С Пашей было здорово

Все шоу, происходящее на сцене, как правило, придумывалось спонтанно, и, если заходило на практике — становилось уже постоянным мероприятием. Причем степень серьезности и уместности играла в данном случае последнюю роль. Господи, да они перецеловались друг с другом несчетное количество раз, и все еще не видели в этом что-то из ряда вон выходящего. Кикир только говорил, что они все ебанулись, но это так, производственные мелочи. Юре безумно нравилось придумывать что-нибудь необычное. А еще ему нравилось, что рядом всегда был Паша, готовый в любой момент подхватить эту идею и рвануть вперед. Черт возьми, да они группу образовали просто потому, что идея один-единственный раз щелкнула в голове! С Пашей было здорово сочинять: они несколько часов могли провести, наигрывая один мотив, на который, в последствии, лягут слова и другие инструменты. Да что там, они на всех тусовках всегда где-то рядом держали скрипку и аккордеон, потому что не было еще случая, когда бы они, отставив рюмки, не сели бы друг напротив друга, соприкасаясь коленями и принимаясь выстраивать мотив. С Пашей было здорово пить: на утро он никогда не скажет о том, что Юра сболтнул что-то лишнее или сделал что-то не то. Да, иногда казалось, что это от того, что он просто все сразу забывает, но, по крайней мере, это по-прежнему обнадеживало. Не оставляло за собой фальши. С Пашей было здорово просто разговаривать: он был хитрым, как сам иногда шутил «хитро сделанным казахом», но при этом, бесконечно добрым, открытым, желающим помочь своим близким. Но на спор лучше с ним было не играть. Проспоришь, да еще и с позором. С Пашей было здорово выступать: на сцене он и Юра были словно единым целым, подхватывая друг за другом все движения. Становясь продолжением друг друга, как внешне, так и по внутренним ощущениям. У Юры каждый раз крышу сносит от жара, который исходит от Паши на сцене. С Пашей было здорово целоваться: у него чуть суховатые, с вечным привкусом сигарет губы. В поцелуе он больше ведомый, постоянно жалуется, что Юра кусает его за язык, а он просто остановиться не может. Это как холодное пиво посреди августовской жары. Пока не достигнешь дна стакана — не остановишься. Юра и так на этом дне, но чувствует, что бесконечность — не предел. С Пашей было здорово лежать голыми в прохладной комнате. Соприкасаясь руками и ногами просто лежать, не шевелясь, чувствуя, как постепенно возвращалась энергия. Ничего дурного, не подумайте: просто лежать кожа к коже, дыша друг другом, не шевелясь. Оставаясь голыми, открытыми, словно чистый лист — они очищали свой разум. Это было странно, вряд ли бы кто понял, но это был их способ. Иногда Юра думал о том, что то, что происходило между ними — должно было иметь какое-то название. Но он даже сам не мог объяснить себе этого. У них даже секса-то никогда не было. Хотя был один случай. *** Тогда они снова остались вдвоем на их домашней студии, только-только закончив сводить воедино все зарубки на новый трек. Они были омерзительно трезвыми, и от этого все ощущалось куда острее, и ярче. — Я заебался, Паш, — сказал Юра, туша сигарету в и без того наполненной пепельнице, и устало тря глаза. — Ну хули она не встает на место-то, блядь! Иногда Юра был взрывным, его выводила из себя любая мелочь, а что уж говорить о треке, который кажется недоработанным? Паша, вздохнув, отставил аккордеон и подсел к Юре, запуская руку в его волосы. — Прекрати об этом думать и все встанет как надо, — сказал он. — Ты же, блядь, знаешь, это не так работает! — зашипел Юра, не отнимая рук от лица. — Давай все нахуй еще угробим и выпустим сырую песню, идея — отвал башки, Паш, вот, блядь, честно. Это могло вылиться в ругань, Юра знал это, он знал, что не имел права срываться на близком человеке. Но уже два часа ночи, у него все тело аж звенит от напряжения, а музыка выходит из рук вон плохо. Не ложится она на текст и все тут! Юра уже мысленно подготовился к тому, что придется извиняться, возможно не чувствуя себя при этом виноватым. Но, вместо этого, Паша подтолкнул его вбок, и он даже не сразу понял, что его собирались уложить на узкий диван, на котором они сидели. А потом, открыв глаза, он столкнулся с серьезным взглядом, изучающим, но ни секунды не сомневающимся. — Паш, нам надо дописать этот ебучий трек, — заметил Юра, уперевшись руками в его грудь. — Тебе в первую очередь надо спустить пар, — хмыкнул Паша, целуя-кусая его губы. Единственное, что мог сделать Юра — принять правила игры, позволяя чужим ладоням спускаться ниже по телу, вытаскивая рубашку из брюк. Это не был секс, они даже не раздевались. Просто целовались, торопливо потираясь друг о друга, иногда не сдерживая хриплых стонов. Они хватали друг друга за что попало, и целовались, бесконечно насыщаясь друг другом. Паша двигался с напором, имитируя фрикции, иногда замирая, давая передышку. Юра же отдавался, ероша волосы, отвечая на поцелуи, цепляясь за бедра, скрытые тканью штанов. В момент, когда все закончилось, а в штанах стало неприятно-влажно — у Юры в голове будто разложилось все по местам. — Бля, Паш, я понял, мне нужно перебором попробовать, — отдышавшись, сказал он. Тот хмыкнул, садясь и закуривая. — Давай попробуем, хуле. *** Больше они так не делали. В джентельменском обществе не принято скрещивать шпаги без предупреждения. И Юра не знал, действительно ли ему хотелось переходить эту черту. Ему было комфортно с Пашей во многих вещах, и он боялся, что, позволив себе лишнего, что, отпустив ситуацию, давая ей зайти еще дальше — они только все потеряют. Проще было делать вид, что такой расклад устраивал обоих, и не задумываться об истинных причинах действий друг друга. Пашка же, он же свой! Ну какая любовь? Какие там чувства, им просто классно проводить время вместе, помогать разрядиться, и, в конце концов, они просто были на одной волне. Друзья с привилегиями, о которых не говорилось открыто. Юра впервые в жизни нашел человека, с которым у них такая гармония и понимание, с которым все было, как будто бы, на интуитивном уровне. Так же и должно было быть, правда? Они же просто друзья?