Смех продлевает жизнь

Мирон злится. Злится, но всё равно заливается безудержным смехом, проклиная этот мир. Мир и заодно Гнойного, что стоял сейчас напротив с максимально самодовольной рожей. Фёдоров смотрел на эту гадкую ухмылочку, всё ещё пытаясь успокоиться, и думал, чего же в данный момент ему хотелось больше: стереть её своим кулаком или же впиться поцелуем так, чтобы Слава враз забыл все свои убогие шутеечки, смеяться над которыми стало самым ужасным зашкваром в жизни Мирона. Но он смеялся. Смеялся каждый чёртов раз. Не мог не смеяться. Иногда казалось, что судьба сама смеётся над ним в голос, выворачивая его жизнь так и эдак. Однако, с другой стороны, был в этом и определенный плюс: Слава тоже ржал как ненормальный над каждой его шуткой. И какое же удовольствие ему доставляло смотреть на то, как эта цапля складывается чуть ли не пополам, жмурит глаза, которые иногда даже начинают слезиться, и хохочет, хохочет не переставая. А после медленно разгибается, матерясь от появившейся боли в животе и скулах, и смотрит так злобно, с явным желанием отомстить. Смех продлевает жизнь? Сомнительная хуйня. В самом разгаре одной из ссор они смеялись настолько сильно, что чуть не попали в больницу, не в силах отдышаться и прийти в себя. С тех пор до такого не доводили, ибо разборки разборками, а видеть как твой соулмейт задыхается, хватаясь за горло, раздирая его ногтями, и при этом самому пребывать в таком же состоянии — не лучшее времяпрепровождение. Но вот временные издевательства — всегда пожалуйста. Слава всегда подгадывал самые удачные моменты, выдавая какую-нибудь херню, и как Мирон не старался держаться — у него не получалось. Сначала таким образом развлекался только Карелин, но позже Мирон тоже втянулся, позволяя Славику прочувствовать всю прелесть этих подколов на себе. Таким образом, это стало напоминать какое-то нелепое соревнование или даже маленькую войну. И Мирон стойко переносил все выходки Гнойного, отвечая тому тем же, иногда даже в большем объеме, что, впрочем, только усиливало чужой азарт. Переносил до того момента, как Славе не пришла в голову гениальная, конечно, по его мнению, мысль — пошутить во время секса. Мирон понятия не имеет, как Карелин дошел до этого. В тот вечер ему казалось, что они на время забыли обо всех склоках и недопониманиях. Слава весь день был до жути покладистым, что, наверно, должно было вызвать подозрения, если бы Фёдоров не думал, что таким образом тот извиняется за содеянное прошлым днём, когда умудрился рассмешить его в самый неподходящий момент. Хотя, разве это был единичный случай? Глупо было надеяться на его сознательность. Тем не менее, Мирон иногда совершал глупости. И эта стоила ему целого поражения в их небольшой войне. В тот вечер в их доме царили уют и спокойствие. Слава слишком часто касался Мирона при любом удобном случае, отвлекая от всевозможных дел, отчего тот в конце концов сдался. Позволил затянуть себя в поцелуй, а потом утянуть в спальню. И ведь даже и подумать не мог, что есть в этом некий подвох. Хотя, возможно, Карелин этого и не планировал. Но если эта великая идея пришла ему именно во время всего действа, то всё было ещё хуже, чем Мирон думал. Слава целовал тягуче-медленно, выбивая все мысли из головы, принуждая забыться и отдаться во власть его сильных рук, что также не спеша оглаживали тело, уже не скованное одеждой. Мирон дрожал, отзываясь на каждое прикосновение, реагируя, наверно, даже чересчур ярко. Он обнимал Карелина за шею, пока тот целовал его, легонько проводил ногтями по его плечам, когда парень оставлял засосы на его шее, цеплялся за простыни, кусая губы, во время того, как Слава дразнил его своими практически невесомыми касаниями. Мирон стонал, сильно зажмурив глаза и откинув голову, когда Слава, наигравшись, перешел к более уверенным действиям, ощутимо проводя ладонями по всему его телу, задевая все эрогенные зоны. Фёдоров болезненно морщился, чувствуя, как его растягивают, но одновременно с этим неприятные ощущения перекрывались горячими ласками и невыносимо нежными поцелуями. И вот Мирон уже готов был простонать чужое имя, доходя до пика, ощущая, как Слава двигается внутри, слыша его тяжелое дыхание над своим ухом и до боли сжав в кулаках простынь. К чему он точно не был готов, так это к тому, что Карелин внезапно остановится, всё также тяжело дыша, чуть выпрямится, заглядывая ему в глаза, и усмехнется. И, чёрт побери, это была именно та усмешка и именно тот огонек в родных серых глазах, из-за которых случалось около девяноста процентов проблем Мирона. «Но не сейчас же», — думал он тогда про себя. К сожалению, ебанутость Славы не имеет каких-либо ограничений. Если он решил, что этот миг подходящий, значит, он осуществит задуманное, невзирая ни на какие преграды. Ничего не соображающий в тот момент, Мирон только недовольно простонал, вытягивая одну руку вперед в попытке притянуть Славу к себе и заставить продолжить двигаться. Но у Славы намерения были явно иные. Всё с той же усмешкой, уже отдышавшись немного, он начинает что-то говорить, и когда шум в ушах утихает, Фёдоров понимает, к чему он ведет. — Даже не смей, — пытается прошипеть он, но слишком поздно. Слава успевает закончить очередную свою умопомрачительную шутейку. Мирон выдыхает сквозь зубы «сука», и срывается на смех. Это, наверно, самое тупое, что могло произойти. Впрочем, шутка Славы срабатывает и против него самого. Из-за смеха мышцы Мирона напрягаются, и тот с каким-то мстительным удовольствием слышит, как Карелин выругивается, по инерции толкаясь вперед. Больше желаний пошутить у него не возникает, и Фёдорова это несомненно радует. После Слава получает по полной, что, тем не менее, не мешает ему гордиться собой за содеянное. На обвинения Мирона он отвечает лишь тем, что на войне все средства хороши. Фёдоров лишь вздыхает, понимая всю безнадежность попыток вразумить этого придурка, но всё равно больно кусает его за нижнюю губу, когда тот притягивает его для поцелуя. Слава недовольно айкает, а он лишь разводит руками. Все же средства хороши. Хуже приходилось разве что соулмейтам всяких стендаперов и, возможно, Дудю, угарающему с хуюток Замая. Мысли об этом немного успокаивали Окси, позволяя смириться с несправедливостью судьбы. В конце концов из совсем херового в Славе было лишь чувство юмора, а к остальному вполне можно было приспособиться. Особенно хорошо удавалось приспосабливаться к тому, с какой теплотой во взгляде на него смотрел Карелин и как мило улыбался, когда Мирон смеялся над одной из немногих действительно хороших его шуток, и как обнимал, прижимая крепко-крепко к себе, и… В общем, может судьба оказалась и не такой уж жестокой.