[и чтоб защитить от людей свое сердце, мы начали отращивать панцири]
саша последние деньги и связи тратит, чтобы новый год с определённым человеком встретить. пожалуйста, молит он судорожно, едва ли на коленях не ползая перед человеческой жестокостью, пожалуйста, я всё сделаю, правда. мамаева к нему приводят. у паши синяки под глазами глубокие-глубокие и пустота прежняя в сломанном взгляде. кокорин смотрит на него, зная, что виноват. у паши руки холодные и в сердце одиночество и усталость. и кокорину очень хочется столкнуться с ним, как лёд и пламень у пушкина, но понимает он — столкновение уже было. вот только привело оно не к любви ожидаемой, а к гибели в камере с высокими стенами и ржавой водой.[но основное правило упущено — дорога разрушается под ногами идущего]
он мамаева обнимает, ощущая лопатки, торчащие сломанными крыльями, к себе притягивает, а паша и не против. паше всё равно уже. — нам выжить надо как-нибудь, паш. — я знаю. часы двенадцать бьют где-то в коридоре, и кокорин на пол сползает обессиленно. мамаев беспомощно опускается рядом и голову на чужие колени кладёт, утыкаясь носом в холодный живот, бесформенной чёрной кофтой скрытый. они год этот встречают одни, понимая, что на двоих у них сейчас лишь камера и ничего больше. за стенами жизнь и свобода кипит, а в сердцах у обоих мрак и пустота непреодолимая. саша чувствует на чужой щеке слёзы горячие, а мамаев лишь слепо к нему прижимается ближе, ища спасения у своей гибели.[давно ждёт, как постель, трон из шипов, колыбель из костей]
— спаси меня. пожалуйста. — спасу. паша засыпает у него на коленях, а кокорин в тёмное окно смотрит и слышит отдалённые залпы салютов. он холод неестественный ощущает долго под пальцами, пока не понимает — умер. давно уже.[и, впитавши всю боль, я тебя короную в терновый венец эволюции]