Рэйв престарелых

      Табличка на крыльце дома престарелых с надписью "A nice place to die" озарилась вспышкой молнии.       Всё казалось обыденным в комнатах дома. Хотя комнатами помещения для медленно доживающих свой век стариков называли лишь чтобы не смущать редких посетителей. Местные же отлично понимали, что живут они в палатах. Моющиеся обои телесных оттенков, покрытый старым линолеумом холодный кафельный пол, железные скрипучие пружинные кровати, тысячу раз крашенные деревянные окна, и особый, не вымывающийся ничем запах старости и смерти не оставляли в том сомнений.       Пожилая медсестра с противным лицом, Долорес Бридж, заканчивала вечерний обход. Она шла по тёмному коридору, толкая перед собой шатающийся столик на колёсиках, и раскладывала по стаканчикам лекарства для четырёх старух из семнадцатой. Над ней курился мерзкий запах старого табака, идущий от зажатой в зубах дешёвой сигареты. Конечно, курить в помещении было запрещено, но кого это волнует? Начальство смылось домой раньше срока, испугавшись посверков поздней осенней грозы. Отсчитав положенные пилюли, она грубо пихнула никогда не запирающуюся дверь в палату, ритмично стукнули колёсики...       На столик, рассыпая искры, упала сигарета.       Глаза медсестры расширились, а рот широко раскрылся, ведь в палате никого не оказалось. Лишь ветер свистел в распахнутых настежь окнах, что обычно были закрашены намертво. Медсестра решительно не могла поверить, что древние бабульки, едва держащиеся на ногах, одна из которых к тому же никогда не расставалась с капельницей, могли сбежать через окно второго этажа. Заполошно подбежав к окну, она свесилась и принялась разглядывать декоративный кустарник под стеной, надеясь найти там следы массового самоубийства, на нашла лишь обрывки халатов и смятые листья. Чудо или нет, но старухи и правда ушли. ***       Протяжный скрип огласил дорожки городского кладбища номер шестьдесят шесть. И сразу вслед за тем грохотнуло тёмное грозовое небо, на секунду озарив вспышкой древние могилы, а также четыре сгорбленных силуэта. Пожилые леди в цветастых домашних халатах и больничных тапочках медленно шаркали по занесённым жёлтыми листьями каменным дорожкам. У одной дрожали от холода губы, у второй дёргалась щека, а ещё за одной дребезжала колёсиками стойка капельницы. Но в слезящихся глазах всех четверых сияла решительность, мало подходящая их более чем преклонному возрасту.       Медленно, но верно, они добрались до большого монумента в самом центре кладбища, и остановились. Монумент, сделанный то ли из камня, то ли из давно потемневшей бронзы, высился позади холмика могилы, и изображал классический образ смерти. Смерть, в плаще с капюшоном, с косой в правой костлявой руке, склонялась над круглым чаном и что-то в нём помешивала. Непонятно, что пытался передать скульптор, но работа была на удивление детальной и отлично сохранилась.       - Вот он. - проскрипела бабка в халатике фиалкового узора. - Тута лежит. Всё как Пег говорила.       - Ты уверена, что сработает? Уж больно свежа могилка то...       - Не неси ерунды, Меган! - вместо первой ответила бабка с капельницей. - Мало ли кто землицы свежей принёс. Глянь, какой старый памятник!       - И жуткий... Господи, спаси и помилуй...       Бабка в халате до колен с болтающимся по земле поясом молитвенно сложила руки.       - Ай, Люси, брось! Мы не за тем сюда тащились, чтоб молиться посреди кладбища. Бутыли все взяли!       - Все, все... - проворчала старуха с капельницей, нашаривая в кармане розового халата небольшую бутылочку с примитивной пробкой.       Леди по очереди достали одинаковые бутылочки затемнённого стекла, со странными чёрными этикетками. Раздался дружный звук вылетевших пробок, и бабки, не сговариваясь, залпом осушили посуду. Кряхтя и отдуваясь, они бросили бутыли на могилку и взялись за руки.       - Ну, подруги, с богом...       - Помилуй, господи!       - Цыц! Прикрой глаза. Начинается.       Вокруг необычного памятника начало твориться нечто потустороннее. Завертелись по кругу листья, завыл ветер, задрожали фонарные столбы у дорожки. Небо сверкнуло, и с оглушительным грохотом в монумент ударила ветвистая фиолетовая молния. И резко всё стихло. Ветер, звуки, шелест листьев - всё пропало, будто контузия лишила всех слуха.       И в этой тишине внезапно ожил монумент. Большая каменная смерть выпрямилась, взмахнула косой. Под капюшоном засияли два зелёных огонька глаз, осветив голый череп. А котёл перед ней тоже ожил, забурлил, закипел. Помешав таинственное варево, смерть вытащила из рукава каменную чашку, зачерпнула из котла и подала странный пузырящийся напиток леди с капельницей.       Бабка не стала отказываться, и шумно отхлебнула глоток. В её глазах сверкнуло удивление, вмиг сменившееся весельем, а чашку уже выхватила следующая старушка. Пустая чашка полетела на могилку под котлом, орошая землю каплями напитка, и тут звуки вернулись.       Вновь загудел ветер, залетали листья, а небо засверкало с поразительной частотой, ударяя разноцветными молниями то в одну, то в другую могильную плиту. Меган рассмеялась, глядя вокруг, и ей вторили её подруги. Старческое дребезжание пропало из их голосов, в них зазвучал молодой задор.       Откуда-то послышалась музыка. Тяжёлая, как рок, быстрая, как диско, и заводящая, как твист, она всё нарастала и нарастала, пока не заполонила весь мир. Из могилок одна за одной начали вылетать призрачные фигуры, на глазах обретая объём и краски. Вскоре весёлый смех четырёх молодых девушек дополнился гомоном молодых мужчин, детскими криками и радостным визгом.       Мёртвые, но отчего-то столь живые сейчас, быстро разбились на пары и пустились в пляс средь могил и кладбищенских дорожек. Музыка плыла, она заводила, заставляла двигаться в неудержимом порыве, а разноцветные сполохи молний наполняли воздух радужным сиянием. В руках у веселящихся откуда-то появились бокалы с вином, закуски, шоколад. И четверо подруг, в новых, молодых телах, одетые в красивые вечерние платья, влились в гомонящий поток развлекающихся на всю катушку леди и их джентльменов, резвящихся детишек и их хохочущих родителей. Людской поток двигался в такт музыке и свету, и всё ускорялся, и ускорялся, и ускорялся...       Меган не заметила, как линии окружающего начали смазываться и сливаться, она была слишком счастлива, слишком увлечена старыми подругами и новыми друзьями. А вместе с окружающим, начало смазываться и сливаться её сознание. Мысли медленно растворились в окружающем сиянии, они сами стали сиянием. Меган потянулась навстречу этому сиянию, этому бесконечному, тёплому, радостному свету. Она чувствовала, что не одна, что рядом с ней летят к свету её подруги, и она бесконечно любила их, любила, пока свет полностью не растворил в себе четыре новые души, и не сменился кромешной тьмой. ***       Следующим утром сторож обнаружил в центре кладбища сбежавших из дома престарелых старушек. Четыре остывших тела в мягких халатах лежали под монументом бескрылого ангела Самаэля, головами на могильном холмике. Они лежали, крепко сжимая руки друг друга, а на их сморщенных старческих лицах сияли одинаковые счастливые улыбки.