Второй шанс

18:33 Темнота. Я ныряю в неё, как в озеро, и никак не могу вынырнуть обратно. Я неплохо плаваю, обычно, но темнота слишком вязкая, чтобы барахтаться. Она поглощает, тянет все глубже и глубже, и меня буквально начинает тошнить от невозможности сделать хоть что-нибудь! Не знаю, сколько проходит времени, но я все же достигаю дна, падаю на него, будто с кровати, больно ударяясь коленями. Протез падает прямо передо мной, словно я просто смахнул его локтем с тумбочки. Я и мой протез - два единственных ярких пятна в этой темноте. Единственных существующих пятна. Потому что все остальное - гребаная темнота. Лицо, почему-то, влажное. Вытираю его рукавом - он оранжевый, хотя у меня и нет таких ярких вещей - и ужасаюсь: все лицо залито кровью. Почему все рубцы открылись? Так не должно быть! Они же все давным давно зажили, даже болеть почти перестали... Аккуратно подбираю протез, стараясь не заляпать свое "лицо" собственной кровью, защелкиваю фиксаторы на затылке и только тогда снова поднимаю взгляд на темноту. Всё ещё непроглядную и жутковатую, но уже не такую враждебную, потому что она перестала быть чёрной, но стала сероватой. Словно я в комнате, где выключили весь свет. Встаю и чувствую тяжесть за спиной. Это гитара, и я радуюсь ей, как ребёнок, хоть и не уверен, умею ли играть. Отчего-то страшно хочется узнать, есть ли в этом месте звук. Зажимаю аккорд, бью по струнам и слышу. О, благословенное чувство. Пальцы сами наигрывают мелодию, которую я никак не могу вспомнить. Я вообще мало что могу вспомнить, на самом деле, последнее - это слова отца о переезде из Нью-Джерси в маленький затхлый городишко Ноквилл, где нам предстояло начать новую жизнь. А вот эту самую жизнь из памяти будто метлой вымело. Мелодия знакомая просто до боли. Я готов поклясться чем угодно, что слышал её где-то, и слышал много-много раз, и обязательно знал наизусть. На самом кончике языка вертится слово, но я никак не могу его поймать. Поймать, чтобы выдохнуть и напомнить своему мозгу о том, что не забыто телом. Сингулярность Вырывается почти само, и пальцы дрожат, срывая последний аккорд. Меня снова накрывает, но на этот раз не вязкой чернотой, а воспоминаниями. Казнь. Затяжной суд. Годы тюремного заключения и психотерапии. Окровавленный нож в моих руках и трупы. Смерть Ларри. Переезд к Тодду и Нилу. Свадьба отца и Лизы. Колбасный инцидент. Призраки в Апартаментах. Убийство в соседней квартире. Милая женщина, которая говорит, что в подвале её сын, с которым я обязательно подружусь. Эволюция. Или вымирание. Я падаю на колени снова. Падаю и захлебываюсь собственными слезами. Швы разошлись из-за удара током, поэтому плакать так больно. Но все это... - Чел? - вскидываю голову и жадно смотрю на тебя. Ты не меняешься: нестриженные лохмы, руки в карманах, футболка с "моим" логотипом. Сипло смеюсь от осознания - если ты здесь, значит и все остальные призраки Апартаментов поблизости. Интересно, им есть что сказать своему убийце? - Салли, ты? Не отвечаю, только вскакиваю и прижимаюсь к тебе всем телом, обхватываю руками, вдавливаюсь протезом в плечо и отпускаю себя. Рыдания вырываются из груди, принося облегчение и спокойствие, а ты ещё и обнимаешь в ответ, гладишь по голове и шепчешь какую-то милую чушь на ухо. Меня трясёт. От боли, от нестихающей истерики, от острого облегчения - я, наконец, дома. Мне спокойно и легко, никто не косится, не пялится в спину, не шепчет "убийца"... - Ну ты и девчонка, Салли-Кромсалли, столько сырости развёл, - тихо смеёшься ты, но это не обидно. На тебя вообще обижаться не получается, знаешь? Я разозлиться-то на тебя нормально не смог ни разу, даже когда ты себя убил. Хотя, с другой стороны, если бы ты не сделал этого, это пришлось бы сделать мне, а я бы не смог. Ни за что бы не смог. - Ой, нахер иди, да? - бурчу я, буквально дурея от того, что я снова могу тебя касаться. Голова кругом идет от твоих волос под пальцами. От этого кроет сильнее, чем от седативов, знаешь? Да даже сильнее чем от самокруток, которыми снабжали наши посиделки Моррисоны. - Это не тебя обвиняли в убийстве твоих родителей, сводного брата и кучи соседей, Ларри-Самоубивалли. Молчишь, и я не спешу говорить тоже, подбираю забытую гитару и, усевшись на пол, начинаю наигрывать что-то из твоего. Обычно, твоя музыка похожа на горячо любимый нами обоими Sanity's Fall, но это... Оно запало мне в душу, потому что ты вложил туда свою. Потому что пел о том, что важно, а не о том, чего хотелось всем. - Мне все говорят: "Бросай курить"... - не задумываясь отзываешься ты, старательно беря на полтона выше. - Я отвечаю: "И так помру"... Ты не говорил, но это очевидно - песню ты написал под меня. И для меня. Ты мечтал, чтобы я пел в твоей группе, почему-то считая мой голос идеальным. Жаль, что в семнадцать он изменился так, что тональность пришлось понижать дважды. Я тогда долго извинялся за свой голос, что сломался так сильно. А теперь и я сломался вслед за ним... - Мне все говорят: "Бросай так жить"... - вступаю, чувствуя, как ты усаживаешься спиной к моей спине, как закидываешь голову на плечо, заслушавшись. - Я все равно возвращаюсь к утру... - Мне вечно твердят, что конечен век. Грозятся бессменно адским котлом... - подхватываешь ты. Мы поем в унисон, и вокруг, клянусь, начинают проступать очертания домика на дереве. Нашего домика. - Я только громко смеюсь в ответ. Разбавляю чужую надежду сном. Два голоса, наполненных слезами. Эш бы сказала, что это эстетично, и полезла бы за красками. - Я так и не смог научиться жить, - почти задумчиво тянешь ты, и я не могу сдержаться от усмешки. Вот ведь засранец, будущее ты увидел, что ли? - Мир на меня идет войной... - Эшли Кэмпбелл решила, что я спятил, и сдала меня в суде. Тодд Моррисон сидит в психушке, одержимый красноглазым демоном, а я... - Я так и не смог тебя разлюбить... - Диагноз известен, ночью скончался больной, - ты шмыгаешь носом, и я увожу мелодию в проигрыш - нам обоим надо прореветься, чтобы все же допеть последний припев. "Не дело - бросать на половине такта," - любил приговаривать ты. Когда был жив. - Мне вечно твердят, что конечен век. Грозятся бессвязно могильной травой... Я только хрипло смеюсь в ответ... - последняя фраза, осталась последняя фраза, но у меня уже не хватает воздуха, чтобы вытянуть ее, как нужно. Как правильно. Интересно, когда ты призрак, можно умереть еще сильнее? - "Простите, но лучше помру молодой", - заканчиваешь в одиночестве. Стихает финальный аккорд, и тут тебя прорывает. Ты смеешься так, словно сотню лет мечтал только об этом. Словно мы сейчас пропели не всю нашу невеселую жизнь, а ту дебильную колыбельную, которую ты как-то пытался изобразить перед Меган. Девочке, помнится, понравилось, а я чуть не до