И в самом укромном месте, за слоями страхов и сомнений Может таиться затерянный город твоей истинной сущности, Которая поможет сбросить оковы и выйти из скорлупы Навстречу свободе, новым далям и попутному ветру.
— Лерой... — протянул я, открывая глаза. — Лерой, чёрт бы тебя побрал, — тишина. Опять он пошёл в свой институт. Оторвав голову от подушки, на которую бессознательно пускал слюни во время сна, я потянулся за телефоном. Три часа по полудни. Дикая усталость уже валила меня с ног, а я ведь только что проснулся. Во рту царил ужаснейший, тошнотворно-горьковатый привкус желчи, отчего лицо непроизвольно скривилось в отвращении. Так, надо поднимать это бренное тело. Одна нога коснулась пола, вторая последовала примеру первой; ладони раскрылись, и я учтиво положил на них свою голову, медленно массируя кожу у корней волос пальцами. Отвратительно. Чтоб я еще раз так нажрался. Каким-то неведомым образом сумев направить все свои силы на выполнение одной единственной механической задачи, я наконец-то встал. Сутулость не красит людей, но выбора мне не оставили: тело само собой согнулось буквой "зю", а по голове будто заехали чугунным молотом, что заставило меня угрожающе пошатнуться, при этом чудом удержавшись на ногах. Еще и в ушах звенело, нет, всё-таки я уже слишком стар для таких попоек. Пора бы на покой. Два неуверенных шага, и тут что-то с грохотом упало, соприкоснувшись со ступней. Бутылка. А вокруг еще с десяток: зелёные из-под вина и егермейстера, две голубые от бомбея, несколько прозрачно-стеклянных... Какое буйство красок, какое разнообразие! В довершение к общей картине на полу валялись этикетки из под колы, подобно розам в саду, мелькавшим тут и там. От неожиданного грохота голову вновь пронзило тупой болью, и руки инстинктивно потянулись ко лбу, а от него — осторожно к затылку. Успокоившись, я медленно потёр глаза и подошёл к окну. За стеклом, где-то внизу по улице шагали люди и сновали машины, хлопья снега падали на давно оледеневшую и запорошенную землю. Приподнявшись на носочках, потянулся до приятного хруста, и зевнул. Все казалось таким же обыденным и скучным, как и вчера. Впрочем, наверное, все это из-за того, что сегодня был только четверг. Нормальные люди отдыхают с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье, но я же не человек, поэтому какая, к черту, разница? В комнате пахло откровенно неприятно, так что я потянулся к ручке окна, желая впустить в затхлое помещение поток свежего, морозного воздуха, как тут раздался неестественно громкий хруст костей, словно каждый позвонок встал, наконец, на место. Лицо окрасилось гримасой боли, смешанной с облегчением. Не впервой мне слышать такие звуки, но в этот раз всё было по-особенному: показалось, что острая боль пронзила каждую клеточку тела, но я сдержался от желания взвизгнуть и заскулить, как щенок. Руки продолжили тянуться к окну, и, спустя почти бесконечные несколько секунд, ручка была успешно повернута. Я попытался немного размяться, но делал это настолько неумело, что самому стало мерзко от представления того, как глупо выглядел со стороны. В соседней комнате действительно что-то упало или мне показалось? Брови резко сошлись на переносице, но почти сразу же разгладились — не помню, чтобы кто-то оставался на ночь. Глаза подозрительно прищурились, превратившись в узкие щелки. А может Лерой всё-таки остался сегодня дома или вернулся раньше? Я настороженно прошагал до двери, открыл её и завернул налево, откуда, как мне показалось, и раздался звук. На полу, около рабочего стола моего сожителя лежала пустая железная банка из-под кофе, окно в его комнате было открыто. Видимо, она и создала шум, поддавшись сквозняку. Подобрав её, я выпрямился и потянулся. В мою голову закралась мысль о том, что время как раз для обеда, а может быть, даже для ужина. А задуматься над этим меня заставило дикое урчание в животе, сопровождаемое тянущими, неприятными спазмами. Вот и очередная проблема: никогда в жизни мои руки не возьмутся за готовку. Но тут же меня посетила очередная гениальная идея — еду можно заказать! Развернувшись, я направился обратно в свою комнату. Ноутбук, полностью заклеенный