***
— Псих! — смеялась девушка, запрокидывая голову назад. — Долбаный псих! — Зато не охреневший привет из семидесятых! — также весело и задорно ответил Нико, с интересом поглядывая вниз, где бегали учителя, искавшие способ исправить машину директора, которую украшала надпись на стекле «у вас машина, а мне не хватает мальберта в классе рисования». Талия продолжала кататься со смеху, сидя с ним на краю школьной крыши, дубликат ключа которой они сделали месяц назад, украв оригинал у охранника на пару часов. Нико, уже не пытаясь скрыть улыбки, смотрел на нее и не понимал, как дошло до того, что скромный, всегда замкнутый мальчик поспорил с дерзкой девчонкой, на которую, крутя приставленным у виска пальцем, косо смотрела добрая половина учеников, и теперь мог быть исключен из школы. Но этот искренний смех, от которого на голубые глаза наворачивались слезы, а грудная клетка сжималась в болезненных спазмах, оказался заразительнее гриппа, и вскоре оба подростка, держась за край крыши, склыдывались пополам со смеху, передразнивая учителей, искавших растворитель. Нико было пятнадцать, когда он впервые обнял Талию, удерживая от падения вниз. Это было так естественно и инстинктивно, что в то же мгновение он забыл, как ненавидел тактильные контакты. По ее всегда кристально ясным и открытым для всех, кто решит в них заглянуть, глазах тенью прошел страх, когда, не нащупав опору под правой рукой, она вскинула голову вверх. — Не бойся, держу, — успокоил Нико, убирая руку, опоясавшую ее вокруг талии последие полминуты. Девушка вновь рассмеялась от души, когда внизу один из учителей так спешил с бутылью растворителя, что поскользнулся на мелком камушке и растянулся на асфальте, разбрызгивая едкую жидкость вокруг себя.***
— Ты же пойдешь со мной? Да ладно, ди Анджело, не ломайся, как баба. Будет весело! — Ага, особенно, когда я снова получу бутылкой по голове. Спасибо, откажусь. — Может, они больше никогда не приедут! Ну, ди Анджело, ты просто обязан со мной пойти! Нико было семнадцать, когда Талия в первый раз назвала его лучшим другом. — Ну, Нико, куда я без тебя? — она вцепилась в его локоть и повисла на нем всем своим крохотным весом, закинув голову наверх, пока парень продолжал, еле ковыляя, идти. — Нико, Нико, Нико, ты предлагаешь идти мне одной на концерт, где пьяные дядьки могут схватить и изнасиловать меня? — она пытливо подняла брови, а ди Анджело закатил глаза на эту манипуляцию, зная, что это скорее всего Талия кого-нибудь изнасилует или огреет бутылкой по голове, чтобы пробраться ближе к сцене. — Знаешь, лучшие друзья так не поступают. — Так значит, я — твой лучший друг? — улыбнувшись краешком губ, спросил Нико, выгнув бровь, как обычно делала это Грейс, и поморщился от того, как сложно было передвигаться вместе с ней. — Конечно, балбес, ты, кто же еще? — она коснулась ногами пола, лишь чтобы уцепиться за чужую руку, и вновь повисла на нем. — Ну так что? Ты оставишь меня, беззащитную меня, — Талия невинно похлопала ресницами, со слоями тремя туши точно, — на растерзание? Нико остановился и поставил ее на ноги, заглядывая в голубые хитрые глаза, в которых явно читалась победа. Она знала, что он не смог бы ее отпустить одну из-за гиперответственности и из-за собственного желания быть на концерте. Она изменила его, раскрыла, но не сделав похожим на себя, нет. Он был все тем же собой, только более уверенной версией. Ди Анджело цокнул, прочитав это в ее взгляде, и обнял одной рукой за плечи, разворачивая к столовой. — Не бойся, твой верный рыцарь всегда рядом, — он приложил вторую руку к сердцу и трагично закрыл глаза. — Фу, не говори так! — Талия толкнула его в плечо, вызвав смех двоих.***
