Три Желания

Хозяин пожимал плечами на вопрос, не грызла ли его совесть за то, что он обчищал карманы туристов, и неизменно отвечал, что в конце концов, они расставались с деньгами абсолютно добровольно. Он любил хвастаться тем, как умело облапошивал наивных дурачков, чьи шеи оттягивали камеры кэнон, а те самые карманы — обменянная по невыгодному курсу местная валюта. Автобус приходил дважды в день, выплёвывал уставших ещё на пути людей, и уходил через пятнадцать минут. Единственный туалет находился внутри магазина сувениров, и у хозяина было ровно пять минут, чтобы превратить раздражённую очередью очередь в довольных покупателей. У него был талант: предпринимателя, шоумена, мошенника — не суть важно. В магазине продавалось всё, от воды до фарфоровых фигурок розовощёких пастушек. Всё, кроме висящей над кассой маски. На короткую минутку люди забывали о своём переполненном мочевом пузыре и слушали на ломанном английском легенду о синекожей демонице, которой всегда сопутствовала удача. Из зависти боги убили её. Кто-то из толпы спросил: как же богам удалось убить её, коль она столь удачлива? Хозяин удовлетворённо улыбнулся в усы, отмечая замечательный вопрос. Дело в том, что боги были хитры. Им стало известно, что синекожая демоница была влюблена в смертного. Боги объявили его стране войну, и чтобы защитить своего возлюбленного, демоница сняла своё лицо, потеряв немного своей удачи, и сделала из него боевую маску. В бою её возлюбленного не коснулась ни единая стрела, ни единое копьё или проклятие, и смертные выиграли войну против богов, и смертный отказался возвращать синекожей демонице её лицо. Тогда-то боги и накинулись на неё, уничтоженную горем, потерявшую часть своей удачи, содрали с неё кожу и натянули её на барабан. Они снова пошли войной на людей, и их приход ознаменовался барабанным стуком — и боги стёрли страну людей с лица земли. Боги спорили, кому принадлежала теперь маска, и пока они разбирались, возлюбленный синекожей демоницы сбежал от них. Он шёл день и ночь, и в каждом новом поселении ему всегда находилось место для ночлега, еда и кто-то, чтоб согреть постель. Однажды девушка попросила его открыть лицо, чтобы она могла наконец поцеловать его в губы. Стоило ему снять маску, как отгоняемые много лет неудачи бросились на него с ещё пущей яростью, и он споткнулся, ударился затылком о край кровати и умер. Девушка забрала маску, и какое-то время она приносила ей счастье. Пока, разумеется, девушка не сняла её. Толпа снова начала сомневаться: и что, он пытался сказать, это и вправду та самая маска? Собираясь обмочить пересохший после долгого рассказа рот, хозяин вытащил из холодильника бутылку, мгновенно покрывшуюся конденсатом, и рассмеялся. — Не знаю, — смачно вздыхая после большого глотка, сказал он, — я никогда её не надевал. В последние три минуты у кассы разгорелся жаркий торг, и получился своеобразный аукцион: так как на маске не было ценника, то она достанется тому, кто больше даст. Довольный мужичок, скрывающий лысину под плетёной панамой, забрал упакованную в бумагу маску, разочарованные остальные поплелись следом, решив в качестве утешительного приза порадовать себя бутылкой ледяной минералки и магнитом с достопримечательностями. Некоторые, подозрительно осматривая других претендентов, пытались взять хозяина под руку. Наверняка та маска подделка, правда? Настоящая хранится где-то в задней комнате, надежно упакованная, да? Сколько бы вы хотели за этот экземпляр? Ну очень бы хотелось такой сувенир. Хозяин предлагал им в добавок к магниту обзавестись брелоком и браслетом с глазом Фатимы. Того, чего они хотят, к сожалению он им дать не может. Туристы загружались обратно в нагретый пропахший пылью, блевотиной и потом автобус и уезжали, чтобы никогда сюда не вернуться. Всё-таки это не было никакой туристической точкой, всего лишь остановка на туалет и ноги размять. Хозяин уходил в подсобку, брал синюю маску и вешал её над кассой. — Почему тогда отказываться, когда они подходят договориться? Разве не было бы больше прибыли, если бы мы просто продавали эти маски по-секрету? У нас-то этого добра навалом, — он обратился к хозяину по-арабски. Хозяин беззлобно фыркнул. — Пропадёт чувство