Первозданная слава

[Время зелёного сияния] Наступает время радости и согревающего тепла, джунгли Сирода дарят сырую дичь, поля и сады до краёв наполнены урожаем, Малатар сияет жизнью и зеленью. Лианы оплетают арки, в стеблях пряча яркие цветы, в деревьях поют голосистые птицы. Наступает праздник Середины года, самый любимый, самый яркий из всех, когда съезжаются на совет правители союзных городов. Умарил ещё мальчишка, ему больше по нраву ярмарочная суета города, чем изящная тишина зала советов, и он сбегает, пока никто не видит. Около храма Магнуса всегда много меров: здесь начинаются храмовые службы, здесь купцы выставляют товары, здесь проводят казни и праздники. Умарил любил наблюдать с храмовой крыши за городом – она чуть выше дворцовой, и здесь никто не следит за ним, а потому сидеть там можно хоть до вечера, благо, дни в эту пору долгие. Умарил и сидит, вбирая изобилие жизни и бесконечное солнце, пока на восточном небе не появляются первые звёзды. Затем спускается вниз, осторожно и незаметно, как и поднимался. Но, выходя из храма, чувствует спиной чей-то взгляд и оборачивается. Нэрнамо улыбается ему из-под серого капюшона – и скрывается вдруг в толпе, словно нырнув в водоворот. [Время мрачного света] Конец идёт тихой поступью тайн и убийц, скрытый наступающими сумерками мира. Джунгли меняют цвет. Не так, как окрашиваются леса на севере и западе – листья всё ещё зелены, но кровь и блеск оружия в эту пору служат салиачи краской и кистью. Когда уходит время собирать урожай, приходит время для войны: запасы подсчитаны, возможности рассчитаны, союзники собраны ещё к Середине года… до конца сухого сезона Мискарканд, наконец, станет частью его земель. Уже сейчас разведчики Малатара натыкаются на разведчиков Мискарканда. Джунгли полнятся свистом стрел и дротиков, последними вскриками умирающих и безымянными телами, что пойдут на корм диким кошкам. Это ещё не полноценная война, но её неумолимая тень, брошенная на леса и дороги. Для простых солдат время насытиться перед голодом, надышаться перед смертью. Их семьи, если таковые имеются, в любом случае получат по-королевски щедрую компенсацию. Для Мискарканда время молиться своим покровителям, время готовить места в усыпальницах. Его король в любом случае умрёт. Для Умарила время тянется застывающей древесной смолой: манит янтарным драгоценным блеском, но ловит слишком быстрых и слишком наглых насекомых. Нет, Умарил будет осторожен. Он подождёт, пока смола застынет, и тогда пройдёт по ней, как по вымощенной для него одного дороге. [Время серого железа] Когда тишина проникает глубоко в корни Сирода, наступает время ожидания, железного, серого и скучного. Лишь глупцы льют кровь на землю, которая слишком мертва, чтобы её вобрать. В сухой сезон джунгли, пусть и вечнозелёные, должны отдохнуть, переварить в себе то, чем одарили их салиачи на протяжении года, и заснуть, чтобы наново переродиться. Никто не ведёт войн, когда серая смерть окутывает мир. Время подходит лишь для заботы о полисе и прилегающих землях, для размышлений и планов, для дружественных визитов. Огненный король Хадхул стареет вместе с миром, но всё так же бодр и жив, как и двести лет назад. Говорят, его кости согревает огонь Лорда бритв и красного напитка, оставивший след на его лице. Вне зависимости от религиозных предпочтений, Умарил поддерживает с ним дружеские отношения – как поддерживал их Нэрнамо. Пока Хадхул здесь, они находят время, чтобы спуститься в нижний город. Мимо архива, сокровищницы, арсенала – в королевскую усыпальницу. Когда-то Нэрнамо Речной Призрак, завоевав Малатар, уничтожил все захоронения предыдущих правителей, и тут, внизу, пусто. Они, скорее всего, единственные, кто знает, что так же пусто и в саркофаге Нэрнамо. Нет нужды приходить сюда ради оказания почестей мёртвому, который на самом деле не мёртв. Им просто не нужны лишние уши. [Время пресных вод] После дня призыва Лучезарной мир неуклонно меняется, сбрасывая ледяную броню ночи, и всё живое тянется вверх, вслед за Магнусом-солнцем, вслед за золотым сиянием вечности. Старое умирает, уходя в корни, новое же рождается, несомое свежестью ветра. Се есть время бегущей пресной воды, омывающей Сирод от крови и железа. И по лицам салиачи бежит вода – но солёная и горькая она, и разъедает золотую кожу и золотые глаза, оголяя смертную плоть. Се есть время золотого света, наполняющего жизнью живых и проводящего в смерть мёртвых. И салиачи идут по золотым дорогам вверх, и их сотни и тысячи, и с каждым днём всё больше идущих. Всё меньше оставшихся. Се есть время бледных роз, чьи лепестки по цвету напоминают ранний рассвет. Цветут они на могилах, обвивают шипастыми стеблями надгробные плиты – закрывают вырезанные имена. Лепестки у них в этом году красные, под стать рассвету. Умарил знает, конечно же, что рассвет этот – не для него. Не для салиачи цветут кровавые розы, не их кожу напитает солнце, не им пить сладкую воду Сирода… но отступить и уйти вслед за ними не может. Не хочет. Его милостью и властью не одной лишь мерийской кровью окрасятся земля и небо.