стикерами в стиле дарк, нашел на подоконнике. Приземлившись вместе с ним на кровать, неожиданно подумал о том, что Лерой для меня просто жизненно необходим. Этот веселый мальчишка ежедневно спасает меня то от голодной смерти, то от жажды. Вообще, этот список гораздо больше и продолжать его можно до бесконечности... Не повезло же ему жить в одной квартире с таким чудищем... В зеркале шкафа отразились мои крашеные изумрудные волосы с уродливо отросшими чёрными корнями. На щеках, подбородке и над верхней губой виднелась легкая щетина; под глазами залегли тёмные круги, вызванные то ли неправильным обменом веществ, то ли хроническим недосыпанием; голубые глаза, как на секунду почудилось мне, посерели и полностью соответствовали не только моему физическому и душевному состоянию, но образу жизни в целом. Я оттянул средним пальцем нижнее веко, показывая отражению язык и морщась — ненавижу себя. На языке приветливо блеснула пирсинг-штанга (не потерял-таки и не проглотил за предыдущий вечер), а мой облегченный по этому поводу выдох был прерван очередной острой болью в висках. Через секунду дверки шкафа уже были настежь распахнуты, а в руках находилась одна из многих, однотипных и одинаково мятых футболок черного цвета. Просунул голову, чтобы надеть её, я зацепился рогом и по-змеиному зашипел. Будь здесь Лерой, то не пришлось бы так мучиться, но мы же с ним договорились, что мне стоит быть самостоятельным. Чёрт, ненавижу тебя, ублюдок! Как ты мог оставить меня в таком затруднительном положении? Из-за того, что я не смог продеть голову в вырез футболки, в ворохе ткани застряла и рука. Только спустя полминуты чудовищных усилий я сумел победить этот предмет гардероба. Вообще, зачем этот идиот так упорно силился помогать мне последние полгода после своего переезда? Чтобы теперь бросить меня на произвол судьбы? А ведь поначалу он мне даже понравился: весь такой живой, активный, и, что самое отвратительное, — ответственный. Со временем я стал замечать, как он будто невзначай зовёт меня попить с ним чай или просит достать печенье с верхней полки, потому что сам ниже меня на голову. Это настораживало и забавляло одновременно. Но, как и всегда, я быстро устал от подобного. Так сильно не люблю людей, что готов всю жизнь прятаться от них на крыше какого-нибудь здания или просто в своём убежище. Но так получилось, что своего жилья у меня нет, и я вынужден снимать комнату в обветшалом многоэтажном доме, где подъезды пропитаны табачным дымом дешёвых сигарет и запахом еды из соседних квартир; здесь часто бьют лампочки на лестничной площадке и оставляют банки из-под пива "Жигулёвское" на подоконнике. Чёртовы свиньи, сгорели бы вы все разом в аду! Сначала меня это раздражало, но со временем привык к подобному и начал относиться как к обыденности. Тем не менее, желание отловить всю эту шантрапу и разом преподать им всем урок осталось. Лерой переехал ко мне не сразу, до него я жил в полном одиночестве целый год, выходя из дома лишь тогда, когда заканчивались продукты. Окончательно забыв каково это — общаться с людьми, и полностью замкнувшись в себе, я однажды подумал, — если покончу с собой, то стану кому-то нужным. Практически не спал две недели, плохо питался и каждую грёбаную минуту прокручивал в голове одну и ту же мысль: для чего я здесь? Возможно, если бы не Лерой, то моё существование уже было бы стёрто с лица земли, но, пока он со мной, мне как-то стыдно накладывать на себя руки. Поэтому я избрал другой путь — почти каждый день заливаю в себя литры алкоголя, курю и делаю другие непристойные, временами опасные вещи, делая перерывы только тогда, когда пара янтарных глаз с разочарованием смотрит на меня за завтраком. Мне становится как-то не по себе от такого, я не привык к чужому осуждению. Предчувствие того, что сегодня ритуал моего пристыжения повторится, заставило меня задуматься над необходимостью уборки. Подняв валявшийся в углу пакет с эмблемой магазина "Красное и белое", я принялся подбирать этикетки и бутылки, разбросанные по комнате. От каждого стука и звона стекла я морщился от ноющей боли в затылке. Собирая, наступил в липкую, почти высохшую лужу таинственного «нечто» на