Первозданная слава

Всё случилось именно так, как предполагал Умарил: Сейатамир Златочёт, разъярённый лживым посланием своей сумасшедшей дочери, в ответ на предложения мира вновь пообещал лично снять с него кожу, а из головы сделать причудливый светильник. Он не мог обвинять бывшего тестя в излишне острой реакции. Если бы одна из сестёр прислала Умарилу прощальную записку и обвинила мужа в своей смерти, он поступил бы ровно так же. Хотя бы для того, чтобы показать: проливать родную кровь Умарила Неоперённого — гиблое дело. Война была объявлена — оставалось только принять её. И напоить джунгли кровью, благо, пришло время морилатты, время заката и вражды. У Сейатамира действительно нашлось немало союзников: Мискарканд только и ждал, когда же их озарённый Магнусом союз распадётся; мужья его дочерей, короли срединных и южных земель, незамедлительно откликнулись на призыв влиятельного тестя; прибавились и те, кто был связан с Варондо экономическими соглашениями, и те, кому поперёк горла стоял Малатар с его “обальтмеревшими” салиачи. Прекрасная собралась армия! Впрочем, у Умарила не было причин беспокоиться о численном превосходстве противника: на его сторону встали зятья, короли Линдаи и Вендира, а король Баламата и Молавара (наверняка не без содействия Ранруны) выделил, кроме прочего, прекрасных магов-призывателей; присоединились родственные по матери кланы Силума и Эндуума из Гленумбры, даже альтмеры — малый клан из ветви Диренни и фёстхолдские Рилисы — прислали своих воинов за соответствующую компенсацию. Неплохо, учитывая, как быстро развивались события и как спешно пришлось организовываться. Умарил не позволил мирному времени заронить в сердце и душе своего королевства праздность: хранилища всегда были готовы к войне, неудачному урожаю и другим бедствиям, а его солдаты использовали длительную передышку вовсе не для того, чтобы обрасти жиром и забыть о своём достойнейшем ремесле. Поначалу Сейатамир со своим главным союзником успешно прорывались вглубь Золотого берега со стороны быстро сориентировавшегося и переметнувшегося к Златочёту Нириастарэ, но их удалось оттеснить. Наивных и вероломных бывших вассалов, которые так и не усвоили урок, Умарил приказал показательно освежевать живьём, а тела их сподвижников после казни передал мастеру-над-смертью из Баламата. Неофициально, конечно — некоторые его союзники не одобряли некромантию в открытую, но Умарил был уверен (Ранруна дала хорошие рекомендации), что тот использует сырьё эффективно и тихо. Как это часто бывает, расклад несколько раз менялся. Умарилу удалось взять в осаду Талвинкэ, судя по доносам, а Сейатамир был ранен у Нонунгало, но союзники Златочёта окружили холм Кватча. На руку противникам сыграло то, что обильные дожди спровоцировали в низине разлив реки Стрид, которая не позволяла подкреплению подойти вот уже вторую неделю. Холм Кватча за последние лет восемьсот брали лишь однажды, так хорошо он был обустроен и защищён. Опорный пункт на известняковой скале имел, кроме прочих удобств, собственный изолированный колодец глубиной в сто три ступни и мощную систему защитных куполов от вражеских порталов. К сожалению, активированные магические купола не позволяли и самому Умарилу перебросить армию непосредственно к холму, а подходящую близлежащую территорию противник предусмотрительно занял сам и установил сифонирующие блокаторы: открывать порталы настолько бессмысленно, что можно с тем же результатом отправить солдат в Хладную Гавань. Между тем дожди, столь нехарактерные для времени мориалатты, не кончались. Умарил стал замечать изменение в настроениях своих меров: если раньше они были уверены в том, что осаду с холма Кватча удастся снять, то ныне убеждали его, что большую часть сил стоит перебросить к Талвинкэ, а затем уже, когда вода спадёт, вернуться и разобраться с опорным пунктом. Умарил видел в этом рациональное зерно, но... сомневался. Стены на холме прочны, его легко защищать изнутри, а вот запасы продовольствия не рассчитаны на длительную осаду. Но даже не это главное. Хватит ли терпения у осаждённых? Будет ли их уверенность такой же прочной, как стены, что защищают их? Легко ли будет подкупить хотя бы одного — а одного предателя вполне достаточно, чтобы отключить защитные купола, — если король отвернётся от них всех? Холм Кватча терять нельзя. Уж лучше снять осаду с Талвинкэ, что открывает путь к Варондо, чем отдать опорный пункт, открывающий весь Золотой Берег. Он расположен идеально — почти посередине между Малатаром и Мискаркандом, на границе низины и возвышенности, и если хозяин сменится… Малатар, стоящий на берегу, окажется уязвим перед атаками с холмов. С таким решением не стоило спешить, но и медлить — не стоило. Осада Талвинкэ нуждалась в подкреплении, она и без того тяжело шла и дорого обходилась. На холме Кватча постепенно нарастало напряжение. Умарил думал, советовался, анализировал… некстати вспоминал истории об ошеломительном успехе Речного Призрака. Именно он взял холм впервые за долгие, долгие века: заговорив на тайном языке