сал. сорри. принцесска. пжл. не вини себя.
простить? за что? о чем ты?
мое время пришло
только попробуй что-нибудь учудить
слишком поздно. меня скоро не станет
харе стебаться. ларри. не смешно. эй? ларри?
— Возьми трубку… — Салли стоит по середине комнаты и практически не дышит, слушая слишком громкие для возникшей тишины гудки. — Ну же, Ларри, возьми трубку… Только попробуй не ответить, сука ебливая.
О боже, Ларри…
Надоело ждать, достало быть в неведении. Нужно было действовать и как можно быстрее. Иначе потом будет слишком поздно. Сердце Фишер гадко сжимается в маленький комочек, который периодически подкатывал к горлу.
Холодные капли дождя падают на стремительно бегущую к апартаментам полураздетую девушку и вовсе не приводят ее в адекватное состояние, в котором можно было бы хотя бы думать. В растрепанной голове назойливо жужжит всего лишь одна мысль — где Ларри.
Глубоко плевать сейчас на все. В голове лишь одна длинноволосая безалаберная девушка, которая никогда никого не предупреждала адекватно о своих перемещениях. Пусть они и не были родными друг другу, однако… Однако они были намного ближе, чем родственники. Ближе, чем просто подруги. У них была одна душа на двоих. И вот сейчас, после всего того, что они вместе пережили… После того, как вновь обрести то самое счастье, о которой обе когда-то мечтали и обрели в лице друг друга. Салли не хочет терять Ларри именно сейчас. Фишер вообще не хочет лишаться чертовой Джонсон.
— Ларри? — Салли буквально оббегает небольшую квартиру и резко останавливается около дивана, пытаясь хоть что-то сообразить. Услышать свои мысли. Но вместо них оглушительно звучал стук сердца.
Одно было понятно точно — Джонсон нет их с Лизой бывшего обиталища. Сердце обливается кровью, ноги не слушаются и уже никуда не хотели идти, руки неистово дрожат, а на глаза наворачиваются слезы.
Как было бы хорошо, если бы это все оказалось очередным дурацким розыгрышем. Как тогда, на первое апреля. Когда Ларри разыграла свое самоубийство, а потом очень долго извинялась перед своей девочкой. Дарила ей всякие миленькие безделушки, водила по всяким увеселительным мероприятиям, перестала употреблять тяжелые наркотики. Салли сдалась под столь очаровательным натиском спустя месяц где-то.
Но кажется это был совсем не розыгрыш.
— Где ты, черт побери… — тихо шепчет Салли и в голову резко ударила единственная адекватная мысль — домик на дереве.
Снова дождь, но Салли ничего не чувствует, кроме пожирающего изнутри страха. Но нельзя отвлекаться на ненужное. Самое-самое важное для нее — это родная дура Ларри. Фишер уже была готова чуть ли не в один прыжок преодолеть хлипкие от времени, деревянные, скользкие от дождя ступеньки наверх, в их убежище, но ее резко останавливает какая-то бумажка, приколотая к одной из ступеньки.
Записка. От Ларри. Только у нее такой корявый подчерк, хуже чем у курицы.
— Нет.
Этого не может быть.
— Не-е-ет! — ее надломленный крик проносится над территорией бывших апартаментов и затихает где-то около дороги.
Это все просто сон. Иллюзия. Обман. Дебильная шутка.
Руки сжимаются в кулаки настолько крепко, что давно не стриженные ногти въелись в слишком тонкую кожу, и по бледным пальцам течет алая горячая кровь, которая смешивается с проливным дождем. Но больно уже не было, нет. Не в ладонях сейчас копится боль. Она копится в сердце Салли. Фишер неловко карабкается наверх потому, что не верит в записку. Не верит в те слова, которые были нацарапаны на несчастной бумажке.
Плевать на холод. Плевать на апартаменты. Плевать на Тодда. Плевать на Эшли. Плевать на отца и Лизу. Плевать на все сейчас. Ничего больше для Салли не имело значения. В голове крутилось лишь одно имя, причиняющее одним своим присутствием непереносимые страдания. И вопрос — почему? Почему она это сделала?
Но Ларри уже не ответит на эти вопросы. Салли проводит безвольной холодной ладонью Джонсон по своему мокрому от слез и дождя лицу, больше не скрытым протезом, который всегда так ненавидела Ларри, и широко распахнутым глазом смотрит в безжизненные карие глаза. Салли касается губами узкого запястья, чувствуя как ее начинает подташнивать.
Она едва успевает отползти от Джонсон. Совсем не хотелось портить. Ее рвет остатками завтрака прямо на какие-то старые коробки, которые были заполнены всяким ненужным-нужным древним хламом. Тяжело дыша, Фишер вытирает рот засаленным рукавом и ползет обратно к подруге.