смерти ржал, еле успокоился. Еще неделю на тебя смотреть не мог, сразу прорывало. Вот как тебя сейчас. - Прости-прости, просто... Просто я и правда помер молодой... Хреновая тема для шуток, но имеем ли мы хоть что-то другое в нашей невеселой ситуевине? Ноуп. Ты скатываешься вбок, оказываясь головой на моих коленях. Гитара отложена в сторону. Нас двое, нам нужно поговорить, но слова как-то не идут. Я хочу спросить, что ты делал эти три года, но не решаюсь, потому что занятий в домике не найти. Я хочу спросить, как ты в целом, но это слишком глупо. Я хочу спросить, почему я здесь, но... - Роуз любит говорить, что здешние призраки привязаны к местам, в которых умерли. Почему ты здесь? Разве ты не должен сейчас напрягать своим существованием тюремщиков? - но ты спрашиваешь первым. - Не знаю, - легкомысленно дергаю плечами. Слишком легкомысленно для человека, лицо которого больше напоминает кусок свежего фарша. - Может быть, я просто умер намного раньше. Когда нашел тебя с перерезанным нахуй горлом, например. - Ты мне этого не простишь, ага? - какого ж хрена ты смеешься, сволочь? Потому что все знаешь? Конечно же ты знаешь... - Давно простил, - шепчу еле слышно, но ты читаешь по губам. Даже если они под протезом. Ты можешь видеть сквозь него, можешь заглядывать в будущее. Лиза точно ведьма, а ты ее сын, значит ведьмак. Как Геральт из Ривии, только Ларри-Схерали из подвала Апартаментов Эддисона. Длинновато получается, но я еще подумаю. - Но никогда не забуду. Фиксаторы дважды щелкают. Мое "лицо" падает на пол, а к лицу уже тянешься ты. Ладони подрагивают то ли от предвкушения, то ли от страха. Мы снова целуемся, как неумелые мальчишки, моя кровь заливает всего тебя, но нам плевать, настолько плевать. Даже если небо сейчас начнет разламываться на части прямо над нами. Насрать. Я уже мертв, Вселенная, где мой вечный покой?! Эшли поднимается в домик совершенно разбитая. Поднимается, задирает голову и замирает: я без протеза, ты почти верхом на мне, а еще мы оба призраки, да-да, мисс Кэмпбелл, живите теперь с этим! - Дорвались, ага? - наконец, сипит она, втягивает себя в домик и разваливается на полу. Мы переглядываемся и с диким смехом начинаем распутывать собственные полупрозрачные конечности. - Прости, Сал. Все веселье обрубает на корню. Ты чешешь затылок и прочищаешь горло, почти музыкально кряхтя, а я... Я поглаживаю протез пальцами, потому что мне надо чем-то занять руки. - Забей. Мне бы все равно никто не поверил, - не знаю, куда деть взгляд. Ты видишь это и хватаешь меня за руку. Так спокойнее, но все еще слишком страшно и непонятно, что я должен чувствовать. - Призраки, да? Абсурд. - Говорит мне форменное привидение, - поддразнивает меня девушка, и ты рядом выдыхаешь. Я тоже, потому что, когда она шутит, спокойнее, чем когда она то ли вот-вот расплачется, то ли отправится следом за нами - острых штук в домике все еще хватает, а еще можно неудачно выпасть и сломать себе нахуй все. Ты, кстати, рассказывал, что именно так проебался мой психиатр. Мы сидим втроем долго, до самого утра. Эшли пытается быть спокойной, правда, но получается у нее из рук вон плохо - то и дело срывается на слезы, пытается передо мной извиняться, принимается бормотать... Ты успокаиваешь ее столь же терпеливо, сколь меня, прибегающего к тебе после кошмаров. А в перерывах мы вспоминаем все, что было, немного - мечтаем о будущем, которое никогда не случится. Стоит солнцу оторваться от горизонта, меня снова окунает в темноту, выбивая воздух из легких. Я слышу, как ты кричишь, пытаясь схватить меня за руку, как вопит Эшли, потому что теряет меня снова. Девушку почти жалко, но от твоего крика сердце словно вот-вот разорвется. Чернота смыкается над моей головой, и я падаю еще глубже. Кажется, я ответил на собственный вопрос и умер таки еще раз. - Здравствуй, моя дорогая Салли, - раздается из-за спины, и я, едва сдерживая визг, резко оборачиваюсь. Это Розенберг, одна из немногих моих знакомых, все еще твердо уверенная в том, что я девушка. - У тебя наверняка много вопросов. Я готова ответить на все, только формулируй почетче. Я, все же, уже стара. Я несколько раз тупо моргаю, пытаясь собрать мысли в кучу, а потом тихонько выдыхаю: - Почему я оказался в домике на дереве? - Потому что тебя там очень ждали, солнышко, - говорит Роуз, и я слышу в ее голосе улыбку. - Сын Лизы больше всего на свете хотел с тобой встретиться, и он встретился. К тому же, он долго был подвержен влиянию камня силы, так что часть этой силы осталась в нем. - Зачем я здесь? - спрашиваю, почти не надеясь на ответ, но Роуз приближается и берет меня за руку. - Потому что ты однажды спасла всех, заплатив огромную цену. Мы готовы отплатить, - с этими словами призрак оказывается совсем близко и шепчет в самое ухо, медленно подводя пальцы к моему лбу. - Ты снова окажешься в том дне, когда переехала в Апартаменты. Ты будешь помнить все и сможешь все исправить. Спаси душу Теренса Эддисона. Уничтожь культ раньше, чем он уничтожит нас. Сделай свою жизнь счастливой, дорогая Салли. Свою и юного Джонсона. Рука Роуз, холодная и липкая, ложится на мой лоб - протеза нет, и это пугает ещё сильнее. Она мягко выводит пальцами несколько знаков и резко толкает ладонью в грудь. Я падаю на спину под радостный вопль призрачной старухи, чувствуя отпечатанные на коже знаки. - С днем рождения, дорогая! - визжит она, заражая меня отчаянным жизнелюбием. Мне вдруг так хочется вдохнуть поглубже, пройтись по Апартаментам, обнять тебя... Вокруг становится так светло, что глаза болят, заставляя жмуриться. Последний воздух выбивает из легких, когда я ощутимо прикладываюсь обо что-то затылком. Мой первый звук после возрождения - тихое "блять", потому что мне на голову падает коробка. Я сижу в машине, которую отец паркует перед аварийного вида пятиэтажкой. - Ты что-то сказал, сын? - спрашивает папа, но, не дожидаясь ответа, возвещает, подпуская в голос торжественности. - А мы уже приехали! Вот это - наш новый дом. Апартаменты Эддисона. Игра началась. *** - Здесь мы начнем новую жизнь, - зачем-то напоминает мне отец, когда мы оказываемся в четыреста второй. - И, наконец, сможем позабыть о том, что произошло с нами в Нью-Джерси... Прогуляйся по дому, подружись с кем-нибудь, пока я распаковываю вещи. Я дожидаюсь, пока папа выходит, и со всех ног вылетаю из квартиры. Лиза моет полы на третьем этаже, и я направляюсь туда, потому что мне очень нужна ключ-карта от подвала. Пока лифт едет ко мне, я замечаю, как полицейский сверлит меня взглядом, но даже не думаю к нему подходить. Культ повсюду, эту истину я выучил слишком хорошо. Из лифта я буквально вываливаюсь и сразу поворачиваю вправо. - Привет, - здороваюсь, несколько поспешно, и женщина, так похожая