— Сочувствую, мне так жаль. Мы с вашим отцом… — Церемония дальше по коридору и направо, — резко оборвала Талия, даже не глядя на очередного знакомого ее отца-шерифа, вытаскивавшего весь город из дерьма, а ее с лучшим другом — из передряг. Раньше вытаскивавшего. Нико было восемнадцать, когда он в первый раз поцеловал Талию. Это был даже не поцелуй, а легкое смазанное касание к губам, когда девушка слишком резко отвернулась от гроба с телом отца и уперлась Нико в плечо. Он тогда немного облокотился назад, на высокую перегородку перед лавочкой, не в силах долго стоять прямо из-за недавнего неудачного падения со скейта на спину, поэтому они с Талией оказались одного роста в тот момент. Он был не готов и не успел отклониться назад или выпрямиться, когда почувствовал мимолетное касание покусанных губ. Совершенно не заметив произошедшего или из-за дикой усталости просто оставив это без внимания, Талия привстала на носочки, потянувшись к уху друга. — Пошли отсюда. Без добавлений в стиле Талии Грейс, вроде «меня сейчас вырвет», «лживые лицемеры», «они серьезно верят, что он слышит?». Просто просьба одной его просто подруги, очень сильно уставшей за последние несколько дней, к своему другу. Естественно, просто другу. Нико быстро провел языком по губам, чувствуя легкий вкус бальзама с клубникой, который сам подарил ей на четырнадцатое февраля, издеваясь, и, обхватив ее за плечи, повел к выходу под с одной стороны жалостливые, с другой полные нескрываемого упрека взглядами. На улице шел дождь, а они стояли под ним, не обращая внимания на постепенно тяжелевшую одежду, потому что навес никто установить не додумался. Хотя Нико сомневался, что даже будь он здесь, Талия зашла бы под него. Она предпочитала мокнуть под дождем, где не было понятно, от чего на ее лице была такая смесь эмоций — от горя или от надоедливого дождя. Она запрокинула голову, позволяя воде заливаться в глаза, и со злостью смотрела в небо, словно требуя держать за что-то ответ. А Нико стоял позади, прижимая ее за плечи к себе, чувствуя, как капли смывали с губ то самое касание. Как клубника теряла свой вкус и скатывалась крупными каплями по его шее, заставляя сердце сжиматься от досады. Он давно понял, что нуждался в ней больше, чем того было позволено другу, даже лучшему. И сейчас, видя ее такой разбитой, пытавшейся все эти дни скрыть свое состояние за глупой злостью на весь мир, вогрузив на себя еще и все обязанности по устройству похорон, он хотел сгребсти ее в объятия и прижать намного сильнее к себе, чем мог делать это сейчас, пытаясь вытеснить из нее всю эту ярость, эту боль, которая была в ее глазах, еще когда она три дня назад пришла на порог его квартиры, и остававшаяся до сих пор. Вытеснить это все, заполнив собой, залечив все изнутри, даже если сам грозился потеряться в этом. Хотя потерялся в ней он уже давно. Но он лишь так и стоял, наблюдая за тем, как девушку поедало ее горе и беспричинная вина, зная, что не мог ничего сделать. — Нико, — Талия повернулась к нему, заглядывая в глаза с какой-то тухшей с каждой секундой детской надеждой. Ди Анджело молился, чтобы она говорила быстрее, пока это выражение полностью не стерлось с ее глаз. — Что мне делать дальше? — Мы что-нибудь придумаем, — так же шепотом ответил он, сглатывая. — Все наладится. Я обещаю. Талия вымученно улыбнулась, а в надежда в глазах задержалась на окраинах радужки и осталась там, давая подтверждение, что девушка была еще жива, и разрешения слезам, полным всего противоречивого, заблестеть и смешаться с дождем, стекая по щекам. Грейс, опустив голову, зажмурилась, не желая, показывать кому бы то ни было свои слезы. Даже себе. Ведь это бы разрушило всю иллюзию отторжения и злости. Нико наклонился к ее уху, убирая несколько тяжелых от воды прядей. — Не бойся, я никому не скажу.***
