Булочка с сахарной пудрой

      Есть стечения обстоятельств, есть судьба, есть просто заморочки вселенной — всё это есть, как ни спорь и ни сопротивляйся. Эйджи тогда об этом не думал. Думал о другом — что шеф, который сейчас кинул его на деньги и не заплатил ни цента за последний отработанный в кафе месяц, полнейший мудак. И что завтра вносить плату за комнату в общежитии колледжа за этот месяц, а все отложенные на всякий случай деньги и небольшая стипендия улетели на ремонт завредничавшего ноутбука. И что, наверное, уже сегодня надо собирать рюкзак и поискать, у кого перекантоваться. Друзей у него здесь мало, а на деле и вовсе нет. Не сложилось, не получилось, а чудесное время первого года колледжа улетало, чтобы заработать денег и зацепиться в Нью-Йорке. Хоть как — но даже это не получалось. Нью-Йорк — что дикий зверь. Сразу сожрёт, если дашь даже крошечную слабину.       О том, что забрёл куда-то не туда, Эйджи думает, только почувствовав на себе несколько тяжёлых взглядов. Когда на тебя недоброжелательно пялятся в тёмном проулке несколько здоровенных чёрнокожих мужиков, которые точно тут проворачивали свои нехорошие дела, а ты им помешал — это нехорошо. Эйджи чувствует, как по загривку сбегают холодные мурашки, и при угрожающем: «Эй, пацан», — он медленно пятится назад. Вроде надо так, и спиной не поворачиваться, и не бежать — а нет, это только с собаками срабатывает, а тут… Да тут бы и позорно броситься на утёк, да только ноги не слушаются. И, похоже, вообще врастают в грязный асфальт, когда за спиной визжат тормоза, а стоит оглянуться — как слепят фары. Эйджи растерянно моргает, кое-как различая фигуру человека, который, выскочив из машины, тянет его за руку назад:       — Ну же, шевелись и валим.       Эйджи послушно падает на сидение и прикрывает глаза. Стечение обстоятельств, судьба… Да черт с ним, сегодня у него сплошной единый стресс. В себя приходит он толком только тогда, когда в незнакомом светлом кафе в ноздри бьёт горький аромат хорошего кофе. Эйджи осторожно поднимает взгляд из-за меню и смотрит на смутно знакомых парней. А ведь знает он их, частенько заглядывали в кафе, где он сам работал. Ну, как знает… Просто слышал, что одного из них зовут Эш, а другого — Шотер, а вот его имя они вряд ли даже на бейджике читали. Слишком классные, слишком яркие, кажется, само олицетворение свободного взбалмошного Нью-Йорка. Он не такой. И то, что они вытащили его из неприятностей и он теперь сидит рядом с ними за одним столиком — какой-то баг во вселенной, не иначе.       — О, вроде ожил немного, — весело выдаёт Шотер, и Эйджи всматривается в своё отражение в его солнцезащитных очках — интересно, а он их вообще снимает? — А то совсем в своих мыслях был, я уж подумал, тебе не кофе надо было взять, а что покрепче.       — Не надо покрепче, — тут же спохватывается Эйджи и даже мотает головой.       — Что, сразу начинаешь буянить, понюхав пробку от бутылки виски? — интересуется Эш, который до этого просто молча разглядывал его, и Эйджи тушуется:       — Если честно, даже не знаю…       И правда, ему не похвастаться богатым опытом тусовок, и парни тут же весело хмыкают в унисон. Но как-то не обидно, легко даже становится в тот же миг.       — Спасибо вам. Похоже, вы меня спасли из чего-то нехорошего.       — Возможно. В том проулке вечно травкой торгуют, хорошие мальчики вроде тебя в такие места не заходят.       — Если вы знаете о таком месте, то вы не совсем хорошие? — Эйджи сам удивляется собственному сарказму и тут же переводит взгляд в дальний угол.       — Если живёшь в Нью-Йорке, то надо знать о всех местах, — пожимает плечами Эш, — чтобы знать, в какие не заходить.       — Наверное. Если честно, я даже как-то не думал… — вслух размышляет Эйджи. — Тогда мне повезло, что вы оказались там?       — Считай счастливым поворотом судьбы, что мы приехали в ту твою кафешку как раз в тот момент, когда тебя оттуда выпнули, как бездомного кота. Знаешь, на твоей несчастной морде так и было написано, что ты легко вляпаешься в дерьмовую ситуацию. Как видишь, нас чутьё не подвело, — вклинивается Шотер, успевая в телефоне играть в какую-то шумную игрушку. — Мы немного поиграли в шпионов и последили за тобой, прости, — а в голосе — ни капли раскаяния, только одно веселье.       — И вы как местные супергерои, всех так выручаете? — подхватывает Эйджи его настрой, чувствуя, что ком тревог сегодняшнего дня потихоньку, но тает в этой внезапной компании.       — Не, на тебе лимит добрых дел закончился, Эйджи.       — Только не смотри так, мы умеем читать бейджики. Да и память на улыбчивых барист у нас хорошая, только в кафе с такими и ходим, — как ни в чём не бывало роняет Эш, и Эйджи растеряно моргает. Улыбчивый? Никогда не думал о себе так. — О, а вот теперь взял и скис. Шотер, может, всё-таки ему пробку от виски?       — Нет, не надо, я… — машет руками Эйджи и вдруг выпаливает всё на едином дыхании. И о шефе-мудаке, и о том, что в общежитии ему завтра тоже дадут пинка под зад. Наверное, всё это лишнее, эти парни и так сделали для него больше, чем стоило, а теперь, пару раз переглянувшись за его сбивчивый рассказ, ещё и внимательно слушают его нытьё.       — Слушай, а ты готовить умеешь? — вдруг спрашивает Шотер, как только он замолкает, и Эйджи только кивает, не понимая, к чему такой вопрос.       — На троих сразу сможешь? — и снова кивок в ответ.       — Ну, вообще отлично, поехали к нам жить.       Эйджи уже почти готов кивнуть на автомате, но вдруг осознаёт и выдаёт удивлённое:       — Что?       — То. Этот гениальный рукожоп уже сломал две микроволновки, — Шотер кивает на Эша, и тот тут же весело огрызается:       — Кто бы говорил, у самого лапы кривые, половину тарелок перебил.       — Ну вот, — пожимает плечами Шотер. — Давай, не думай долго. Поживёшь у нас, вместо платы будешь готовить нам обеды-ужины. А то на заказной еде скоро помрём. Давай, соглашайся. Предложение одно на миллион.       И Эйджи соглашается, забыв даже о природной настороженности. Он ведь совсем не знает этих парней, как и они его, но внезапно втягивается в ритм их жизни. А через какой-то месяц он уже не может представить свою жизнь вне светлой квартиры в одном из тихих районов Нью-Йорка, на которую Эш умудрился заработать деньги за какой-то год. Шотер оказался прав — гениальный он, пусть и тормозит в бытовых вещах, но на компьютере творит что-то невообразимое и, как говорит Шотер, для каких-то важных людей, о которых вслух не говорят. Сам же Шотер — как его противоположность, творческий распиздяй, учащийся на дизайнера одежды, которому закрывают глаза на прогулы, потому что фантазия на необычные наряды у него так и кипит, и он всегда производит шум и фурор. Да он сам по себе — фурор с фиолетовой чёлкой, в яркой куртке и в фиолетовой же машине без верха, название которой Эйджи постоянно забывает.       