Звёздная пыль

Мы с Ари лежали на остывающем бархатном песке, соприкасаясь головами; легкие порывы ветра, словно дети, игрались с огромными листьями базоэлы, и воздух был чист, прохладен и свеж, и все безбрежные пустынные дали вокруг дышали чистотой и гармонией никогда не спящего живого мира. Я смотрела в ночное небо, простирающееся над пустыней; звёзды сияли голубыми, алыми, желтыми прорехами в иссиня-чёрной ткани небосвода и едва заметно пульсировали, словно живые, напоминая маленькие сердца иных галактик. — Мы все — лишь звёздная пыль, обретшая самосознание, — тихо сказала я. — Звёздная пыль? — так же негромко, боясь потревожить звонкую вязь ночной тиши, переспросил Ари. — Разве у звёзд бывает… пыль? Он рассмеялся и, небрежно шелохнувшись, коснулся пальцем моей ладони — и вдруг замер. — Цивилизация на планете, откуда я родом, далеко продвинулась в изучении науки физической материи Вселенной, дальше, чем можно даже представить — особенно здесь, на твоей Мениайи. Это наш краеугольный камень, мой дорогой Ариэн — мы познаём мир лишь с одной стороны, и этот камень, скажу я, особенно остер, — настал тот самый ночной час, когда в воздухе разлилось остро-восхитительное пение местных цикад и под эту песнь, в этих песках и под этими далёкими, неземными созвездиями мысли о физике, бозоне Хиггса и антиматерии показались по-особенному важными — но пустыми одновременно. — Учёные смогли воссоздать достаточно точно зарождение и развитие всей нашей Вселенной с точки зрения материи. Всё когда-то было лишь основой для звёзд, звёзды взрывались, рождались, Вселенная кипела, а после возникла жизнь. Та пыль, что была когда-то звездой, теперь — мы с тобой, и этот песок, и эта пустыня, и весь этот мир тоже. Мы были созданы из звёздной пыли, в неё и уйдём; а из нас возникнут новые звёзды. Вот так. — Красивая история. Наши предки верили в то, что все мы — пыль в руках у Мейи. В её дыхании мы рождаемся, в её руках умираем… но продолжаем жить, летя к небесам и звёздам, чтобы после стать чем-то большим. Руками и дыханием для новой жизни. Ари замолчал, после песок под ним зашуршал и я поняла, что он перевернулся. Теперь все его пальцы лежали на моей ладони, и это было тепло и пронзительно-нежно. — Но вот что я считаю действительно важным, Ним. Мы не пыль, наполненная жизнью, мы — жизнь, что наполняет пыль. Ею были, ею и останемся. Эта жизнь меняет формы, но никогда не иссякает; кажется, я начинаю понимать, что ты имела в виду под камнем вашей расы. Вы изучаете пыль, но забыли про жизнь. — Забыли, — подтвердила я. — Не все. А большинство извратило знание. Если я начну тебе рассказывать о наших богах, религиях и вечной жизни, ты не сможешь уснуть. И я даже не знаю, из-за чего точно — смеха или слёз. Ари в задумчивости прочистил горло, но рассказать о столь животрепещущей теме не попросил. С тех пор, как я вернула себе память истинным именем, он старался не задавать особенно острых вопросов о моей родной планете. Я была ему за это благодарна. В истории каждого мира полно тёмных, трагических или абсурдных пятен, а мне было за что краснеть и рвать на себе волосы. Впрочем, как и ему. Тишина вновь сомкнулась над нами. Песнь цикад, звон родника в оазисе, колышущиеся тёмные листья и едва уловимые перекатывания песчинок — всё это вплеталось в неё и делало таинственной, звенящей. Как сам этот мир, мир снегов и пустынь, жестокости и доброты, тёмный, древний, непостижимый. Здесь хотелось дышать, кричать, жить и… любить. Я давно отказала себе в этом чувстве — как утопающий в песках, который не хочет, чтобы затянуло других. Я не хотела никого втягивать