полу и снова скривился в отвращении. Несколько окрашенных прядей упали на лоб, заставляя откинуть их назад, при этом не касаясь двух ребристых рогов. Тянущее неприятное чувство одиночества сковало грудь, мне показалось, что воздуха катастрофически не хватает, - начал задыхаться. Возможно, причиной были прокуренные легкие, но не факт. Закашлялся, опираясь на комод. На стене висела шестиструнная гитара, после уборки руки невольно потянулись к ней: старая привычка играть знакомые всем песни группы Нервы после каждой попойки. Снова тянущая боль в животе, снова противное урчание. Забыл заказать еду, но, если сделаю это прямо сейчас, то придется ждать минимум минут сорок. Как только я мог отвлечься на ВКонтакте и видео на Ютуб, когда взял ноутбук?! Чёрт! Столько ждать я не смогу, всё-таки придется готовить самому. Я отложил гитару на уже заправленную двуспальную кровать и направился в сторону кухни. В холодильнике осталась полупустая пачка яиц, хвостик варёной колбасы, какие-то овощи и соусы. Решение приготовить яичницу было безоговорочным. Взяв упаковку в руки, я задумался над тем, как не испортить последнюю нормальную сковородку, и тут мой взгляд упал на бутылку дешевого масла, стоящую рядом с холодильником. Как нельзя кстати! Спустя минуту яйца, вперемешку с мелкими осколками скорлупы уже приятно скворчали, наполняя квартиру запахом еды. Спасибо Лерою за то, что хоть посуду помыл; в противном случае, им бы был обнаружен истощённый труп. Местами пригоревшая, совершенно несолёная, где-то недожаренная яичница на вкус оказалась отвратительной, но я съел всё, закусывая хвостиком колбасы, потому что больше терпеть не мог. В ящике с медикаментами мне удалось найти аспирин, призванный облегчить мои страдания от не проходящей головной боли. Тем временем часы уже показывали без пяти четыре. Поставив тарелку с остатками кетчупа и пустой стакан в раковину, я отправился на балкон, чтобы покурить. Скоро вернется мой сожитель, в четверг у него вроде бы четыре пары, которые заканчиваются в полчетвертого. Учитывая время, которое он тратит на дорогу до дома, здесь он будет минут через десять. Мне как раз хватит, чтобы покурить и понадеяться на то, что дым выветрится из комнаты, ведь Лерой терпеть не может запах сигарет. Но, тем не менее, отчего-то терпит меня, и всегда молчит, когда моя комната становится прибежищем этого смрада. Укутавшись в черную куртку, я вышел на балкон, находящийся в моей комнате. Пол был настолько холодным, что судорогой сводило ноги, пришлось перебраться на небольшой коврик, на котором кое-где виднелись россыпи сигаретного пепла. За окном конец февраля, но кучи грязного снега, устилавшего улицы, заставляли думать, что весна никогда не наступит. «Люди обречены жить под негреющим солнцем, которое появляется в редкие и очень морозные дни», — подумалось мне, пока доставал из почти пустой пачки шоколадного Ричмонда сигарету. Зажигалка оказалась на привычном месте — в правом кармане прокуренной куртки. Несколько секунд, и сигарета задымилась. Сделал глубокую затяжку и тонкой струйкой выпустил дым через рот, блаженно прикрыв глаза. Свободной рукой в очередной раз откинул назад несколько выбившихся прядей. Ветер медленно подхватил пепел и унёс вправо, затем позволив медленно опуститься вниз с высоты восьмого этажа. В многоэтажке напротив несколько огоньков дали знать, что кто-то уже вернулся домой. Уверенность в том, что эти люди, несомненно, счастливы, огорчила меня. В глазах потемнело, от очередной тяги я закашлялся и схватился длинными пальцами за грудь, пытаясь подавить желание разрыдаться. Почему так больно? Не выпуская сигарету из рук, сполз по стенке и закрыл остывшей рукой горячие от подступивших слез глаза. Тяжело вздохнув, обоими ладонями надавил на веки, не боясь подпалить горящим бычком волосы. Изнутри пожирающий червь не то одиночества, не то зависти от осознания чужого счастья заставил сжать руки в кулаки и больно ударить ни в чем не повинный пол. Охладевшее тело как будто облили бензином и подожгли. Я загорелся и с трудом нашёл в себе силы подняться, обессилено опираясь на стену. Через секунду окурок полетел вниз, а я подумал, что совсем не