на тебя, отшатывается в сторону. - О боже! - вскрикивает она, и перехватывая швабру, медленно выдыхает. - Прости, ты меня немного напугал. Я только собираюсь искренне извиниться, но Лиза уже продолжает. - А ты, должно быть, новенький из 402-ой да? Сегодня такая суматоха, что у меня не было ни одной свободной минутки, чтобы заглянуть к вам и поздороваться. - Да, мы тут вместе с папой, - чуть улыбаюсь, жалея, что женщина этого не увидит. - Меня зовут Сал. - Приятно познакомиться, Сал. Я Лиза, - я мягко пожимаю ее протянутую руку, чувствуя себя откровенно паршиво. Все-таки, я ее убил... однажды... - Я здесь за главную. Слежу, чтобы все было в порядке. Так что, если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся и спрашивай у меня, ладно? - Хорошо, - запихиваю руки в карманы и перекатываюсь с пятки на носок, будто бы раздумывая. - Как тут можно отвлечь себя от скуки? - А знаешь что? У меня есть сын, он твоего возраста. Думаю, вы здорово поладите! - поладим, соглашаюсь я про себя. Так поладим, что даже после смерти не расстанемся. - Он внизу, в нашей квартире. Загляни к нам, познакомься! - Хорошо, схожу поздороваюсь, - говорю, сдерживаясь, чтобы не попросить карту. Я же не знаю о ее существовании. Пока. - Отлично! - радуется Лиза, и я радуюсь вместе с ней. - Его зовут Ларри, он в подвале, скажи, что ты от меня. Однако, чтобы попасть туда на лифте, тебе будет нужна карточка. Вот, возьми, у меня есть запасные. - Класс, спасибо, - только и могу выдохнуть я, дрожащими пальцами сжимая маленький пластиковый прямоугольничек. Дыхание сбивается, когда я нажимаю кнопку подвального этажа. Я вообще перестаю дышать, когда двери расходятся, впуская сухой воздух подвального этажа. Ноги становятся ватными, пока я пытаюсь пройти по коридору подвального этажа. На подвальном этаже сейчас сконцентрировано слишком многое. Меня просто адски трясет, потому что я боюсь. Сам не знаю, чего, правда. То ли того, что ты ничего не помнишь, то ли того, что я могу тебе не понравиться. Ведь, если мы не "поладим", моя жизнь станет столь пуста и бессмысленна... До твоей комнаты я дохожу просто на автомате, даже не пытаясь хоть как-то контролировать ноги, руки, ситуацию. Просто потому, что любая попытка это сделать заставляет меня мелко трястись и истерически паниковать. В то утро твоя дверь была открыта, а я сейчас не в состоянии спросить или постучать, поэтому просто нажимаю на дверную ручку. Ты сидишь на кровати, что-то зарисовывая в скетчбуке. Я хватаюсь за косяк, чтобы не упасть. У меня натурально сводит колени от вида того, как ты облизываешь нижнюю губу. Кое-как проталкивая воздух в легкие, издаю звук сломанной вентиляции, и ты, наконец, смотришь на меня. - Эй, что за..? - замираешь посреди предложения с распахнутым ртом, и я с ужасом вижу в твоих глазах... узнавание. - Салли-еб твою мать-Кромсалли, у тебя тридцать секунд, чтобы, блять, объяснить, что тут, нахуй, происходит. - Как только смогу дышать, - обещаю я и все-таки съезжаю на пол, истерически всхлипывая. Ты подлетаешь ко мне, пытаясь поставить на ноги, но меня так переебало, что я даже не шевелюсь, только периодически срываюсь на плач и полубезумное хихиканье. Мне нужно почти десять минут и два стакана воды: один влитый в меня, другой - вылитый на мою многострадальную голову. - Ну так? - интересуешься ты после того, как вытряхиваешь меня из толстовки, выдав взамен одну из своих огромных футболок. Толстовка отправляется на батарею, а я располагаюсь на кровати, обнимаю колени и философски рассматриваю собственный протез. Не помню, когда ты его с меня снял, но сейчас, после всего, что мы пережили вместе, это такая мелочь... - Ты объяснишь мне, какого хрена я сначала наблюдаю, как ты проваливаешься сквозь пол, вырубаюсь без какой-то видимой на то причины, а потом вдруг прихожу в себя перед собственным мольбертом, да еще и моложе лет этак на десяток? - Это все Роуз. Сказала что-то про то, что мне решили подарить еще один шанс. На счастливую жизнь, - поднимаю на тебя глаза и с оттягом моргаю, выдерживая паузу. - Для меня. И для тебя. Для нас обоих. Ты делаешь такое лицо, что моя неустойчивая психика снова не выдерживает. Слезы по щекам текут у обоих, вот только меня еще и колотит, как припадочного (собственно, почему как?). Ты обхватываешь меня своими невозможными руками, затягиваешь на свои колени и принимаешься укачивать, успокаивая. Шепчешь на ухо какой-то отчаянный бред, заставляя вслушиваться, подстраивать свое дыхание под твое. И я сдаюсь, прячу лицо в твоей футболке и впадаю в форменную истерику. Меня отпускает только минут через сорок. К этому времени у меня опухает все лицо, выглядя еще более отвратно, стеклянный глаз настолько отличается от настоящего покрасневшего, что мне даже думать об этом не хочется, а губы дрожат. Я попеременно икаю и шмыгаю носом, трясущимися пальцами вытирая последние слезы, а ты мягко похлопываешь меня по спине, уткнувшись своим шикарным носом мне в макушку. - Успокоился? - тихо спрашиваешь ты, и я слышу только нескончаемую заботу и совсем немного - обеспокоенность. Киваю, не в силах ответить. - Отлично. Потому что теперь нам нужно в темпе вальса заняться уничтожением культа. И Эддисона. Я встаю на дрожащие ноги, чтобы сходить за водой на кухню, но тут в ту дверь, что ведет из твоей комнаты на улицу, начинают отчаянно барабанить. Мы переглядываемся, и ты идешь открывать, а я беру протез. Руки не слушаются, пряжки никак не хотят поддаваться - застегнуть удается только верхнюю. Но ты уже справился с замком, поэтому я надеваю, как получается, придерживая рукой у подбородка. В дверь врывается лиловый вихрь, проносится по комнате и врезается в меня со всей дури. Я падаю на спину - снова! - и прикладываюсь затылком - снова!! - а мне в ключицы уже рыдает Эшли, вцепившись пальцами в твою футболку. Тодд заходит тоже, как-то недоуменно извиняется перед тобой, а потом видит меня, и его глаза расширяются до нездоровых размеров и стекленеют. - Ебать, - тихонько выдыхает он и садится на ступеньках прямо там, где стоит. Ты кладешь руку ему на плечо, потому что не знаешь, что сказать, а я силюсь отодрать от себя Эш. Она, кажется, всерьез вознамерилась больше меня не отпускать, и только общими усилиями нам всем удается усадить ее на кресло-мешок, вручив пачку салфеток и графин воды (который я предварительно залпом ополовинил, но у меня есть причины). Протез, кстати, сваливается при падении, и ты со вздохом убираешь его на тумбочку - уж этим двоим, скорее всего, насрать. Сейчас, по крайней мере. - Итак, на повестке дня, - тоном экскурсовода вещаешь ты, как самый стабильный и адекватный из нас. Мы располагаемся по комнате словно части головоломки. - Четыре подростка: девочка, которая не верила в