Наверное, все трое они точно не ужились бы вместе, они ведь все такие разные, но за ужином, который Эйджи никогда не забывает готовить и всегда помнит, что Эш разворчится без салата из свежих овощей, а Шотер обожает всё острое из китайской и мексиканской кухни, они все одинаково усталые и разморённые. А потом они разваливаются на большом диване перед телевизором и смеются над глупым шоу, которое, как говорит Шотер, ведёт самая горячая цыпочка, и поэтому он и терпит все эти тупые шутки. На самом деле они уже через десять минут забывают и о шутках, и о цыпочке и обсуждают всё и вся. Эйджи не всегда и не сразу вникает в суматошную Нью-Йоркскую жизнь, но совсем скоро становится её частью. Частью их неоднозначной компании, поэтому уже скоро перед тем, как всем вместе по выходным отправиться в спортзал, они с Шортером заезжают за Эшем в библиотеку, а потом ещё катаются по светящемуся центру аж до двух часов ночи, едва вспоминая, что надо заехать за продуктами в Wallmart, где девчонки на кассе встречают их как родных и всегда подсказывают, на какие товары акция и скидка.       Через три месяца кажется, что они уже почти семья. Через три месяца Эйджи понимает, что вселенной всё равно надо с ним заморочиться и устроить важную случайность.       Однажды ночью ему очень хочется пить — вот она, любимая мексиканская кухня Шотера, от которой Эйджи, только попробовав, готов плеваться огнём. И пить воду, как самый изголодавшийся верблюд. Он сонно плетётся на кухню, потирая глаза, врезается в косяк двери по пути и каким-то чудом чуть не роняет стакан. А потом, возвращаясь к себе, думает, что Эш завтра будет злой и невыспавшийся, ведь почти два часа ночи, а из его комнаты в щель приоткрытой двери пробивается мягкий свет настольной лампы. Наверняка он снова засиделся за каким-то проектом, с которым забывает о еде и сне. Эйджи тихонько заглядывает внутрь и уже открывает рот, чтобы его поругать.       У Эша красивая изящная спина, почти как у девушки, но стоит ему чуть напрячь плечи, и натренированные мышцы прочерчиваются под бледной кожей. В полутёмках комнаты кажется, что она почти что светится, и Эйджи заворожено замирает, забывает моргать, только и смотрит, как Эш ведёт плечами, как проступают линией позвонки под кожей, когда ладони Шотера, у которого Эш сидит на коленях — большие, загорелые, грубые — ведут по его лопаткам. Словно гладят большого дикого прекрасного зверя, который послушен только для вида. А отвлечёшься — и сомкнутся зубы на шее. Эш грациозно подаётся вперёд, чуть приподнимаясь, и Эйджи видно, как напрягаются мышцы его бедёр, как Шотер стискивает его ягодицы, как виднеется на миг тёмная головка его члена, на который Эш опускается с резким хрипом, немного запрокидывая голову, и Шотер прижимается губами к его шее. Может, сейчас он — зверь? Да нет, просто Эйджи сам в этот момент зверёк маленький и домашний, который только сунул нос в незнакомый мир. Он тихо пятится в коридор и пулей бросается в свою комнату, глохнет от собственного хриплого шумного дыхания. Его, наверное, слышно на всю квартиру, и если Эш с Шотером его не заметили, то так точно поймут, что он видел… Он видел. Или они точно заметят завтра это в его глазах, или же он скажет что-то не то и выдаст себя.       Удивительно, что до утра всё-таки получается взять себя в руки, это даже странно ему самому. Да и ведь ничего не меняется. Днём всё остаётся так, как было, а ночью… Ночью словно переворачивается мир, и Эйджи кажется, что он слышит в квартире любой шорох и вздох. Мир переворачивается и в его голове, стоит только закрыть глаза. В мыслях тут же возникает образ изящной спины Эша. Интересно, когда Шотер сжимает его плечи, ведёт пальцами по бокам, рёбрам… Наверное, остаются следы? Ведь кожа у Эша светлая, наверняка очень нежная. Но это не значит, что он хрупкий, вот уж точно нет. Кажется, он состоит из гибких мышц, которые тут же ощущаешь даже лёгким прикосновением к руке или плечу. А Шотер — Шотер так не хитрит, обожает носить безрукавки, хвастается загорелыми мускулистыми руками, по которым восхищённо вздыхают все его подруги с колледжа. Вот же… Нет, тут он всё-таки тоже хитрит, потому что Эйджи был уверен, что его подружка либо улыбчивая Аннабель, либо вечно занятая Мелани, которым Шотер всегда придумывает модные наряды — так они и работают все вместе, выигрывая небольшие дизайнерские конкурсы. Наверное, всё в дело том, что Шотер только по вечерам, приезжая домой и подрёмывая у Эша на плече, выглядит простым и домашним, и кроме Эша с Эйджи это не видит никто.       