вод, Нэрнамо осушил водный горизонт, питавший кватчевский колодец, и оставшийся без главного преимущества — и источника жизни — опорный пункт сдался. "Тайный язык вод". Умарил фыркнул, поджав губы. Что ж Нэрнамо не потрудился передать этот "язык" потомкам? Наверняка имелось в виду мощное заклинание, определённый ритуал — при всей красоте поэтического вымысла, вряд ли его дед действительно говорил с водой. Если только он не был духом воды, что звучит абсурдно — прошли те времена, когда бессмертные духи бродили по Нирну: они давно истаяли, либо переродившись в меров, либо упрочнив Нирн своими костями, либо сбежав… Внутренний диалог прервал смех. Тонкий, противный и зловредный: это веселился бирюзовый никсад, непонятно как залетевший на нижние ярусы. Существо кривлялось, скалило мелкие зубы, щурило уродливые фасетчатые глаза — точь-в-точь как один из военных советников… Умарил сбил его искрой. Тонкие крылья быстро-быстро затрепетали, никсад пронзительно взвизгнул, перевернулся в воздухе и с глухим стуком хитиновых пластинок упал на пол. Висок — в который раз за сегодня! — прострелила резкая боль. Ах, был бы здесь Нарилмор, можно было бы позволить его чудесным рукам снять её, но Нарилмор остался в Малатаре, а Умарил застрял на распутье у Гарлас Агеи. Пришлось устранять боль самому: с такой же эффективностью, конечно же, но ощущения и близко не те. У него всегда болела голова после военных советов. Особенно после тех, что не заканчивались принятием решения. В такие часы раздражающей неопределённости Умарил, взбудораженный, не мог отдыхать — по крайней мере, полноценно, — и заменял отдых "перезагрузкой": позволял телу расслабиться, а разуму на время очиститься, при этом не погружаясь в опасную трясину сна. Умарил прикрыл глаза, вслушиваясь в позднюю ночь. Эхо в нижних залах, тихий свист в воздуховодах, ровная вибрация велкиндских камней; выше — голоса меров, пение дождя, возбуждённые бурной деятельностью магические потоки, гудение защитных покровов; за ними — шёпот ночи и журчание переполненной реки, далёкие звуки джунглей и ещё более отдалённый зов моря, а у моря — огни и дыхание Малатара, ласковые волны, золотой песок, так трудно оторваться… на севере привкус крови, враждебная магия и пустота на месте холма Кватч. Внимание его расползалось далеко за пределы Гарлас Агеи, накрывая его родные земли, богатые, сильные, плодородные и древние, поглощая звуки, сполохи энергии, отголоски мыслеформ… всё сливалось в один звенящий гул, от которого дрожали стенки черепа, и Умарил не пытался разделить его на составляющее, наоборот: позволил ему нарастать в своей мощи, пока гул не достиг пика, пока не смешался с током крови, и тогда… отпустил. Звук стал отсутствием звука, энергия — отсутствием энергии, мыслеформы — отсутствием мыслей. Наконец, он остался один на один с собой: открытый себе и наглухо закрытый для внешнего мира, отрезанный от помех и нежелательных факторов. Энергия в нём не струилась — ослепительно искрила. Так много для такого молодого тела и разума… достаточно ли? Умарил сиял в образовавшейся пустоте солнцем, но сиял будто не в полную силу: под обманчивой поверхностью его возможностей бурлило нечто большее, мощное и необузданное, как подводное течение, и такое же непредсказуемое. Скрытое, сжатое до предела, ждущее своего часа — протяни руку, найди, расширь, расширься… только смотри, не утони! До того молчаливые глубины подсознания рождали ему свежие, оглушительно кричащие образы — это мозг, напитанный информацией, выдавал результаты, раскрывая их цветами коды и лотоса, и образами из срединного мира, потому что их легче всего было понять. Это почти как сон, но сном не являлось. Умарил шёл по пустым улицам, и одежды его были белыми и лёгкими, но с каждым шагом от подола вверх краснели и тяжелели, пропитываясь холодной кровью. Чужой кровью. Под ногами лежали распростёртые на белых камнях стервятники, пронизанные золотыми стрелами без оперения орлы и сапсаны… мёртвые птицы — всегда к потерям, неудачам и массовой смерти. На небе мерцали Магне-Ге, но ярче них — сферы Забвения, узнаваемые по световому спектру и характерному положению: расцветающая в форме розы Рассвет-и-Закат, тёмная Ур-дра, искряще-смеющаяся Мерид-Нунда. Затем всё исчезло и встало на свои места. Вернулось биение сердца, и ток магии в каналах тонкого тела, и эхо нижних залов, и свист в воздуховодах, и тяжесть одежды. Умарил открыл глаза, щурясь от холодного света камней варла. Ясность пронизывала его — как же приятно на время освободиться, счистить с себя шелуху горечи, раздражения и сомнений. О, конечно, они появятся вновь, как только он продолжит своё нелёгкое дело. Но прежде… Прежде, чем вернуться к делам насущным, он отправил в Малатар, в храмовый комплекс, свою проекцию — ему нужен был толкователь, способный разобраться в хитросплетениях видений. Умарил не так часто полагался на гадания и видения (а после Норенлатты стал относиться к этому несколько предвзято), но если уж подсознание говорило с ним так открыто и ярко, выслушать стоило.