Девушка хватается за кончики волос и, зажмурившись до ярких белых пятен, с силой плюхается на деревянный влажный пол, не обращая никакого внимания на боль от удара в пятой точке. О боже, Ларри… Как она могла так поступить с Салли.
— Сука, сука, сука… — лихорадочно бормочет себе под нос Фишер, абсолютно не ощущая ничего вокруг.
Ни соленых слез на щеках, которые казалось разъедали изуродованные щеки, словно кислота, ни холод, пронизывающий до самых костей. Весь мир сузился до остывающего тела Ларри Джонсон. Салли сворачивается уютным клубочком под поджарым боком металлистки и слепо, словно щенок, тыкается в футболку, вдыхая полной грудью запах дешевых духов, сигарет и виски. Столько было воспоминаний от одного лишь виски. Как они его впервые попробовали, как они впервые стащили его у недовольного отца Фишер, как они его покупали у сварливой бабки, которая не верила, что им больше двадцати, как они впервые… Девушка совсем тихо хнычет в бок и жмется еще сильнее, ожидая, что Джонсон сейчас ее крепко обнимет, а записка окажется лишь сочинением для какого-то там предмета.
Фишер даже не слышит, как в домик пришли посторонние взрослые и как они негромко обсуждают лежащую на полу парочку. Казалось, что их невозможно было расцепить.
— Сука! — хрипло орет Салли, едва стоило кому-то ее коснуться. — Отъебись от меня! Не смей трогать! Не смей! — она начинает резко вырываться из незнакомых сильных рук, грозясь минимум вывихнуть себе плечо, а как максимум заработать сотрясение.
Ее оттаскивали от любимой, их хотели разлучить. Этого не должно было произойти. Она, Салли Фишер уйдет за Ларри Джонсон и в ад, и в рай, и в могилу. Хотя в раю металлистку вряд ли ждут и когда-либо ждали.
***
Выключив звук у старенького, едва дышащего телефона, чтобы никто случайно не отвлек, Салли плавно садится на то место, где когда-то лежала обдолбанная Джонсон, и, закатав рукава свитера до локтя, несмело приставила лезвие ножа, которым металлистка небрежно разрезала маленькие пакетики с кокаином, к тонкому уже порядком изрезанному запястью. Поджав губы, она всё же решается сделать первый надрез на коже. В этом мире ее уже никто больше особо не держал.
Глубоко вздохнув, девушка закрывает глаз и резко проводит все еще острым ножом по запястью. Боль пронзает её руку. Схватившись за запястье, Салли бесшумно плачет, едва сдерживая вскрик. Кровь быстро течет из раны, а Фишер медленно, но верно отключается. Появляется какое-то парящее чувство и Салли вдруг полностью расслабилась, чувствуя себя более чем хорошо. Рядом не было человека, который ее бережно перевяжет уверенными движениями и в конце налепит столь нелепый пластырь с единорогами, а потом начнет ругаться и грозиться разбить алую гитару об поникшую голову Фишер.
Она даже не думает о том, что случится, когда её все же найдут, как отреагируют на это папа и остальные жители апартаментов Эдисона. У грустного папы была такая же грустная после смерти дочери Лиза, у грустных жителей есть они сами, скучно точно не будет.
Нет, Салли даже не корит себя за совершенный поступок. Она скоро будет с той, которая любила и любит ее даже после смерти. Последний тяжкий вздох, и она отключилась. Кажется в последнее мгновение Фишер ощущает на лице, совершенно не скрытом тяжелым протезом, нежное прикосновение таких родных призрачных пальцев. И легкое дуновение, больше похожее на поцелуй.
Салли Фишер умирает в том же самом домике на дереве, где когда-то скончалась от передозировки Ларри Джонсон, ровно в 18.33 с едва заметной улыбкой на давно искусанных бешеным псом губах. И ведь есть в этих смертях нечто похожее.
Я жду тебя, моя маленькая девочка.
***
— Я пришла смотреть с тобой фильмы с проектора и пиздить тебя, — вкрадчиво произносит Салли, грозно надвигаясь на удивленную Ларри, и резко останавливается перед ее длинным носом. — Как видишь, проектор сломан.
— Салли, ты… Ты того? — шокировано спрашивает Джонсон, довольно ловко ловит отлетевший в нее в качестве снаряда несчастный протез.
— Ну как видишь, Джонсон, — Фишер отвешивает подруге неожиданно мощную оплеуху и бесцеремонно усаживается на одну из старых коробок. — Времени у нас теперь дохерища.
— Ты ж моя принцесса жвачек, — Ларри наваливается всем телом на гордо восседающую Салли и очень крепко ее обнимает, явно не собираясь ее в ближайшую вечность.
Просто повиснет на этой худенькой сучке и будет висеть, как камень. Теперь они будут счастливы, и никто им не помешает.
Добро пожаловать домой, моя девочка.