призраков, пока один из них ее за жопу не укусил, - Эшли сидит лицом на юг, кое-как дышит и все время косится на меня. - Мальчик - вместилище для демона, которого сам же уничтожил, - у Тодда все еще такое лицо, словно он вот-вот на кого-нибудь кинется, но глаза - серые, влажные, устремлены точно на север. - Суицидник, который решил немного облегчить жесть своему лучшему другу, - ты стоишь на востоке, там, где всходит солнце, и пронзаешь меня таким взглядом, что все внутри переворачивается. - И... Сал. Саркастично хлопаю и неловко встаю на западе. Ничего не щелкает, видимо, еще кого-то не хватает... - Мы все знаем. Сейчас важно понять, кто еще знает. И кто сможет нам помочь, - говорю тихо, но отчетливо. - Мы должны уничтожить зло, спасти душу Теренса Эддисона и всех призраков, которые сейчас живут в Апартаментах. И ни в коем случае не допустить новых. - Начнем с подвала, - вдруг предлагает Эшли, глупо хлопая глазами, когда мы жадно впиваемся в нее взглядами. - Ну, это же будет совсем скоро... Я про колбасный инцидент. Там Тодд наберет лампочек и сразу приступит к изготовлению гитары. Ты же помнишь, как ее сделать? - Только примерно, - вздыхает гений, впервые подавая признаки жизни. Его плечи расслабляются, и ты отчетливо выдыхаешь, успокаиваясь. - Но если я начну сразу после инцидента, то закончу явно не в ту ночь, как в прошлый раз. - А это значит, что мы успеваем в любом случае, - радуется Эшли, но ты прерываешь ее, поджимая губы. - Что не так? - Что если наши действия приведут к тому, что и зло зашевелится раньше? - все взгляды устремляются на меня, и я пожимаю плечами. - Я знаю, кто может ответить на этот вопрос. *** Мы вчетвером проворачиваем схему с Чарли и поняшкой с грацией фигуриста. Его забирают, а мы начинаем ждать. Роуз появляется в своей квартире спустя неделю. И мы вваливаемся к ней все вместе. Знакомиться. - Здравствуй, милая Салли, - улыбается женщина, и я захлебываюсь вздохом. - Теренс предупреждал меня о тебе и твоем отце. - А... Ладно. Здравствуйте, - киваю я. Остальных женщина знает тоже. Знает, потому что живет почти двести лет, владеет этой землей, общается с Эддисоном, а уж Эддисону положено все про всех знать. Но она не помнит. Или делает вид, что не помнит? На прямой вопрос о призраках старушка только искренне хихикает и говорит, чтобы мы не забивали себе головы такой ерундой, но когда ты озвучиваешь "предчувствие" о надвигающейся тьме, Эллисон моментально серьезнеет. - Не торопитесь пользоваться знаниями. Ткань мира тонка и легка, если вы начнете колыхать ее, об этом узнают все, - тихо предостерегает она, смотря мне в глаза. Кажется, что в квартире темнеет, а мои колени наливаются тяжестью, но, стоит ей отвести взгляд, наваждение проходит. Роуз явно знает больше, чем делится с нами, но на прямые вопросы отвечать отказывается. Зато щедро сыплет намеками, ведая нам, что этот дом так легко сгорит, буквально от одной спички, и что бывают вечера, когда во всех Апартаментах никого, только Эддисон, да она сама. Тодд записывает это в какой-то блокнот, Эшли что-то шепчет тебе на ухо, и вы спешно прощаетесь, оставляя старушку на меня. Я уже готов возмутиться, но тут женщина ловит мою ладонь и, обхватив ее липкими холодными пальцами, наклоняется почти к самому моему лицу. - Твой день рождения был совсем недавно, да, милая Салли? - шепчет она, а в глазах полыхают зеленые огни, будто отблески некроламп. - Жаль, что у меня нет для тебя какого-нибудь подарка. - Вы уже сделали достаточно, Роуз, - еле дыша от страха отвечаю я, но, вдруг, чувствую где-то в груди ма-аленький такой, но достаточно ощутимый комочек уверенности. Мне она принадлежит навряд ли, так что, посылая к небесам бессчетные благодарности, я концентрируюсь на этом бутылочно-зеленом блеске и спрашиваю, щедро добавляя наглости в голос. - Тот обряд... Он привязан к конкретной дате? Или событию? - Умная девочка, - шелестит Розенберг, почти не шевелясь. - Да. Он привязан к девятому полнолунию в году. - Спасибо, - выдыхаю я и резко отдергиваюсь, силой вырывая себя из лап тени. В квартире снова светло и чисто, пахнет нафталином, а не сыростью, Роуз сидит в кресле-качалке, и только многозначительная улыбка выдает ее. - До свидания, Роуз. - Пока-пока, милая Салли, - кивает женщина, и я оказываюсь в коридоре. На негнущихся ногах буквально проползаю еще два метра, а потом ты ловишь меня за руку и втаскиваешь в открытый лифт. - Время еще есть, - шепчу я. - Девятое полнолуние в году. - Это в сентябре, - отвечает на мой не-вопрос Тодд, и мы вместе облегченно смеемся, потому что "девятое полнолуние" этого года было вчера. Мы едем вниз, чтобы расплыться по креслам-кровати-полу в твоей комнате и просто отдохнуть под любимую музыку. Жаль, конечно, что SF все еще не выпустили Void, но пока нам хватает и Singular. Я ненавязчиво подсовываю Тодду Gear Boy, чтобы он его изменил, и он, притворно повздыхав, соглашается, засовывая его в карман. Рацию ты отдаешь широким жестом сам, бубня что-то о том, что никакие полицейские переговоры не могут быть интереснее наших сумасбродных приключений. Шутка смешная, а вот ситуация - страшная, поэтому никто не смеется. Вообще, вопли солиста нарушаются только бурлением воды в трубах за стеной и тихим сопением задремавшей в кресле Эш. Я укрываю ее пледом и падаю обратно на пол, растягиваясь во всю небольшую длину. - Знаете, забавно так, - шепчу, когда песня кончается, и ни у кого не находится сил встать и включить другую. - Вроде взрослый мужик с судимостью, три года по тюрьмам строгого режима, а сейчас снова чувствую себя, как бестолковый тинейджер. - Во-во, - поддерживает меня Тодд, удобнее устраиваясь на кресле. - Снова эти идиотские гормоны! Будто мало мне было один раз пережить все прелести взросления - пожалуйста! - Лучше было бы сидеть в психушке с демоном внутри, ага? - язвишь ты и потягиваешься. - Меня лично все устраивает. Я снова живой. И теперь могу лапать Сала. - Он может, - со смехом соглашаюсь. Тодд давится собственным смешком и тоже зевает. Мы так и засыпаем, ни разу не сдвинувшись с места, под неспешную беседу о всякой херне. До самой зимы мы не делаем ничего. Ну, то есть, ходим в школу, слушаем музыку, ссоримся и миримся с родителями, конечно, но это все так мелко... Я, иногда, поднимаюсь в пятьсот четвертую к Меган, но мне скучновато заниматься этим в одиночку, а показывать девочку вам раньше времени кажется не самой лучшей затеей. Пожалуй, единственное существенное отличие - наши с тобой отношения. Я не снимал протез, пока он сам не отлетел тебе в лицо, не лез обниматься и даже не думал о том, чтобы поцеловать тебя. Ты не имел привычки прижиматься к моей спине и упираться подбородком в макушку, не норовил потаскать на руках и не настаивал