прочь последовать его примеру. Я на ходу скинул куртку и следом за ней упал на кровать, зарываясь лицом в мягкую подушку. Не помню, что происходило со мной следующие пять минут, но это время показалось мне вечностью. Истерический смех, вырывающийся из груди, смешивался с дикими всхлипами, будто кто-то, обвязав шею веревкой, душил меня изо всех сил. Руки практически намертво вцепились в грудь, сдавливая то, что под футболкой, под кожей и костями. Время от времени мне казалось, что это были попытки вырвать собственную душу, которая заходилась спазмами и невыносимо жгла. Глаза покраснели от слёз, пересохли и болели, словно по внутренней стороне века нещадно водили наждачкой. Я принялся утирать мокрые, немного липкие щеки руками, потому что в замочной скважине входной двери повернулся ключ. Сердце замерло и пропустило удар. В мгновение ока я вскочил с постели и чересчур резко захлопнул дверь в комнату. Снова поддался эмоциям, совершенно забыв о том, что теперь живу не один. Нет ничего отвратительнее, чем показывать свои эмоции окружающим. Так жалко и убого выгляжу, Лерой, без сомнения, будет смеяться надо мной. Уловив звук падающего на пол пакета, а затем и рюкзака, я понял, что он заходил в магазин после того, как вышел на автобусной остановке неподалеку от нашего подъезда. Поэтому он пришел немного раньше, чем обычно. — Марк, — устало протянул мой сосед, — нотки разочарования в его голосе заставили моё сердце ускорить темп, а ладошки покрыться холодным потом. Ей богу, та же интонация, что и у моей матушки! Невыносимо. Быстро лег на кровать, закрывая глаза — притворюсь спящим, надеюсь, прокатит. Через несколько секунд ручка двери в мою комнату повернулась, судя по всему, Лерой рискнул зайти. — Придурок, опять успел нахрюкаться, — пробубнил он тем же огорченным тоном, закрывая дверь и оставляя меня наедине со своими гнетущими мыслями. — Сам придурок! — внезапно вырвался из моего рта гортанный крик, а в стену полетела подушка. Меня кинуло в жар, сердце снова забилось быстрее, но уже от злости. Так вот какого ты обо мне мнения, ублюдок! Распахнув дверь и направившись на кухню, я был полон намерения высказать всё, что о нём думаю. После скандала я бы наигранно хлопнул дверью, вышел на улицу и сел на разбитой деревянной лавочке между неухоженной песочницей с отвратительной крышечкой горчичного цвета и горкой с сыплющейся старой краской по бокам на детской площадке двора. Но, как только зашёл на кухню, вопрос моего соседа заставил меня опешить. — Опять плакал, думая, что никому не нужен, потому что ты чудовище? — рыжеволосый мальчишка абсолютно чётко сформулировал мои мысли за последние полчаса, даже не отрываясь от нарезки мяса и не поднимая на меня глаза. Рядом в миске с водой лежала маленькая луковица и несколько картофелин. Видимо, собрался готовить суп или рагу. Но речь сейчас не об этом. Его слова эхом прозвучали в моей голове и кольнули в самое сердце, заставив холодную испарину выступить на лбу. Никогда бы не подумал, что он знал о моём внутреннем состоянии. Резкая боль в груди от досады. Он точно считает меня жалким. Только я открыл рот, чтобы обвинить Лероя в непростительной клевете, как меня заткнули, засунув в рот что-то мягкое. — Я купил сэндвич с ветчиной для тебя, придурок, — и когда он только успел оторваться от готовки и появиться прямо перед моим носом? Но я покорно начал жевать, потому что всё равно чувствовал голод. От той отвратительной пищи, к слову, не насыщаешься. Мои руки потянулись к сэндвичу, чтобы предотвратить падение его содержимого на пол, и я обратил внимание на безмятежное лицо Лероя. Меня это насторожило: он каждый день надоедал мне своей взбалмошностью и чрезмерной активностью, а сегодня движения его очень спокойны и плавны, а лицо равнодушно и немного печально. — Что-то стряслось? — мой хриплый, монотонный голос наполнил комнату, после чего Лерой резко обернулся и наши взгляды пересеклись. Его янтарные глаза полыхнули, а моё сердце забилось так часто, будто и не моё вовсе. Никогда не беспокоился, что чувствуют другие и что у них на душе, но это был первый раз в жизни, когда я искренне поинтересовался, всё ли в порядке у