в мой мир медленной смерти — это жестоко, эгоистично, это — обречь на пожизненную вину непричастных к моей жизни и умиранию. Это — оставить после себя лишь выжженное поле на месте того, что должно было бы стать садом… если бы всё сложилось иначе. А потом появился… — Я всё думаю над тем, что ты мне рассказала, — голос Ари был глухим и странным. — Я не знаю, были ли мы раньше частью одной звезды. Но… мне бы хотелось, чтобы мы с тобой после нашей смерти стали такой частью. Мне внезапно спёрло дыхание и в горле появился давящий горький комок. Он был так рядом, так непостижимо рядом — его белые волосы, смешавшиеся с моими, его по-грустному светлая улыбка, золотистые прожилки под бледной кожей, эти нежно-сиреневые глаза, удивительные, добрые, живые глаза — весь его тонкий, ограненный тоской, как светом, облик стоял перед моими глазами, и хотелось им дышать, касаться его горячей кожи, ловить то неуловимое сияние нежности и горечи, что вспыхнуло метеором в моём небе и теперь впустую сгорало. Я почти задохнулась от этого острого восхищения и резко повернулась к Ари. Он смотрел на меня. Просто смотрел и улыбался своей особенной улыбкой. И я застыла, бессильная и растерянная. — Я бы хотел сказать, что во всем виновата ночь и её влияние, а ещё, конечно же, звёзды и тишина… — Ари легко-легко, почти что трепетно дотронулся до моей щеки. — Лгу. Я абсолютно бессовестно лгу. Не хотел бы, Ним. Ведь это правда. Мой мир стал невозможно больше с твоим появлением, но теперь все его линии судеб сходятся на твоём лице. Жаль, что с этим ничего нельзя сделать дальше. — Жаль, — сглотнув жгучий комок, сказала я и дотронулась кончиками пальцев до его руки, что водила узор от веснушки к веснушке на моей щеке. Я не могла оторвать взгляда от его глаз — лучистых, сияющих, грустных. И нужно было что-то сказать, катастрофически срочно, ведь всё вырвалось из-под контроля и теперь летело к черту… и вновь Ари спас меня. — Расскажи мне что-нибудь ещё, — всё с той же грустной улыбкой, несоответствующей его серьёзному голосу, попросил он. — Хорошо, Ари. Знаешь ли ты, что каждая из форм жизни в своём творении похожа на Вселенную? Он подложил свободную ладонь под щеку, смахнув с той песок, и внимательно, чуть вопросительно, продолжил смотреть мне в глаза. Говорить было всё ещё тяжело, но острая боль переходила в столь же острую нежность, и мысли переставали гореть в хаосе смятения. — Мы все состоим из мельчайших частиц, как эта пустыня состоит из песчинок, или космос — из звёзд, планет, газовых облаков, сияющих в безмолвной пустоте. А эти частицы состоят из других, и те, следующие — тоже лишь наполнение для чего-то ещё более крохотного. А если бы ты увидел то, что наполняет твою глупую, но совершенно бесценную голову, ты бы понял, что оно похоже на маленькую галактику — так вспыхивают нейроны и синапсы в твоём мозгу. Извини, конечно, но это слишком специфичные термины для перевода на твой язык. Но это и вправду напоминает сияние галактики, Ари. Я видела. — Я уловил общую суть, — улыбнулся Ари. — Я верю тебе. Пустыня дышала ветром, и в ночной тиши где-то на краю горизонта вспыхивали и гасли зеленоватыми огнями разбросанные по всей Мениайи кристаллы, столь же живые и бесценные, как всё в этом мире. Нейроны этой планеты, созданные, чтобы та выжила в великую катастрофу. — Поэтому мать всегда говорила мне — познай атом, и ты познаешь Вселенную. Познай малое, и ты узнаешь все тайны великого. Над нами двумя раскинулась бескрайняя Вселенная, и, спустя десятки миллиардов лет в ней должна была загореться звезда, частью которой стала бы наша звёздная пыль.