на совместных ночёвках, чтобы всю ночь беззастенчиво лапать мою костлявую тушку. - Сал... - шепчешь ты мне в ухо, скользя ладонями по груди и животу и притираясь бёдрами к ягодицам. Лиза куда-то ушла, несмотря на поздний вечер, поэтому ты и позволил себе распустить руки. - У меня яйца звенят от напряжения... Твои ладони, горячие, от контраста с холодным подвальным воздухом кажутся ещё горячее. Хочется доставить тебе удовольствие в ответ, и я выкручиваюсь, оказываясь к тебе лицом. Неловко задираю твою футболку и пытаюсь повторить то, что ты делал со мной. Ты, поощряя инициативу, оглаживаешь мой позвоночник, проминая пальцами ямки. Не терпится обоим, поэтому, встретившись взглядами, мы целуемся, запуская правые ладони в чужое белье. Всё совсем не так, как в одиночку, и я жалобно поскуливаю от яркости ощущений. Ты тоже не молчишь, издавая довольное рычание, будто накормленная псина. От мыслей о собаках мне в кровь выбрасывается такая доза адреналина, что меня перекрывает, и я, зажмурившись, кончаю тебе в ладонь. Тебе хватает ещё пары движений, чтобы последовать за мной. Зима приносит "уничтожение" Красноглазого демона с помощью пушки Тодда и новый виток ожиданий - на этот раз нам необходимо дождаться того злополучного дня, когда выяснится, что колбаска Пакертон из человечины. Угх, аж блевать тянет. Между нами все становится серьёзней и серьёзней. Я уже не могу представить ни дня без твоего присутствия, ты становишься злым, стоит мне выпасть из поля твоего зрения больше чем на час. Это мне Тодд рассказал, при мне-то ты буквально цветешь и нежен до безобразия. Эшли говорит, это из-за того, что мы боимся друг друга потерять, и я, черт возьми, с ней согласен. Я ни за что не смогу пережить твою смерть ещё раз. От плохих мыслей меня отвлекают только твои объятия. Ты вообще делаешь все, чтобы я думал только о тебе и ни о ком больше. Но я все равно думаю. О призраках. Об отце. О маме... Кошмары терроризируют меня так, словно все мои фобии объединились и разработали стратегию по моему умерщвлению с помощью страха. И после каждого кошмара я могу только выть в подушку и рыдать, вжавшись в тебя буквально всем телом. - Малыш, все хорошо, все прекрасно, я рядом, я тебя не брошу, - бормочешь ты мне каждую ночь, когда я просыпаюсь в обжигающих лицо слезах. И это, пожалуй, единственное, что заставляет меня продержаться до весны. Ким, Трэвис, Роб... Водоворот лиц, связанных с этим гребанным делом, ловит в свои сети все новых и новых жертв. Если бы это зависело только от меня, то я ни за что не позволил бы им всем в это влезть, но меня пока что никто не спрашивает. Пока что. Мы влезаем в стол Пакертон, находим ключ, вламываемся в её квартиру, "убиваем" её мужа, за что он снова рассыпается в благодарностях, а потом... Замираем в нерешительности перед люком. Мне не хочется туда возвращаться, Тодду и Эш откровенно страшно. Только ты вдруг вскидываешь голову и шагаешь в темноту, не забыв ухватиться за мою руку. Меня передергивает, когда тьма смыкается над моей головой, но я не издаю ни звука. Так надо. Так правильно. Нечего пугать остальных. Внизу все так же сыро, холодно и до одури жутко. От воспоминаний трясёт всех, но мы идём, сглатывая вязкую слюну и держась за руки. Когда приходится разделяться, я могу только молиться, чтобы Тодд и Эш не свалили, закрыв нас в этой ужасной каменной могиле. Ты уходишь налево, я направо, и я не могу сдержать облегченного вздоха, когда снова вижу твою лохматую башку. Мы собираем все зелёные продолговатые лампочки, которые можем найти. Всё до единой. Укладываем их в рюкзаки, перестилая тряпками, чтоб не покололись, и сваливаем оттуда с плохоскрываемым облегчением. Пакертон не возвращается, разбившись на машине. Теперь мне кажется, что дело в том, что она не сохранила тайну, и то, что правит Апартаментами, её наказало. Ты отмахиваешься от этой теории и закуриваешь, но я вижу, что тебе тоже не по себе. Теперь все зависит от Тодда. Умник проводит над чертежами все свободное время, а его, благодаря летним каникулам, у нас, слава небу, завались. Эшли и Нил помогают по мере сил (пусть их помощь и заключается в "принеси-подай-пошел на хуй-не мешай" и в напоминаниях о необходимости есть и спать), а нас с тобой он попросту выгоняет, когда мы приходим тоже. - Из-за вас показатели шкалят. Валите к чертовой матери, а то кину чем-нибудь острым и тяжелым, - рычит рыжий, а, подумав, присовокупляет. - Можете, наконец, перепихнуться по человечески, я слышал, что Генри ведёт Лизу в кино сегодня. Я долгих три секунды борюсь с желанием вскрыть ему глотку, ты рядом сжимаешь кулаки, а потом Нил выставляет нас обоих за дверь, сунув тебе в карман пачку презервативов. Объятия, поцелуи и совместная дрочка - это прекрасно, но дальше у нас ничего не заходило даже в теории. Однако, пока нас с Тоддом больше интересовали призраки, у тебя была бурная молодость с тусовками, девчонками "на раз" и легкодоступными мальчиками. Так что сексуального опыта у тебя явно больше. Именно здесь я задаюсь вопросом, почему мы все ещё не потрахались, если он такой богатый, твой опыт, но ты отвечаешь, что боялся меня напугать. И припоминаешь мне мою девственность, с которой мне так и не удалось распрощаться, по причине отсутствия подходящего объекта. Ты ведь был "где-то". Мы решаем, что подвал лучше - там нет проблем со звукоизоляцией. Лизы действительно нет, и ты, заперев обе двери - входную и свою - медленно снимаешь с меня протез. Поцелуй выходит смазанный - я волнуюсь, да и ты никак не можешь унять дрожь в ладонях. Я чувствую это, когда ты обнимаешь меня за талию. Я же повисаю на твоей шее, потому что мне страшно, а ещё колени дрожат. Ты морщишься и перемещаешь нас обоих на кровать. Задираешь мою водолазку и медленно целуешь живот, заставляя меня выгнуться дугой и едва не захлебнуться вдохом. Широко лижешь, гладишь бока, перебирая пальцами мои выступающие ребра, словно на мудреном музыкальном инструменте играешь. Я тоже в долгу не остаюсь, вытягиваю тебя вверх и жарко вылизываю твой рот, параллельно избавляясь от своей и твоей одежды. Ты ухмыляешься - тебе нравится, когда я набираюсь смелости на самостоятельность. Прикосновения распаляют, перед глазами все плывет, и так отчаянно хочется почувствовать все острее, кожа к коже. Ты слышишь мои хриплые мольбы и буквально вытряхиваешь меня из штанов, заодно выскакивая из своих. У тебя горячие ладони, и пальцы ловко забираются между ягодиц, оглаживая, надавливая там, где я никому не позволил бы прикасаться. Но ты - это ты, и я уступаю, прислушиваясь к тихому "расслабься", которое ты шепчешь мне куда-то в шею, посылая орды мурашек по моему телу. Мне жарко, а у тебя пальцы скользкие от смазки. Я даже и не заметил, когда ты ее достал, но это