человека. Человека, которому всегда было до меня дело. Внезапно я задумался о том, что часто мешал Лерою высыпаться, когда с "друзьями" выпивал в своей комнате и постоянно кричал дурацкие песни; просил его сходить в магазин за сигаретами и едой, когда он, уставший после пар и подработки, только открывал входную дверь. Но этот рыжий мальчишка никогда не отказывал мне в помощи. Почему он так поступал? Непонимание застало врасплох. В уголках глаз потемнело, а в груди защемило, я устремил взгляд в потолок и выдохнул, думая, что это поможет. Лерой отвёл взгляд и смущенно покраснел, но блеск в его глазах был скорее положительным, чем отрицательным явлением. Наверное, ему приятно от того факта, что мне тоже не плевать на него. Погодите, мне не плевать на него... — Всё хорошо, Марк... Просто очередной завал в учебе, — бодро ответил парень и оживился, почесав затылок и лучезарно улыбнувшись. Через секунду он воспрял духом и продолжил готовку. Почудилось, что его веснушчатое лицо покрылось веснушками еще больше. Это слова, произнесенные мной, на него так подействовали? Лёд одиночества тронулся. Чувство облегчения приятной волной окутало всё тело. Я не один, больше не один. Внезапный сентиментальный порыв склонил меня помочь Лерою с готовкой. — Давай помогу, в четыре руки быстрее, — заявил я, доставая нож из верхнего ящика кухонного гарнитура, в котором мы хранили столовые приборы. На своё предложение получил одобрительный кивок рыжеволосого, и тут же принялся за дело, пока мясо варилось в небольшой кастрюле. Всё-таки это суп. На протяжении всей «помощи» я ловил на себе изучающий взгляд, иногда становилось так неловко, что нож сам собой выпадал из рук, а картофельные кубики получались слишком тонкими или толстыми. Подобное внимание к своей персоне всегда было для меня чрезмерно смущающим и непривычным, тело переставало слушаться в такие моменты. Я напрягся и нахмурился, Лерой же, опираясь о стол локтями, с интересом за мной наблюдал, всё время пытаясь заглянуть в мои глаза, наклонив голову и сощурившись, будто лис. Зачем так делать? Но, наконец-то, работа была закончена. Облегченный выдох, глубокий вдох. — И что это было? - поинтересовался я, переводя взгляд на соседа. — Никогда не видел как ты готовишь, — улыбаясь, ответил он, после чего выпрямился и облизнул пересохшую нижнюю губу. — Вообще, всегда хотел сказать тебе, что рад нашей встрече и нашему совместному проживанию, - мои брови удивленно приподнялись, надеюсь, он сейчас не серьезно, я ведь всегда был так груб. В противном случае, мне станет чертовски стыдно. — Я ведь всего лишь мусор, не бросайся такими словами, — выпалил я, поддев от скуки зубами и подбородком край горловины футболки и откинувшись на спинку стула. — С чего это ты взял, что ты мусор? — разместившись напротив меня, удивленно запротестовал он. — Или ты так думаешь потому, что не похож на других, — кивок и взгляд в сторону моих рогов давал ясно понять, что именно имел в виду мой собеседник. Да, я демон, но чудеса в мире стали настолько обыденными, что никого это не удивляло. С детства для всех я был лишь предметом насмешек, не более того. Наверное потому что я родился без какой-либо демонической силы, смутно помня о тех временах, когда еще не имел плоти и крови. Со временем меня начинали побаиваться из-за того, что нрав отличался крайней несдержанностью и жестокостью. Помню металлический запах и хруст ломающихся костей; солёный привкус крови на губах и то, как болели разбитые до костей кулаки. Помню учащенное дыхание, неспособность остановиться даже тогда, когда противник умолял. В те моменты желание раздавить чужую черепную коробку не покидало. Выживание — так я называл это. Всё что делалось — делалось во благо моего эго. Но мне никогда не хотелось быть таким... Монстр, чудовище, ошибка вселенной... Единственный на всей планете. Таких больше нет. То ли дело Лерой — такой добрый и ранимый человек. Казалось, если я коснусь его белоснежной кожи пальцем, то он рассыплется на тысячу мелких осколков, словно хрусталь. Моя душа горела завистью, в глазах темнело, когда он улыбался мне, протягивая очередную пачку сигарет Винстон, которые я терпеть не