эксклюзивности. Они хотят эту маску потому что она одна-единственная. Представляешь, если бы они приехали в следующий город, все на подбор с синими масками? Не успеешь чихнуть, а уже в каждом задрыпанном магазинчике будет такая же. А так джентльмен-счастливчик спрячет её подальше в рюкзак от завистливых глаз и загребущих рук. Даже если когда-нибудь ему встретится кто-то с такой же маской, думаешь, он приедет сюда высказывать претензии? Нет, Мэтти, совсем наоборот. Он никогда и словом не обмолвится о том, что заплатил за размалёванный кусок гипса пятьдесят долларов. Нет, он так будет убеждать всех, что это предмет искусства, утерянная реликвия, что в какой-то момент сам поверит в это. А теперь хватит лодырничать, у тебя вообще-то не перерыв тут. Прежде чем он схватил его за ухо (одно раза хватило, больше ему не хотелось такого опыта), не-Мэтти выскочил из прохладного магазинчика во двор, служивший одновременно стоянкой для автобусов. Он принялся собирать брошенный туристами мусор: упаковки из-под батончиков, сэндвичей и чипс, банки и бутылки из-под колы и сока, буклеты, жвачки и прочий мусор в один огромный, воняющий плавленым пластиком, пакет; пустые бутылки от воды в другой. Он потащил оба пакета за магазин, сваливая тот, что с мусором, в бак, а второй затащив внутрь. Промыв на скорую руку бутылки, он наполнил их водой из-под крана и хорошенько закрутил. Вот и всё, как новенькие, можно в холодильник. Он вышел с чёрного входа, убедившись, что хозяин занят в основном зале. — Я тебя вижу, — он сообщил огромному мусорному баку. Спустя мгновение, из-за бака выглянул ребёнок. — Автобус уехал, но если ты знаешь номер своих родителей, внутри есть телефон, — как можно более спокойно произнёс не-Мэтти, тут же, впрочем, осознавая свою ошибку. Он не помнил его среди последнего, да и предыдущих потоков туристов. Ребёнок вышел из-за бака, теребя в руках края обносок, в которые был укутал с головы до ног. На носу у него были солнцезащитные очки, новенькие, блестящие — если не у них стащил, то наверное, на предыдущей остановке. Всё остальное было ужасно старым, изношенным, выцветшим настолько, что не угадать, какого цвета эти вещи были когда-то. Он переминал с ноги на ногу, привлекая внимания к тому, что был босым. — Как ты тут оказался? — нахмурился не-Мэтти. Ребёнок сделал шаг назад, потом, подумав, выдал что-то на наречии, которое он не понимал. Кое-где мелькали знакомые английские слова, арабские слова, и сосредоточившись, он уловил общую идею. Оборваныш запрыгнул на автобус, спрятавшись в багажном отсеке, и вылез, когда стало нестерпимо жарко и появились понятные нужды. Ему самому не раз приходилось подобным образом «ловить попутку», когда денег не оставалось. Чем старше он становился, тем тяжелее становилось путешествовать так вот, поэтому приходилось ненадолго оседать, чтобы подзаработать денег на билет. Он вздохнул. — Ты меня понимаешь? Ребёнок кивнул. — Я сейчас открою дверь, налево подсобка, за ней — служебный туалет. Можешь умыться там, только не пей из-под крана, вода не фильтрованная. Я тебе принесу нормальной и что-то перекусить. Может, даже новую одежду найдем. Пока покупателей нет, сможешь выйти в общий зал, там вентиляторы. Пожалуйста, не ройся нигде сам и не сломай ничего, я закончу тут и приду к тебе, договорились? Второй кивок сопровождался сдержанным рычанием двигателя. Они оба встрепенулись, и махнув, чтоб он не делал глупостей, не-Мэтти прокрался ко входу в магазин. В пыльный дворик, даже не разлинованный под стоянку, заехали три чёрных джипа с тонированными окнами. Из них вышли люди в костюмах — дорогих, сшитых по фигуре. Несмотря на жару и пиджаки, они выглядели свежими, он почти почувствовал исходящий от них прохладный ветерок. Одинаковые рубашки, белые и выглаженные. Предводителем у них был одноглазый белый мужчина. Он помнил отца великаном, но этот незнакомец вроде даже выше, и плечи у него были шире. Через лицо у него проходила чёрная пиратская повязка, прикрывающая правый глаз. Отсутствие правого глаза всё же, так точнее. Они остановились у входа, остановились все вместе, одновременно, будто двигались по безмолвной команде одноглазого. Совсем не похожи на обычных туристов. — Я ищу