приятно. Потираюсь вставшим членом об простыню, а ты вдруг вздергиваешь мои бедра вверх и с силой опускаешь ладонь на ягодицу. Шлепок выходит смачный, а ты властным шепотом запрещаешь мне касаться себя и хоть как-то самоудовлетворяться. Это сводит с ума, и я могу только стонать и сжимать простыню в пальцах. Когда ты входишь, у меня звезды перед глазами вспыхивают. Кажется, я снова умираю, уже в третий раз. Боль все равно ужасная, и я скриплю зубами, закатывая глаза. Ты отвлекаешь меня от боли, но я все равно могу только дышать, причем едва-едва. И пока боль хоть немного не ослабевает, я сипло вою на выдохе. Ты, стараясь не шевелиться, покрываешь мою спину поцелуями, оглаживаешь все тело, начинаешь надрачивать, это немного отвлекает и, со временем, боль концентрируется в одном месте. Я мягко подаюсь бедрами назад, и ты, перегибаясь через мое плечо, начинаешь медленно, мозговыносяще медленно толкаться глубже. Меня ломает. Мне больно, сладко и до отвратительности хорошо одновременно. Ты сверху пыхтишь и постанываешь, я сипло дышу, пытаясь не умереть от невыносимости эмоций. Мне не удается запомнить всего, что происходит. Я вообще прихожу в себя только у тебя в ванной, где ты поливаешь меня водой, пытаясь привести в чувство. Я отмокаю почти час, пытаясь собрать себя по кусочкам. Ты все время сидишь рядом, смеешься, что чуть до смерти меня не затрахал, шутишь, по большей части тупо и не смешно, но я все равно ржу, несмотря на жуткую боль и тошноту. Первый секс единогласно признан провальным, решение о повторной попытке вынесено на рассмотрение, но я немного опасаюсь. Ты готов ждать (потому что много позже признаешься, что у тебя еще не было девственников, и ты чувствуешь себя последним идиотом). Зато теперь наша совместная дрочка станет чуть более интересной и смущающей - мы начнем растягивать меня. Ты шутишь, что, пока Тодд разрабатывает оружие, мы разрабатываем жопу. - Дурак ты, - фыркаю я, резко тыкая пальцем в твой бок, а потом добавляю. - И шутки у тебя дурацкие. Ты смеешься. *** В комнате стоит настоящий туман. Тодд и Нил сидят у стола и курят, Эшли, безобразно задумчивая, лежит на полу, закинув ноги на кровать. - Через месяц девятое полнолуние, - бормочет она, и я неосознанно бросаю взгляд на календарь - середина августа. - Нужно торопиться, - говоришь ты, ногой отпихивая в сторону волосы Эш, и подходишь к Тодду. - Все готово? - Процентов на девяносто, - пыхтит Тодд, поднимаясь на ноги. Из-под завалов на столе он извлекает, рукавом сбрасывая лишний мусор на пол, мою гитару, точно такую, как я помню. - Я ее еще не проверял. Не смог, как и все остальное. - Остальное? - удивленно тянешь ты, и Тодд со вздохом вынимает из-под стола круглую пластину и пару странных, футуристичных ранцев. К их бокам приторочены пистолеты, похоже на водяные из-за длинных гибких трубок. - Это..? - Это протонные пушки или, точнее говоря, экто-плазменные молекулярные лучи захвата*, - хвастливо лыбится он, копируя любимого киношного профессора. Эшли подрывается и начинает включать какую-то песню, а я от удивления даже челюсть забываю поймать. - Ты имеешь в виду, что это буквально ружья охотников за привидениями?! - вопишь ты, и включается музыка. Это реально вступительная тема из "Ghostbusters", и мы закатываемся со смеху. И все же... мы вот-вот ввяжемся в страшно опасную драку с огромным риском. Жутко всем, поэтому и смеемся. - Теперь остается найти вечер, когда в Апартаментах никого, - поджимает губы Эш, но тут настает наш черед самовлюбленно переглядываться. - Что, скажете, что уже это сделали? - Конечно, - улыбаешься ты, и я зажмуриваюсь - вот-вот ляпнешь... - Неужели вы думаете, что мы все лето только сексом трахались? Тодд сипло кашляет - давится одновременно смехом и дымом. Мы с Эшли синхронно заливаемся краской. Вы с Нилом оч-чень заразительно гогочете, как два довольных гусака. Просмеявшись, ты внаглую выгребаешь из моего рюкзака одну из моих тетрадей и раскатываешь по полу огромный план дома, склеенный из отдельных листочков-квартир. На каждом прописаны все более-менее постоянные отлучки жильцов, а на "квартире" Эддисона выведено одна единственная дата: тридцать первое августа две тысячи первого года. Последний понедельник месяца. - Мама и Генри запланировали на тридцать первое августа целую кучу дел, но нас интересует ресторан, столик в котором забронирован на восемь вечера, - полюбившимся тоном экскурсовода начинаешь ты, загибая палец. - Каждый последний понедельник месяца Дэвид вместе с Сарой уходит куда-то "за деньгами", возвращаясь только к утру, - подхватываю я, провожая глазами второй палец. - Каждые две недели по понедельникам родители ездят в город за покупками, - неуверенно, но явно до чего-то додумавшись, продолжает Тодд, заслужив от тебя уважительный кивок и третий загнутый палец. - У СиДжея и девчонок вечерние занятия по будням, - бросает Нил, потому что и сам должен бы ходить на эти занятия. - Кохэны на смене, а Пых упоминал про свидание с Мейпл! - довершает Эш и начинает радостно хлопать в ладоши. - Остается Роберт, - говорит Тодд, на секунду подпортив настроение, но тут настает мой черед самодовольно улыбаться. - Роб сваливает по одной моей просьбе, - говорю я, отбивая кулачок Эш. - Кстати, Нил, дружище... вам вместе с Робом нужно стать нашим алиби. Лицо Нила вытягивается так, что становится даже немного жутко. - Понимаешь, в Апартаментах не должно быть никого из тех, на кого можно было бы повесить поджог, - принимаешься втолковывать ему ты, не давая даже секунды на размышление. - Ваще, умереть должен только Эддисон, но под горячую руку попадает еще и старуха Розенберг, но она сама нам посоветовала это, так что... - Погоди... - перебивает тебя Нил явно не до конца понимая, в чем дело. - Еще раз, почему в этот вечер вас не должно быть в Апартаментах? - Потому что нам нужно, чтобы эта гребаная развалюха "случайно" сгорела дотла, - влезает в разговор Тодд. - А если мы окажемся рядом, то на нас с легкостью повесят поджог. Понял? - Нет, - честно кивает Нил, и мы хором тяжело вздыхаем. - Но я понял, что мне нужно поговорить с этим Робертом и разработать вам хорошую легенду на вечер понедельника. До назначенной даты остается ровно двенадцать дней. *** Тихой воскресной ночью никто из нас не может спать. Я прихожу к тебе и долго рассказываю, как боюсь завтрашнего дня. Ты целуешь меня в макушку и шепчешь, что у нас все обязательно получится. Эшли до утра рисует, дрожащими пальцами смешивая краски. Тодд обнимает подушку и говорит с Нилом по телефону о нашем алиби, разработанном совместно с Робом. Тут, кстати, все до банальности просто: уже который год тридцать первого августа проводится масштабная вечеринка конца лета. Куча народу собирается на берегу