мог. Такой живой и такой хрупкий. Поэтому я избегаю общения с ним, хотя прекрасно знаю — непреодолимо хочу коснуться его, словно мотылек света лампы. Даже если обожгу крылья. Всякий раз, слушая как он плачет, закрывшись в ванной, хотелось подойти и обнять, чтобы его сердце не озлобилось, а он не посчитал себя одиноким. В такие моменты в груди начинало ныть от очередной порции подступивших слёз, но самобичевание приходилось раз за разом откладывать на потом. — А как еще можно назвать идиота, который не чувствует связи с миром людей? Только мусор. По-моему, прекрасная характеристика для меня. Признайся, что у самого возникало желание ударить меня или задушить подушкой пока сплю, - улыбнулся я, оголяя зубы, словно волк, и потянулся за оставленным на столе сэндвичем. — Ни-ког-да, — членораздельно произнес Лерой, выставляя маленькие, по сравнению с моими, ладошки вперед и потягиваясь как кот; вьющиеся огоньки на его голове полыхнули еще больше. Полный уверенности в своём отрицании, он приблизился к жующему мне и снова одарил изучающим взглядом. В моих глазах читалось смутное сомнение, я щурился. Хотя очередная волна облегчения окутала, будто облако. — Будешь? — руки и язык перестали слушать мозг, и мной были протянуты в сторону сожителя через обеденный стол остатки сэндвича. Что я, чёрт побери, творю? Нельзя доверяться! Остановись, этот мальчишка, как и все остальные, сделает больно и уйдет, оставив снова в одиночестве. Бросило в жар, а я уже пожалел о том, что нельзя вернуть обратно время или хотя бы это предложение, но внезапно Лерой через весь стол потянулся ко мне и сделал укус, не забирая сэндвич из моих рук. Его губы коснулись пальцев, я побагровел и мотнул головой влево, чтобы он не заметил. — Теперь, похоже, я понимаю, почему ты их любишь, — заметил парень, подскочив со стула и выключив "убегающий" суп. — Пойдёшь со мной за водой, — его слова прозвучали словно приказ, а я ненавидел подобное обращение, поэтому вознамерился перечить. — Не смей возмущаться, — добавил Лерой, холодными пальцами поворачивая моё лицо к своему. Вот только почему я податлив, и сердце так быстро бьётся, когда смотрю снова в эти глаза? — Ладно... — буркнул под нос себе, и только хотел откинуть руки Лероя со своих щек, но остановился. Монстр... Не могу коснуться его, слишком хрупкий. На секунду я выпал из пространства, пустой взгляд сквозь мальчишку. Наверняка, мои глаза стали в этот момент еще серее, чем тогда, когда я проснулся. Поднялся и тут же ссутулился, чтобы чувствовать комфорт рядом с небольшим и хрупким Лероем, но тут же получил удар ладошкой по спине. — Не сутулься...***
Мы молча спускались в лифте, таком же старом, как и многоэтажка, в которой снимали комнаты. Марк снова ссутулился, смотрел на закрытые дверцы, в нетерпении зажав в зубах сигарету. Тысячу раз говорил ему, что курение сокращает жизнь втрое. А он постоянно смеялся, отвечая, что страстно жаждет этого. Придурок! Сначала я старался избегать его, боясь дурного влияния, о котором меня очень часто предупреждала мать с отцом; затем, приглядевшись к нему, стал замечать, как с каждым днём этот неразговорчивый угрюмый демон всё больше и больше захватывает мои мысли, а с ними сердце. Почему я не могу ему сказать о том, что чувствую? Наверное, потому, что больше всего боюсь разочаровать родителей. По этой причине учусь в институте, который мне абсолютно не нравится; поэтому так усердно занимаюсь подготовкой и подрабатываю; поэтому скрываю свои чувства к нему. Это неправильно. Сердце на секунду остановилось, захотелось плакать от беспомощности и невозможности сделать то, чего я действительно хочу. Марк, как я завидую тебе! В груди невероятно жжёт, когда ты, разговаривая с родителями, пусть даже приёмными, свободно высказываешь своё мнение или в очередной раз позволяешь себе прогулять учёбу и напиться до беспамятства. Такой сильный, мужественный... Только почему же ты плачешь каждую ночь, когда друзья расходятся? Ты ведь свободен! Идиот! Так хочется коснуться своими губами твоих, чтобы доказать, что ты не чудовище и не монстр. Снова волна отчаяния охватила меня. Коротенький звонок, оповещающий о прибытии на первый