ребёнка, — вместо приветствия произнёс одноглазый, — я имею причины думать, что он может быть тут. Вам лучше сотрудничать со мной. Сердце ушло в пятки. Не собираясь дожидаться конца этого разговора, стараясь двигаться как можно тише, не-Мэтти двинулся обратно к чёрному выходу. Забрав свои вещи, он, поддавшись какому-то порыву, схватил одну из валяющихся без дела синих масок и запихнул её в сумку. — Кажется, меня нашли, — прошептал не-Мэтти. — Я ухожу. — Уходишь? — Я не отсюда. Там, откуда я, меня ищут. Когда находят, я меняю месторасположение. — Меня тоже ищут, — доверился он, неловко залезая на его велосипед. — Я тоже убегаю. — Может, тогда они пришли по твою душу. То ли он уже разговаривал понятнее, то ли не-Мэтти уже просто привык. — Крепко держись и не оглядывайся. Оглянешься — превратишься в соляной столб. Оборваныш стиснул коленями раму велосипеда, а руками крепко обхватил его. — Я знаю эту историю, — улыбнулся он, показывая чуть кривоватые зубы. Не-Мэтти принялся крутить педали, сразу уходя под прикрытие лысоватых, иссушенных солнцем деревьев. Было опасно возвращаться домой, если громилы пришли за ним, то либо они уже были там, либо отправятся туда после. Его новоиспеченный спутник оказался совсем легким и к тому же контролирующим центр тяжести намного лучше — он вовремя наклонялся в правильную сторону и не мешался. Над головой жужжали то ли цикады, то ли дрожащая перед глазами дорога. Солнце зависло белым кругом в белом небе, и на улицах не было никого в полдень, кроме приезжих. Даже уличные карманники предпочитали пересидеть внутри. Работал только рынок в центре, продавцы прятались под навесы и сооруженные из коробок будки, овощи, фрукты, рыба и безделушки из дешевых металлов и стекляшек блестели с прилавков, а прохожие кучковались у лавок с напитками. Они обогнули рынок, петляя по узким мёртвым улочкам. Дом, возле которого они остановились, не отличался ничем от остальных: невысокое здание из камня, на натянутых веревках висят на прищепках наволочки и полотенца, у порога несколько корзин и пустых коробок, да крошечная лакированная лавочка. Не-Мэтти загнал велосипед внутрь, спрятал его в маленьком чулане, а потом они прокрались на верхний этаж. — Здесь уже несколько месяцев как никто не живёт, — пояснил он. — Разве что привидения. Оборваныш размотал тюрбан из тряпок на голове, и за слоями ткани открылась короткостриженая голова на тонкой шее и костлявых плечах. Теперь он наконец понял, к чему столько тряпок — это была девочка, с виду на пару лет младше его, и по рукам и спине у неё бугрились старые шрамы. Ему пришлось остановиться у дверей, чтобы привыкнуть к скудному освещению, но она двигалась в полумраке легко и уверенно. Она нашла пару изъеденных молью и временем диванных подушек и сложила их у стены, скатывая свои тряпки, служившие одеждой, в валик. — Меня зовут Талия, — она сняла очки. — Джек. — Неправда, — она не обвиняла и не стала допытываться. Не-Джек не переубеждал и не стал оправдываться. Он решил остаться на стрёме первым, поставил несколько коробок с хламом и скрутился на них, наблюдая за тихой улицей. Талия подложила валик из тряпок под голову и через мгновение тихо засопела. Через какое-то время улицы начали оживать: дети бежали по поручениям и играя, как будто из неоткуда вылезали дворовые кошки, распахивались окна, где-то заиграло радио. Но никакого следа чёрных джипов с тонированными стеклами или странных людей в костюмах без единой складки. Соскользнув со своего сторожевого места, он встретился взглядом с парой светящихся в темноте глаз. Логически он понимал, что дело было в отражающемся свете из окна, но всё равно ему стало слегка не по себе. — Откуда ты? — устав от немых гляделок, спросил не-Джек. — Я не знаю, как вы зовёте это место, — Талия проверила дверь и окно, словно от одного упоминания у входа могли материализоваться её преследователи. — Мы называли его Яма. От неё исходил кислый запах застарелого пота и спёртого воздуха от долгой поездки в багажном отделении. Короткие волосы были настолько грязными, что слиплись и торчали словно ежовые иголки. Она была болезненно худой, и поддерживая ход его мыслей, её живот громко заурчал. Скорее всего смущённая его изучающим