озера Вендиго, все жгут костры, поют, пьют... Ровно в полночь взрывается огромный фейерверк, знаменующий начало новой осени, и все начинают массовый танец. И именно на этот праздник Нил и Роб нас "ведут". Стоит солнцу взойти, Тодд стучится в твою дверь, и мы втроем устраиваемся на моей кухне у окна с заварочным чайником крепкого кофе. Эшли должна подъехать вечером. Мы начинаем ждать. В девять утра, будто по расписанию, из дома выходит Дэвид. Как всегда тащит Сару в рюкзаке, воровато оглядывается и исчезает за поворотом. В двенадцать мы оставляем пост меньше, чем на двадцать минут на транспортировку ко мне на диван шмоток, чтобы отец и Лиза оценили. Одежку Тодда они забраковывают, как слишком легкую, и он пропадает еще минут на десять, потом - еще... Родители окончательно покидают квартиру только около часа дня, прочитав нам несколько лекций по поводу "предстоящего веселья", и стребовав с нас телефоны Нила и Роба. Следующие четыре часа мы попеременно зеваем, пьем кофе и пытаемся есть, но лично мне кусок в горло не лезет. Ты играешь на гитаре - своей, акустической - мы с Тоддом хрипло подпеваем, подталкивая время вперед. В пять Моррисоны загружаются в свой хиппи-автобус и укатывают в сторону города. Мы пользуемся их отсутствием, чтобы переместить оборудование в квартиру Роуз: она верит в историю о тяжелых коробках, которые не хочется бросать в общем коридоре, и милостиво разрешает нам сложить их у нее в коридоре. Еще через час Азария и Сиерра заезжают за СиДжеем и укатывают на свои курсы. Мы быстро переодеваемся: все сосредоточенные донельзя, очень уж опасаемся, что что-то пойдет не так. К семи приходит Эшли, тащит с собой сумку с термосом и бутербродами и почти искренне улыбается. Она берет нас с тобой под локти и тащит вниз, где уже ждет Роб. Он сажает нас троих в машину, перекидывается парой слов с подъехавшим Нилом, который забирает Тодда, и мы вместе уезжаем. Нас в доме нет, Пых видел, как мы уезжали. Правда ведь..? Роб высаживает нас метров через пятьсот, дает отмашку Нилу, и они вдвоем уезжают на вечеринку. Мы возвращаемся к Апартаментам и почти час сидим в кустах, поджидая Мейпл вместе с Пыхом. И лишь когда они вдвоем уходят, мы выбираемся из убежища и, в обход всех камер, влезаем к миссис Розенберг в окно. - Роуз, я хочу попрощаться, - я подхожу к старушке, пока Тодд крепит тебе на спину один из этих рюкзаков-бластеров. - Ты уже уходишь, девочка моя? - удивленно говорит она, но я вижу в бутылочно-зеленых глазах понимание и одобрение. - Ну тогда удачи тебе и твоим друзьям, дорогая. Надеюсь, ваш костер не погаснет до полуночи. - Откуда она..? - спрашивает Эшли, явно имея в виду наше прикрытие, но я молча вешаю гитару на грудь и поправляю протез. - Она имеет в виду немного не то, что ты подумала, - тихонько поясняешь ей ты, пока Тодд настраивает ту круглую пластину, на поверку оказавшуюся "ловушкой на призраков". Не знаю, нахрена нам ловушка, но, видимо, наш гений немного увлекся любимой франшизой. Его дело, к тому же, я бы не хотел, чтобы Эшли лезла в самое пекло. А она не останется в стороне, обязательно потащится за всеми. Итак, все готовы и всё готово. У меня начинают мелко трястись колени, Эш тихонько выдыхает в сторону, Тодд сжимает и разжимает кулаки. Только ты какой-то подозрительно спокойный, разве что веселую песенку не насвистываешь. И в бой бросаешься первым, ногой выбивая дверь в сто третью, но тут же останавливаешься, как вкопанный. Тварь действительно мерзкая, кажется, еще мерзее, чем я помню. Вы все и с места сдвинуться не можете, позволяя мне разобраться самому. И хорошо, я все равно хотел сделать все сам, да вам это было не объяснить. - Маленький мальчик на пороге забвения. Завороженный бескрайней бездной, - затягивает свою шарманку "истинная форма", но я слушаю в пол-уха. Мне сейчас куда важнее диалога с ним ваша безопасность. Твоя безопасность. - Ты попытаешься и не сумеешь. Так происходит всегда. Меня втягивает в рот - а в рот ли? - монстра, но я успеваю заметить, что вы в порядке. Это наполняет меня решимостью, и я перехватываю гитару удобнее. Ну, понеслась душа в рай. Глаза, ровно пять, такие темные, что, кажется, светятся. Я закрываю их по очереди, играя странную мелодию из двенадцати аккордов. Ох, выживу - использую ее в качестве гитарного рифа. Потому что мы с тобой организуем чертову группу. Возьмем Эш на женские партии, Тодда на ударные... Сами будет хрипло тявкать, как истинные металлисты. У нас и внешность подходящая... Маленький Теренс появляется передо мной во вспышке белого света. - Что ж, Сал, это все еще ты, - говорит мальчик, радостно улыбаясь. - И в этот раз тебе даже нет нужды брать нож. Я помогу с пожаром. - То есть, хочешь сказать, что все закончено? Вот так просто? - не выдерживаю я. - Я сейчас приду в себя, уведу всех, сожгу этот чертов дом, и все? - Об остальном позаботимся мы, - Эддисон разводит руки в стороны, и за его спиной, словно на проявляемом фото, выцветают знакомые фигуры. Один за одним, мои друзья появляются передо мной в последний раз, радостно приветствуя меня. - Так что да. Для тебя все кончилось, Сал. Наслаждайся последними часами своего лета. С этими словами маленький призрак кладет свою ладонь мне на грудь и, обезоруживающе улыбнувшись, легонько толкает. Я вздыхаю почти спокойно и расслабляюсь, позволяя себе вырубиться. Вернее, наоборот, прийти в себя. Резко сев, я обнаруживаю, что ты несешь меня на руках. Апартаменты полыхают, Эшли тащит гитару, Тодд - часть так и не пригодившегося оборудования. - Все кончилось, - хриплю я, и ты ставишь меня на ноги. - Эддисон сказал, что призраки сделают все остальное сами. - В таком случае предлагаю поторопиться, - улыбаешься ты. - Нил ждет нас на трассе, и нам все еще нужно повеселиться на этой вечеринке. - Повеселиться, это точно, - говорит Эшли таким тоном, что мы смеемся. Смеемся, пока бежим до машины. Пересмеиваемся, пока едем. Хихикаем, дожидаясь двенадцати. Под звуки фейерверка я вдруг отчетливо понимаю - все. Апартаменты сгорели без остатка. Наша с отцом "новая жизнь" кончилась. Снова. И еще раз. Интересно, что пойдет не так в этот раз? - Не в мое дежурство, - шепчешь мне на ухо ты, прижимая к себе. Потом, совершенно неожиданно, к нам присоединяются Пых и Мейпл, и мы все вместе скачем вокруг костра, как будто нам снова по десять лет. Я, наверное, впервые как следует осознаю, что все это время жил в страхе. Меня пугала возможность... Возможность того, что все это - красивый сон, жизнь, пролетающая перед глазами в считанные секунды до смерти. Но... Но ты, в конце-концов, рядом, кошмар закончен, и черт меня побери, если я не заслужил счастья! Слышишь, Вселенная?! *** Мы вчетвером: я, ты, отец и Лиза - оказываемся в достаточно паршивой