этаж, прервал моё погружение в себя, я вздрогнул и нацепил очередную фальшивую улыбку на лицо, чтобы окружающие меня люди не сострадали. Пусть мой яд отравляет только меня и никого более. Спокойные глаза, губы растянулись по веснушчатому лицу. Но лёгкие, как и горло, будто полностью забиты стеклом, дышать и глотать больно. Уверен, если бы закашлялся, то, наверняка, кровью. Сегодня маска треснула, Марк заметил, что что-то не так. Неужели ему не наплевать на меня? По его лицу никогда не поймешь, что чувствует он, но в глазах столько боли и пустоты. Уверен, что его фразочки и внешний вид — ложь. На самом деле Марк добрый и чуткий, по крайней мере, мне так хочется в это верить! Интересно, почему он сегодня резко остановился, когда хотел убрать мои руки от своего лица. Давно заметил, что он никогда не касается меня. Никогда... Марк, коснись меня, я так сильно хочу этого. Придурок! Двери лифта распахнулись. На первом этаже было холодно, сквозило из открытой двери. Уткнулся в шарф носом и поправил шапку. Марк вышел вперед и чиркнул зажигалкой — закурил. Мои ноги не слушались, кажется, онемели. Я не мог двинуться с места и сказать ничего не мог. — Идёшь? — повернув голову в мою сторону, тихо произнёс Марк, вытаскивая изо рта подпаленную сигарету и выдыхая её дым. Поднял на него свои глаза и мельком увидел его улыбку. Не понимаю, чему он улыбается. Но стало как-то легче и тело двинулось с места в сторону крашеного высокого парня — моего соседа. Стемнело. Снег по-прежнему, кружась вихрями, ложился на землю. Снежинки, падающие на шарф, мгновенно таяли от тёплого дыхания и жара тела. Невольная дрожь из-за пробирающего до костей холода, а рядом с привычным спокойствием и равнодушием идёт Марк, с расстегнутой нараспашку прокуренной курткой черного цвета, без шапки. Похоже, ему абсолютно не холодно. Под светом фонарей было заметно, что в изумрудные волосы нападала уйма снежинок, которые мой сосед не спешил стряхивать. Я набрал воду и ждал Марка у выхода из магазина, он покинул мою компанию еще на входе, объяснив это тем, что хочет купить сигарет и чего-нибудь поесть на ужин. Неужели он презирает еду, что приготовлена мной? Или просто стесняется? Я не понимаю. Его поведение заставляло страдать душу, ненавижу непонимание. Неужели он не видит, что причиняет мне боль, закрываясь в себе еще больше. Пока стоял в раздумьях с двумя пятилитровыми бутылками, Марк подошёл сзади и мгновенно оставил меня без них. Почувствовал облегчение в руках и непонимающе уставился на него. — Пошли, — кивнув в сторону стеклянных дверей, коротко и безэмоционально кинул парень и вышел. Последовав за ним, я пытался вытащить из его рук хотя бы одну бутылку с водой, но он упорно давал мне понять, что не отдаст их. На мои вопросы почему, Марк коротко хмыкал и молча продолжал идти. Я снова чувствую себя беспомощным... Первый поворот ключа. Второй. Дверь открыта. Я зашёл внутрь, снял кроссовки и расстегнул куртку. Марк был прямо за мной. Сердце не успокаивалось, отбивая бешеный ритм. Так много хочется сказать ему. Эти слова переполняют не только голову, но и всё тело, заставляя разрываться изнутри. Вдруг, если он узнает о моих чувствах, то не ответит взаимностью? Не переживу этого. От каждой подобной мысли тело покрывала новая коллекция шрамов, которые скрыты под рубашкой или толстовкой и до сего дня напоминают о слабостях. Марк, если увидит, засмеет, ведь я так слаб, а он? Даже когда хочет расплакаться на людях, закусывает до крови губу или строит из себя больного и ссылается на то, что слезятся глаза. Вот она — истинная сила духа. Сначала на пол приземлился пакет, затем две бутылки. Марк запустил в волосы длинные пальцы, как прекрасно выглядит! Хочу любоваться им бесконечно! Когда мы впервые встретились, он был не таким. Каждый раз приходилось дышать дымом, потому что этот придурок курил прямо в кровати; носить бутылки тоже приходилось мне, пока Марк спокойно шёл, докуривая очередную сигарету. Промолчу о беспорядке в его комнате. Но сейчас... Что заставило его измениться? Может быть... Нет, это не взаимно. Кровь подступила к щекам, мне сделалось жарко и удары, разбивающие грудную клетку, не давали спокойно дышать. Когда-нибудь обязательно отважусь и скажу ему всё, что думаю. Но не сейчас. А что, если завтра станет поздно? — Марк, — мой голос для меня самого звучал по-новому: дрожащий и, как показалось, совсем невесёлый, серьезный. — Ответил бы ты взаимностью человеку, который признается тебе в любви? — сформулировал вопрос так, дабы узнать, может ли он испытывать любовь хоть к кому-то. Надеюсь, не догадается о моих чувствах. Внутри всё сжалось до размера горошины.***