— Нам в другую сторону, Талия, — закатывая глаза, произнес Нико, уже устав наблюдать за метаниями подруги в белом платье. — Точно, — она схватила его за руку и слишком живо для восьмисантиметровых каблуков потянула его в нужный проем. — Блин, зачем тут столько коридоров? — Чтобы молодожены успели передумать, — предположил парень. — Как смешно, ди Анджело, — фыркнула Талия, едва повернувшись к нему. Попыталась зло, но вместо этого он различил приподнятые уголки губ и почувствовал усилившуюся хватку тонких пальцев с черными, даже в такой день, ногтями. Ди Анджело грустно улыбнулся этому. Это была такая Талия. Уже почти не его Талия. Нико было двадцать пять, когда он красиво отдал свое счастье другому, натянув счастливую улыбку, потому что счастью это было необходимо. Они стояли одни перед деревянной дверью, ожидая торжественной музыки. Талия сжимала-разжимала кулаки, изредка щелкая суставами, бессовестно кусала губы, которые ей додумались не накрасить, зная ее эту вредную привычку, и теребила фату, что держалась на дюжине шпилек. Нико молча наблюдал за этим чудом в белом платье, с волосами отпущенными до плеч, таким нервничавшим, но одновременно безумно счастливым чудом, что щемило от радости его кровоточившее сердце. Он понимал, что все также останется ее лучшим другом, они будут проводить вместе время, но, естественно, уже не так много. Теперь их совместные походы в старбакс по воскресеньям, где они обсуждали, кому из начальников какое слабительное подсыпать в кофе, сменятся чужими походами в какой-нибудь ресторан или кафешку. Их походы в кино на очередной ужастик, над которым они стебались бы всю следующую неделю, — на чужие вечера наедине. Их планы переехать в Англию… ну да, на чужой переезд. Нико смотрел, как его дерзкая девчонка кусала щеку со внутренней стороны, предвкушая и боясь одновременно. Он смотрел на нее, но в ее белой фате, наполовину скрывавшей лицо, уже видел, как досидит эту пытку в виде банкета для ограниченного круга лиц, где непременно будут светиться ее голубые глаза и ее губы будут встречаться с чужими вновь и вновь. Видел, как, сжимая кулаки, произнесет свой тост, который совершенно не готовил и надеялся вывезти на чистой импровизации, доверяя свое счастье Ему, как обнимет, поцелует ее в щеку и шепнет так, чтобы услышала только она, чтобы, возможно, поняла только она. «Будь счастлива». А она, скорее всего, все поймет, она всегда понимала его лучше остальных. Это отразится в ее глазах вместе с немым вопросом и сожалением. Она кивнет и крепче его прижмет, скажет «спасибо за все». И отпустит. Сделает то, что не мог вот уже десять лет он. Потом он вернется в свою однокомнатную съемную квартиру, где до сих пор валялась между подушками ее футболка, которую они однажды облили пивом и ей пришлось переодеться в одну из его рубашек, и, как последний алкоголик, выглушит в одиночку их бутылку бурбона, которая осталась с вечеринки в честь выпускного, когда они нажрались в стельку, а на утро пообещали, что этот чертов бурбон выпьют, только потеряв всю надежду, потому что для более позитивного он совершенно не подходил. Но сейчас он лишь обнимал ее за плечи и улыбался, словно говоря «ничего страшного, это просто свадьба», и она ему верила, как всегда. Верила и успокаивалась. — А если я, как обычно, споткнусь о подол платья, — тихо прошептала Талия, когда из-за двери уже долетала музыка и Нико вместо отца готовился вывести ее. — Не бойся, я поймаю тебя, — также тихо шепнул он в ответ. Он заглянул ей в глаза, ожидая увидеть ту детскую надежду и веру в его слова, которые ему удалось сохранить, но она уже не повернулась, как обычно, в его сторону. Она с восторгом смотрела вперед, где ее ждал будущий муж, сцепив руки перед собой и улыбаясь. И Нико продолжил, зная, что не будет услышанным. — Я всегда готов поймать тебя.