взглядом, она сжала кулаки, пряча тёмные полумесяцы под неровными ногтями и кровоточащие мозоли и струпья. Не то, чтобы он представлял из себя картинку получше. Питался он от случая к случаю, никогда не умел загорать, потому сейчас ковырял пальцем облезшую кожу на обгоревших плечах и лбу. В Яме единственным источником света была дыра в потолке и свечи, потому Талии было непривычно днём. Они дождались вечера — Талия пыталась дремать, но дёргалась на каждый шорох, а не-Джек читал, сидя у окна — и только тогда двинулись наружу. У Мэтти был дырявый рот, Джек был иностранцем, приезжим, остановившимся тут по дороге куда-то, а Салим водился с местными парнями и знал город как свои пять пальцев. У него не было ни грима, ни париков, но столкнувшись с Салимом на улице, хозяин ни за что бы не узнал его. Талия безропотно кралась по крышам за не-Салимом, и он свистнул ей с одной веревки белье и брюки, потому что надевать пропахшее и грязное после мытья ещё противнее, чем просто носить такое. Они вломились в кебабную, по очереди воспользовались крошечным туалетом, и переоделись. Порывшись в холодильнике, они нашли завернутую в пищевую пленку и фольгу еду и запихали добычу в сумку не-Салима. Когда они вернулись к своему убежищу, Талия вытащила из сумки синюю маску. Спросила, что это. Рассказчик из него никакой, но он попытался, часто замолкая и собираясь с мыслями, повторить легенду о синекожей демонице. Ему захотелось переделать историю, чтобы был счастливый конец, но он так и не придумал, какой же конец был бы счастливым. История Талии тоже была о демонах. В Яму сбрасывали худших из худших, настоящих чудовищ, и они сами не отрицали этого. До сих пор никому не удалось вырваться. Многие пробовали вылезти, взбирались по выступам на крутых стенах, многие сдавались, многие разбивались насмерть — Талия давно бросила счёт. Те, что не разбивались, погибали от болезней и в драках. — И как же там оказалась ты? — Я, наверное, наихудшая, — пожала плечами Талия, — я была в Яме сколько себя помню. — А твои родители? Она без интереса покрутила в руках маску и положила её обратно в рюкзак. — Нет их. Мой друг говорил, что моя мать попала в Яму уже со мной в животе. Он не знал моего отца, а мать не успела рассказать мне. Я не помню её. Впервые за день он не был ни Мэтти, ни Джеком, ни Салимом — он замялся, хмурясь. — Если хочешь, я могу помочь тебе найти его. Отца. Я вернусь домой и там мы сможем отследить твою историю. — Разве ты не сбежал из дома? Неаккуратно ковырнув, он содрал кусок отшелушившейся кожи, задев здоровую, и скривился от боли. — Не совсем. Ищут меня другие. Чтобы потребовать выкуп, сделать обо мне сюжет, убить, получить опекунство. Если я решу вернуться домой, я знаю, как связаться с Альфредом. Он точно поможет. — Зачем? — искренне удивилась Талия. — Неизвестно, какой твой отец из себя, но он ведь семья. Так хотя бы будешь знать наверняка. Не отвечая на предложение, Талия вызвалась первой дежурить. Очки вернулись на переносицу, так как снаружи светало, и она слилась с тенями у окна, наблюдая за потихоньку просыпающейся улицей. Не-Мэтти-не-Джек-не-Салим послушно лёг, но долго ещё искоса наблюдал за ней — судя на подрагивающим уголкам её губ, его внимание не осталось незамеченным. Когда он проснулся, пустующий пыльный чердак встретил его тишиной. Он вскочил, готовясь защищаться. Воздух за окном дрожал от полуденного зноя, рюкзак лежал на полу, и под маской на листе бумаги толпились кривоватые буквы: «Оймэ угдрэ аетзнэ отцаэй Ельзянэ ощатьсяпрэ Ёвсэ орошохэ Яэй амасэ ешиларэ Ытэ авпрэ Емьясэ Остипрэ». Внутри щипнуло от разочарования, и он выудил из рюкзака карандаш, чтобы убедиться, что правильно всё расшифровал. «Мой друг знает отца. Нельзя прощаться. Всё хорошо. Я сама решила. Ты прав. Семья. Прости». Внизу на листе был нацарапал крестик — хотя возможно, это была крохотная подпись. Он сложил листок и спрятал его в рюкзак. Стараясь двигаться как можно тише, чтоб не привлечь внимания остальных жителей здания, он выволок велосипед и поехал в сторону центра, где можно было найти телефонную будку. Он знал номер наизусть и набирал его, не глядя. Летняя стажировка Брюса Уэйна закончилась. Пришла пора возвращаться домой.