Но мир переворачивается, и Эйджи много думает о том, что, наверное, Эйджи в такие вечера оказывается рядом как-то случайно. Как-то случайно изводит себя мыслями, что ему хочется прикорнуть на другом плече уставившегося в планшет Эша. Что хочется провести ладонями по его шее или же по плечам Шотера, или же… Эйджи не может сформулировать для себя это «или», но отчаянно дрочит себе в душе, представляя, как оказывается на кровати в комнате Эша, как дышит горячо и шумно, когда прикосновения путаются, смешиваются, но он всё-таки может угадать, где неторопливые ладони Эша, а где — порывистые прикосновения Шотера.       Эйджи не успевает заметить, как с перевернувшей всё ночи уже приходит канун Рождества с миллиардами огней гирлянд и порывами снежного ветра. Пара дней проходит в круговороте магазинов, по которым они ходят всей компанией, и под конец Шотер, садясь на пол прихожей вместе с тремя громадными пакетами из супермаркета, заявляет, что столько они не съедят, и Эш с Эйджи смеются синхронно, потому что знают, что он съест больше всех. До искусственной и крепко запакованной ёлки они добираются только утром двадцать четвёртого декабря, и Шотер ещё умудряется смыться с тем, что не всем своим моделям из колледжа раздарил подарки, но клянётся скоро вернуться.       Коробок с игрушками хватает. Некоторые из них целыми наборами, ещё даже не распакованными, некоторые как будто попали случайно.       — Знаешь, мы в этой квартире уже два года, а ёлку так никогда и не наряжали, — говорит Эш, аккуратно разрезая скотч на одной из пластиковых коробок. — Ну, знаешь, вечно праздновали не дома, зависали в клубе или ещё где, вот и не удавалось. Хотя игрушки всегда покупали. Мне кажется, ёлку сейчас нарядим — а они и ещё останутся.       — Можем их на окна или же… Что-нибудь придумаем, — беззаботно говорит Эйджи. — Значит, в этом году как настоящее Рождество будет?       — Да, точно настоящее. По-домашнему так. По-семейному, я бы даже сказал.       Один из золотых шаров выскальзывает у Эйджи из рук и весело откатывается к Эшу. Тот успевает поднять его первым, и Эйджи, запоздало потянувшись, отдёргивает ладонь. Но так и не поднимает голову, чувствуя, как внимательный взгляд Эша печёт его макушку. Словно видит насквозь тот ворох мыслей, которые для Эйджи всё перевернули пару месяцев назад.       — Я… Знаешь, я сейчас тут только с гусём закончу, а то вы с Шотером его спалите, тогда и поеду с чистой совестью. Меня тут ребята с курса как раз приглашали, — как можно безразличнее говорит Эйджи, словно это всё уже совсем решённое дело.       — Поедешь? С чего это вдруг?       — По-семейному же, Эш. Думаю, Рождество со мной, ну… — Эйджи не выдерживает и поднимает взгляд. — Как же сложно, а! Вы с Шотером, ну… Да я вам всю романтику испорчу! У меня хватает сейчас сил это признать.       Эш неясно хмыкает, только вот взгляд весёлый и по-лисьи хитрый, и Эйджи и не знает, что и думать.       — Знаешь, мы с Шотером вообще люди без лишнего такта. И если бы ты мешал нам и портил романтику, то мы бы давно указали тебе на дверь. Мы вообще с ним разные по характеру, но мыслим иногда так одинаково. И когда в первый раз зашли в ту твою кафешку, а ты сварил нам вкусный кофе и ещё расхвалил те вкусные пирожные «Брауни», мы оба подумали, что у тебя хорошая улыбка. Да и вообще что ты сам весь хороший, только отчаянно тупишь иногда. Вот сейчас точно.       — Что? — только и смог охнуть Эйджи, и Эш со вздохом кивает:       — Ну, я про это и говорю.       — Да, может, и туплю, — с долей обиды ворчит Эйджи. — Не виноват же я, что вы как шпионы шифруетесь. Я бы так и не понял, что вы встречаетесь, если однажды… — он на миг тушуется, сложно признаться, что застал кого-то в очень пикантный момент. — Ну, я ночью однажды увидел, как вы…       — А, значит, подглядывал.       — Не специально! Но я думал об этом. Много, — совсем уже сгорая от стыда и собственной прямолинейности, выдыхает Эйджи.       — И что думал?       — Было немного завидно, — честно признаётся он. — То есть… Да это же вы сами хорошие, что я даже вот сейчас, когда сказал, что могу уйти на Рождество — и как перевернулось всё. Знаешь, словно… Словно с вами обоими я цельным стал и себя нашёл. Наверное, я сейчас говорю какую-то чушь, да?       — Тогда мы с Шотером тоже недавно обсуждали такую чушь, — смеётся Эш, передавая ему ёлочный шар, и Эйджи, прикоснувшись к его ладони своей, не спешит отодвигаться. — Ты говоришь, что мы вот встречаемся, шифруемся… Знаешь, это как-то… Это не те слова, их мало, чтобы понять. Мы друг друга понимаем, дополняем, чувствуем. Нам как-то даже и не надо всяких романтичных соплей, и так ведь отлично. Просто в жизни, в сексе тоже. Словно и правда друг друга дополняем. А потом вдруг появился ты, и словно нашлась недостающая часть, и… Наверное, ты прав — мы стали цельными. Только всё не знали, как тебе намекнуть. Ты уж прости, но ты выглядишь совершенно невинной булочкой, которая максимум на свиданиях за руку подержалась.       — У меня и правда такой вид? — сокрушённо спрашивает Эйджи, и Эш хитро щурится:       — Считай это за плюс, это очень заводит.       Эш наклоняется ближе, держит взглядом, и Эйджи заворожено приоткрывает губы. В прихожей хлопает дверь, и он слегка вздрагивает, но Эш только хитро ему подмигивает и быстро чмокает в щёку.       — У, холодрыга, у меня сейчас нос отвалится, — запальчиво выдыхает Шотер, вваливаясь в комнату вместе с ворохом снежинок, которые слетают с ворота расстёгнутой куртки. — А чего это у вас вид такой… хитрый какой-то? Меня обсуждаете, да?       Нос у него и правда красный, от него пышет морозом, и Эйджи безумно хочется скользнуть к нему под большую мешковатую толстовку и прижаться всем телом. От этих мыслей жарко, кажется, он сам весь очень горячий.       — Ну, тебя немного, больше, что у Эйджи очень невинный вид и что это нас с тобой заводит, — беззаботно говорит Эш, и Шотер удивлённо застывает. Взгляд недоверчивый, а на Эйджи он и вообще так с опаской смотрит, но, наверное, рассмотрев что-то нужное, одним плавным движением садится к ним на пол и утыкается холодным носом Эйджи прямо в шею и щекочет взъерошенной чёлкой щёку.       — Вот так уйдёшь ненадолго из дома, а тут уже такие повороты. Но мне нравится, я тоже готов это обсудить, — бормочет он, юркая ладонями Эйджи под свитер. Ну и ледяные же они! Эйджи крепко закусывает нижнюю губу, чтобы не издать позорный писк. — Тихо-тихо, я погреюсь.       — Тогда я тоже, — роняет Эш, и Эйджи всё-таки охает, когда его ладони аккуратно ведут по пояснице. Они шершавые и тёплые, и от контраста их прикосновений его вышибает в лёгкую дрожь. Потянувшись через его плечо, Эш лениво целует Шотера в губы, их дыхание греет щёку и скулу, и Эйджи всё-таки решается, немного наклоняется к ним, трётся щекой и делает резкий вдох, когда Шотер легко поцарапывает ногтями его рёбра, поднимается выше, задевает соски. Холодные — да нет, его руки теперь горячие-горячие, и Эйджи, зажмурившись, проваливается в тягучий жар. Прикосновения Эша и Шотера горят, смешиваются, путаются, а Эйджи ещё словно горит изнутри. В паху тянет предвкушением, в лёгких вообще как горячие угольки перекатываются, а губы как пересохли от жары, и Эйджи нервничает, кусает их, сдирает сухую корочку, а потом, ещё крепче зажмуриваясь, так, что, что до боли, осторожно, несмело приоткрывает их, когда Эш аккуратно прикасается к ним своими. Невесомо, осторожно, тихонько — так, что Эйджи позволяет себе расслабиться и откинуться Шотеру спиной на грудь и наконец-то открыть глаза. Лицо Эша так близко, и Эйджи думает о том, что на краешке радужки его глаза темнее, словно очерчены тёмно-зелёным ободком. Эш целует его медленно, дразнит, тянет удовольствие и нежность, и прикосновения Шотера становятся такими же, хотя в это и сложно поверить, что его ладони, большие и шершавые, могут быть очень аккуратными, дразнить щекоткой, и Эйджи хочется и глупо хихикнуть, и расслабленно мурлыкать. Но сдавленно охает, когда Эш, быстро расстегнув его джинсы, чутко и легко прижимает ладонь к его члену сквозь белье.       Это стыдное и приятное ощущение, и Эйджи расслабленно запрокидывает голову Шотеру на плечо, прикасается губами к его подбородку, снова жмурится, когда тот наклоняется и его челка мягко щекочет щёки. Шотер теперь просто гладит аккуратно по его животу. Его ладони большие, кажется, он уже прикоснулся к нему всему и сразу. Кажется, что он с Эшем на одной ласковой и осторожной волне, потому что их прикосновения одинаково аккуратные, только дразнят и обещают, что это только начало, что сейчас его нежат лишь потому, чтобы не испугать.       Эйджи не боится ни капли, Эйджи просто хорошо и тепло. Эйджи приятно, когда Эш мягко надавливает пальцами на головку члена сквозь ткань, а потом медленно двигает ладонью вверх-вниз, и Эйджи смутно понимает, что ткань его трусов влажная, что Эш это чувствует, что от этого можно сгореть от стыда. И он сгорает, вспыхивает хриплым стоном, утыкаясь носом Шотеру в висок и пряча лицо, ведь ему хватает из мягких прикосновений всего ничего, чтобы быстро кончить, словно у него… А ведь у него и правда — не было. Собственная ладонь не в счёт.       Шотер так и гладит его по животу, шумно дышит в макушку, и Эш тёплой тяжестью наваливается сверху, елозит щекой по плечу, как сытый кот, устраивается удобно. Эйджи решается и думает только доли секунды, чтобы его обнять и зарыться пальцами в волосы — мягкие-мягкие. И правда, как кот.       — Я теперь не слишком невинная булочка после… Сейчас? — неловко спрашивает Эйджи, и Эш с Шортером фыркают от смеха одновременно:       — Ага, мечтай. От тебя, ммм, даже и кусочка мы пока не надкусили. Так, совсем чуть-чуть, слизали с краешка сахарную пудру, — выдаёт Шотер, и в его исполнении это звучит…       — Как же пошло это звучит, — читает Эш мысли Эйджи.       — Ни капли, я просто жрать хочу на самом деле.       — Ты портишь всю романтику момента.       — Не строй из себя неженку, у тебя плохо выходит. Они спорят смешно и не всерьез и оба успевают гладить ладонями его по бокам. Эйджи тихо смеётся:       — Тогда — гусь?       — Гусь?       — Я собирался приготовить. Только если вы мне поможете.       — Я помогу, — предлагает Эш. — А на Шотере ёлка. А то он слопает птичку сырой.       — Ах ты засранец.       — И мы тебя тоже любим.       — Любим, — не задумываясь, соглашается Эйджи. Может, этого слова и недостаточно, и мало, но ему всё равно хочется его повторять.       Да и вряд ли кто-то из них будет против.