— Марк, ответил бы ты взаимностью человеку, который признается тебе в любви? — пока я расстёгивал куртку, задал вопрос Лерой. Вопрос застал меня врасплох, почувствовал подходящий ком к горлу. Да кто, к чертям собачьим, полюбит монстра? Я выгляжу как монстр и веду себя как монстр. Никогда не скажу этого вслух, но вдруг Лерой догадается. Как сегодня, когда он только вернулся. Или... Может, этот рыжий всегда знал, что я чувствую? Значит ли это, что сейчас этот человечишко пытается меня подколоть еще больше? Или хочет сказать этим вопросом, что испытывает ко мне какие-то чувства? Почему так часто и легко что-то бьется слева? И странное ощущение, будто я... Не хочу отвечать взаимностью никому, кроме этого рыжего...Лерой, чёрт подери... Что ты сделал со мной?***
Я ждал ответа на свой вопрос. Марк застыл на несколько секунд с опущенным в пол взглядом. После поднял голову, устремляя голубые глаза, полные слез, в потолок. Он впервые позволил мне видеть его плачущим. — Идиот, ты смеёшься надо мной?! — раздался его хриплый рык, сопровождаемый поднесенной ко рту ладонью. Опустошение внутри, мои руки, сложенные замком около груди, упали, стало холодно и свет сорокаваттной лампы потускнел. Это точно ненависть, но никак не любовь. Что наделал? — Никто никогда не полюбит чудовище... — немой крик и всхлип, от которого я внезапно прозрел и теперь выглядел скорее ошарашенно, чем угнетённо. Неужели, таково его мнение о себе? Но я люблю, безумно люблю тебя, Марк. Умоляю, услышь меня, посмотри, коснись. Звук отброшенной в угол куртки. Левое ухо обдало горячее дыхание, отдающее табачным запахом. На выдохе он произнёс: "Пропусти". Видимо, преградил ему дорогу в комнату. Больше не могу так, не могу сдержаться. Ладонь коснулась его лица прежде, чем мои губы жадно впились, увлекая драгоценного Марка в нежный мимолётный поцелуй. Плевать, что потом мне ответит демон и что будут говорить окружающие. Среди всех светил мира этот придурок — моё солнце. Если не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда. Теперь могу отпустить его. Наверняка, не получу ничего в ответ. Что же, придется жить с болью, но теперь, уверен, что справлюсь с ней. Руки опущены, как и взгляд.***
— Пропусти, — выдохнул прямо над его ухом, желая навеки остаться один. Сегодня точно покончу с собой, нет в мире ничего вечного, ничего взаимного. Всё — ложь. Моё существование тоже ложь. Кровоточащие раны, казалось, покрывали всё тело. Это смертельно. Хочу уснуть и никогда больше не проснуться, закрываю веки. Так, вокруг остаётся только темнота, в ней нет его лица. Внезапно холодные ладони Лероя коснулись моей щетины на щеках, его слабые руки притянули меня вниз. Лёгкое прикосновение сухих губ к потрескавшимся. Удар, словно электрическим током, пронесшийся по всему телу с ног до головы, ускорил горячее дыхание. Возлюбленный отстранился, дав волю своим чувствам. Слезы, собравшиеся в уголках его потухших янтарных глаз, стекли по веснушчатым щекам, оставляя мокрую дорожку. Большими пальцами стёр очередные капли со щек рыжего паренька, который в секунду стал для меня кем-то большим, и подарил то, чего, несомненно, хотели мы оба. Не отрывая рук от его лица, я нагнулся и накрыл его сухие губы своими, через мгновение углубляя поцелуй. Когда наши языки соприкоснулись, а его маленькие ладошки расположились на моих ключицах, я понял — это любовь. Яркие солнечные лучи осветили комнату, изредка попадая на заспанное лицо. Пришлось открывать глаза. Огненные волосы Лероя касались моей груди. Вчера я впервые коснулся тебя, и ты не рассыпался в прах. Сейчас мы лежим в обнимку, и мне так легко... Что же ты нашёл в таком ничтожестве, как я, мой милый прекрасный ангел?