль увидел красивую девушку, равнодушно взиравшую на веселье остальных. Она понравилась ему, но отчего-то он совсем не испытывал желания знакомиться с кем-то столько откровенно не располагавшим к знакомству. Он мотнул головой, и они продолжили пить пиво. Их команда выиграла викторину, Грег был признан лучшим игроком, и дальше они поехали продолжать веселье домой к одному из коллег. Сидя в такси с горланящим футбольные кричалки Андерсоном, Грег был вне себя от счастья, а счастье, казалось, и не собиралось кончаться. Он знал что они еще долго будут вспоминать и говорить об этой вечеринке. Это было лучшее Рождество в его жизни.