Однажды нам станет легче

Годика в четыре Полине казалось, что мир очень добрый. Тогда Полина не знала, что мир ограничивается не только мамой, папой и собакой. В семь лет, слыша слово «смерть», девочка была уверена, что это одна из страшных баек её двоюродного братца. Пока её пса не сбила машина. Он по какой-то причине не поднялся и не побежал к ней, махая хвостом. Бабушка не сказала, что он умер. Она сказала, что он попал в лучший мир. Через полгода в лучший мир попала и она сама. В тринадцать Полина думала, что мир мог быть в разы прекраснее без грёбанной алгебры и ежемесячной привилегии истекать кровью и не погибать при этом. Учительница стабильно выводила ей в конце четверти кривую «тройку»; маме стабильно это не нравилось; а Лёшка с последней парты стабильно обращал внимание на другую девчонку. И только её цикл был крайне не стабилен. В пятнадцать девушка узнала, что Лёша слишком плохо целуется для человека, по которому она сходила с ума три года. Зато её бывшая соперница… делает это в разы лучше. Но это, конечно, ничего не значило. В семнадцать, преисполненная любовью к людям, Полина решила связать свою жизнь с медициной. Тогда она не подозревала, что её тошнит от вида крови. Как, впрочем, и от людей. В восемнадцать она узнала, что такое свобода и счастье от сообщения о пополнении счёта. Казалось, что так будет всегда. Пусть мир не добр, не справедлив и не всегда красив, но ты-то безудержно молод и пьян. И так будет всегда. Ведь на дворе двадцать первый век, и учёные вот-вот изобретут эликсир бессмертия. Ты никогда не умрёшь, не постареешь, хоть и поймёшь чуть позже, что такое «похмелье». В девятнадцать Полина была уверена, что любовь должна быть бешеной, а сессии при этом закрывать не обязательно. Чуть позже у неё начался нервный тик от женских истерик в трубке за двадцать минут до экзамена, к которому она была совершенно не готова. В двадцать один она встретила «ту самую». В двадцать два выбрасывала её вещи из квартиры и блокировала её везде, где только было можно. В двадцать три послала любовь ко всем чертям. В двадцать четыре отец заболел. В двадцать пять мир потерял ещё одну треть своей доброты. А в двадцать шесть одним апрельским вечером она вышла со смены и встретила, казалось бы, совсем не «ту самую». – В общественных местах курить запрещено, – отчеканила Полина, увидев дымящую блондинку. – Пока Вы не вышли, оно было не общественным, – бросила ей незнакомка. Полина не двинулась с места, рассматривая её лицо. Глаза девушки источали пустоту и только ей известную боль. Полине вдруг захотелось узнать причину. Девушка усмехнулась: – Тоже мозгоправ? – Нет. – Катя, – протянула ей руку блондинка. А потом было счастье. Слишком большое. – Давай убежим отсюда, – предлагала Катя и, беря Полину за руку, выводила её со скучных мероприятий. Её мягкие губы прикасались к Полининым, и девушке не хотелось больше никуда возвращаться. В двадцать семь друзей становилось всё меньше. Точнее, отваливались те, что с фальшинкой в груди. Катя была рядом и уничтожала их словами. Хотя, могла бы и кулаками, если бы Полина ей позволила. В двадцать восемь мама сказала, что уже пора завязывать с этими глупостями и найти себе парня. Мама хотела внуков, Полина хотела, чтобы мама хоть один день умолчала об этом в их разговоре. Полина утонула в работе, оставляя Кате в подарок одинокие вечера. У них когда-то было счастье. Слишком большое. Настолько большое, что Катя не справлялась с изменениями, оставляя порезы на своей коже. – Мне так пусто внутри, – признавалась она. – Может, обнять тебя крепче? – сидя с ней на полу, спрашивала Полина. Катя медленно качала головой и со слезами на глазах признавалась: – Не хочу просыпаться. В двадцать девять Полина засыпала в пустой квартире. Все Катины безделушки больше не валялись на столах. Музыка не играла так громко, чтобы в дверь стучались соседи. На кухне не стало бардака после Катиной готовки. И Кати в этой квартире не было уже четыре месяца. Девушка не оставила никакой записки. Просто ушла. А Полина узнала, что такое «пусто внутри». В тридцать Полине сказали, что Катя переехала в другой город. Полина зачем-то, бросив всё, рванулась туда. У неё был Катин номер и адрес, а ещё место работы. Но Полина не звонила, не писала и не приходила. Просто была рядом. В тридцать один перехотелось просыпаться. Как-то вечером друг позвонил и сказал: – На Ка*** девушка выпрыгнула из окна. Насмерть. Блондинка, лет двадцать пять. Одета в чёрную толстовку, узкие джинсы и кеды. На шее какая-то подвеска. Полина положила трубку и поднялась с дивана. Руки тряслись. Она вызвала такси. Сидя на заднем сиденье, она вытирала беззвучно стекающие слёзы. Мир стал пустым. Мир стал ничем. Во дворе стояла скорая. Полина боялась подойти ближе. Вокруг дома собралась толпа зевак. Полина смотрела на каждого, не понимая, что они тут забыли, и вдруг… увидела среди них Катю. Катя опешила, встретившись с ней взглядом. Судя по виду, ей казалось, что она спит. Полина размеренными шагами направилась к ней, вскоре перейдя на бег. – Я её знала, – пересохшими губами произнесла Катя. Полина, наплевав на всё, притянула её лицо к себе и поцеловала. – Давай убежим отсюда, – предложила она, взяв Катю за руку.