ситуации. Городские власти признают, что в возгорании виновна неисправная проводка и аварийность здания, посему всем жителям выделяют временное жилье. Одна комната в коммуналке на четверых, это ужасно, конечно, но мы справляемся. Тодд съезжает от родителей к Нилу, устраивается фрилансером и финансово помогает всем, кто пострадал от наших рук. Эшли на следующий же день уезжает в колледж. Роб соглашается добросить ее в другой город, а потом исчезает со всех радаров. СиДжею выделяют общежитие от университета, его жизнь не меняется - те же бесконечные вечеринки, на которых мы всегда желанные гости. Кохэны уезжают куда-то к родне, но Пых все равно поддерживает связь с нами и Мейпл. Я в шутку предлагаю им стать крестным для будущего "возможного" ребенка, а бывшая одноклассница вдруг всерьез соглашается. Родители женятся спустя год после пожара. Мы с тобой - еще через три, лишь когда покупаем себе отдельное жилье. Наша семья неполная, пока мы не удочеряем малышку Меган, до зубовного скрежета похожую на мою призрачную подружку. Ты смеешься, я тыкаю тебя пальцем в бок и называю несносным. У нас, черт возьми, все хорошо, и я жизнью буду отстаивать свое счастье. *** Ты паркуешься, и мы выходим из машины, захлопывая за собой двери. Ты идёшь по разбитой пешеходной аллее, а я замираю, разглядывая пейзаж: огромный котлован и раскидистое дерево с "Крепостью Одиночества". Никогда не видел её так издалека... Десять лет назад, после того, как окончилось разбирательство - возгорание в сто третьей признали случайным, нас четверых в это время и близко не было - разрушенные Апартаменты подлежали сносу и повторной застройке. Но при сносе обнаружили люки и мусоропроводы, спустились в подземелье... Нам оставалось только стукнуть в полицию штата, в которую Культ не смог запустить руки. Всё не просто сравняли с землёй. Всё уничтожили, превратив Апартаменты Эддисона в огромный котлован, полный гранитной крошки. Каким чудом при всем этом безобразии уцелел твой домик, никто так и не смог понять. На краю, свесив ноги вниз, кто-то сидит. Ты наклоняешься над плечом и протяжно здороваешься, а тебя, дернувшись от неожиданности, резко бьют локтем в живот. - Сдурел совсем, Джонсон?! - визжит человек, вскакивая, и я с облегчением узнаю Эшли. Объятия с ней все так же приятны, как раньше. Мы втроём стоим, буравя взглядом перемешанные в кашу древние камни. - Ну, как Меган? - вдруг, спрашивает девушка, и я с улыбкой вспоминаю нашу малышку. - Сейчас у Лизы. Непонятно, кто больше рад встрече - бабушка или внучка, - смеюсь я, и вы подхватываете. От этого хорошо и спокойно. - А вообще, она слишком быстро растёт. На прошлой неделе заставила меня снять протез, посмотрела на шрамы, после чего мягко так пальцем тыкнула и говорит: "Я поняла, почему папа так злится, когда ты в протезе. Ты без него красивый." Я чуть там не помер от умиления! - А мы тебе всегда говорили, что ты носишь его зря, - смеётся кто-то позади нас, и я оборачиваюсь. Рыжие кудри, очки, зелёный свитер - слишком знакомое сочетание. - Здорово, ребят. - Привет, Тодд, - улыбаешься ты. Нас снова четверо. Как мушкетёров. Как черепашек-ниндзя. Мы ведь не зря здесь собрались. Неспешно, вполголоса что-то обсуждаем, но каждый думает о своём. Потому что сегодня - годовщина. Ровно десять лет назад мы убили одно существо, чтобы спасти больше десяти человек. Пока все смотрят на смесь песка с гранитом в котловане, я поднимаю голову и смотрю в небо. Сейчас мои руки чисты перед законом - в конституции нет статьи за убийство чудовища, я проверял. Когда речь заходит о Пыхе, Мейпл и Соде, я замечаю в домике какое-то движение. Приглядевшись, ошарашенно замираю - из окна высовывается Меган (та, которая призрак с пятого этажа) и машет мне рукой! Неуверенно поднимаю руку в ответ, и в эту же секунду землю словно выбивает из-под ног. Меня просто выдергивает на другой пласт вселенной, в процессе лишая сознания на несколько секунд. Я поднимаюсь и отряхиваюсь. Проверяю себя и остаюсь доволен: все те же джинсы, кеды и водолазка, что были на мне, все тот же конский хвост на голове (от двух хвостиков я отказался после замужества). - Салли-кромсалли! - радостно кричит кто-то, и, обернувшись, я ловлю бегущую ко мне маленькую подружку. Подбрасывая её в воздух и слушая радостный хохот, краем глаза замечаю остальных. Миссис Сандерсон, Грегори Монтегрю и Стейси Холмс, чуть в сторонке - её муж Люк, чуть позади - Элисон Розенберг и юный Теренс Эддисон. Все, кого я знал, с кем пересекался. Вот только... Что за тень стоит за всеми, стараясь остаться неузнанной? - Ты очень вырос, Салли, - мягко улыбается мне Грег, и я подхожу ближе. - Приятно знать, что у тебя все хорошо. - Вы поженились? Клянусь, если нет, то я явлюсь к нему и устрою головомойку! - буквально подлетает ближе Сэнди, и радостно пищит, когда я демонстрирую кольцо. Забавно, что эта сторона Апартаментов узнала о нас раньше, чем родители, но, видимо, от призраков ничего не скрыть. - Я очень рад, что вы смогли выбраться из постели, чтобы встретить меня, Стейси, - допускаю в голос лёгкую ноту флирта, и женщина заливается смехом, забирая у меня с рук дочь. Я оказываюсь перед Роуз и Теренсом. - Ты сделал все правильно, - улыбается мне Эддисон, и я киваю, мол, не без этого. - Мы не зря на тебя поставили, юная Салли, - кряхтит Роуз, и Теренс, закатив глаза, принимается ей в миллиардный раз объяснять, что я мужского пола. Старухе плевать, а я оказываюсь один на один с фигурой из темноты. - Я счастлив, что у моего сына такой муж, - говорит призрак, и я едва сдерживаю удивление. - Приятно наконец говорить с вами напрямую, мистер Джонсон, - бью наугад, и выигрываю - Джим Джонсон, будто бы сошедший с фотографии в домике, шагает ближе ко мне. - Передавай этому балбесу, что я им горжусь, ладно? - мужчина сжимает меня в объятиях так, что позвоночник хрустит, а потом ухмыляется и резко, неожиданно толкает в грудь. Я, хоть и должен уже привыкнуть, все ещё ведусь и забываю вдохнуть, так что, вынырнув в реальный мир, едва не давлюсь вдохом. Резко сажусь, провожу ладонью по лицу, а потом поднимаю голову: три пары перепуганных глаз смотрят на меня так взволнованно, что душу затапливает нежностью, счастьем и бесконечной любовью к этим трём мудакам, которых я когда-то осмелился назвать друзьями. Ни разу не пожалел, кстати. - Сал, ты как? - спрашиваешь взволнованно, но это говоришь не ты, а страх за меня. Ты бы начал орать, что я заебал падать в обмороки и уходить в астрал без предупреждения. - Знаешь, твой отец гордится тобой, - шепчу я, чувствуя на щеке слезы. Жаль, так и не научился плакать протезом. Ты сидишь, как пришибленный, Эшли ахает, закрывая рот руками. А я вдруг смеюсь, снова падая в траву. О небо. Замечательное чувство.