Foe

       — Занзас, я… я устала.       Скуало повторяет эту фразу в сотый раз, пока разглядывает себя в зеркале — пока оглаживает синяки на острых выпирающих рёбрах, ссадины на лице, о, губу снова разбила, и болезненные уродливые ожоги на груди.       Она никогда не признается, что боится сказать это при ней — вслух, да пожалуйста, хоть пять раз, но сказать такое при Занзас будет просто страшно и самоубийственно.       Скуало всё время представляет то, как она неловко съёжится по грозным алым взглядом, как крепкая рука Занзас с силой сомкнется на её шее, а тяжёлый пистолет упрётся своим холодным дулом ей в лоб…       Скуало передёрнуло от страха и осознания того, что она не сможет ничего сделать против своего босса.        — Занзас, я устала, — повторяет она как мантру, но уже более твёрже, и продолжает считать раны, оставленные любовницей, на своём теле. Скуало в зеркале похожа на зашуганную овечку, на шею которой в какой-то момент накинули тугую верёвку и каждый раз затягивают, затягивают, затягивают до рваных вздохов и булькающей в горле крови. О, кстати, а вот и следы от удушения на шее, а вон гематомы, напоминающие о сломанных ключицах.       Её боятся, её уважают, Скуало — гордая, смелая, бесстрашная и сильная, как морально, так и физически.       …Была.       Скуало сейчас — сломанная и испорченная, две её версии как будто напротив надписей «до» и «после», Скуало боится, Скуало страшно, потому что она шугается того, кого раньше считала… если не подругой, то хотя бы той, кому раньше могла безоговорочно доверить свою жизнь.       Сейчас Занзас для неё нечто большее-нечто меньшее, это так сложно, так просто, но у неё будто мир напополам разрывается — она не знает, что делать.        — Занзас… я… устала… — шепчет Скуало и до крови и белых мушек в глазах закусывает губу, чувствуя, как по щекам скатываются слёзы. Они почти ласково огибают синяки и выпуклые ссадины, задерживаются на пухлых разбитых губах и капают с подбородка на голую грудь, испещрённую шрамами и свежими ожогами. Скуало с этими своими следами, оставленными Занзас в порыве страсти, выглядит уродливо — опухшие глаза, избитое тело… Теперь она точно похожа на потрёпанную куклу.       И Занзас — её хозяйка-садистка.       Она так… устала.

***

      Занзас любит, когда она ходит перед ней нагая — полностью указывая, кому она принадлежит, оголяясь и показывая собственнические синяки, ожоги и шрамы, которая она сама оставила на теле Скуало.        — Иди сюда, — манит её Занзас указательным пальцем, демонстрируя идеальный ярко-алый, одного цвета с помадой на её губах, маникюр, и делает она это с таким видом, будто приманивает бездомную собаку.       Скуало жмётся от холода, но подходит на негнущихся ногах ближе, покорно склоняясь перед своей любовницей.       Занзас довольно усмехается и треплет её по голове:        — Ну вот и хорошая девочка, — она с силой притягивает её к себе за волосы, и Скуало от неожиданности даже громко и болезненно вскрикивает. — Маленькая крикливая сучка, — томно шепчет Занзас на ухо Скуало. Та тянет бледные, покусанные (даже гадать не нужно, кем покусанные) губы в уродливой полуулыбке и едва сдерживается от того, чтобы не зашипеть от боли — обоженная кожа напоминает о себе. — Моя…       Она сделала вид, что счастлива от этих слов, однако всегда, без исключения, у неё на душе оставался неприятный осадок.       Скуало устала, но… есть ли у неё смелость для того, чтобы признаться?       Скуало не сопротивляется, счастливо, но до одури некрасиво улыбается разбитыми губами, когда Занзас тянется к ней и властно целует, снова хватает за волосы, обжигает кожу своим пламенем…        — Стой, — боязливо проблеяла Скуало, останавливая руки, оглаживающие её бёдра.       Занзас сначала замирает удивлённо, даже ошарашенно, а потом кривит лицо в гримасе, выражающей омерзение, и смотрит свысока, надменно и покровительственно.        — Вон пошла, — с отвращением выплёвывает Занзас. — Придёшь тогда, когда появятся мозги.        — Погоди, босс, я имею в виду… — под яростным взглядом она совсем сжалась, но всё же продолжила: — Я имею в виду, вообще больше не…       Скуало громко вскрикивает, когда руку, за которую схватилась Занзас, обожгло расплавленным металлом, и кожа, кажется, начала плавиться от жара.       Она с трудом вырывает запястье из раскалённого захвата и испуганно прижимает к себе руку, наблюдая за тем, как кожа, где касались пальцы Занзас, приобретает ярко-бурый оттенок, а затем покрывается болезненными водянистыми волдырями.       Скуало отпрянула назад и вжалась спиной в двери.       Занзас медленно встала с кровати, наслаждаясь её тягучим чувством страха, и, стуча каблуками по полу, подошла к ней ближе, вскидывая руку. Скуало зажмурилась, но удара не последовало — Занзас нежно и аккуратно провела пальцами по её скулам, убрала свисающую на лицо серебряную прядь и вдруг улыбнулась.       У Скуало подогнулись колени.       Занзас резко переместила руку на её горло, с силой сжала его, что, кажется, послышался хруст гортани, и Скуало засипела, пытаясь вырваться и освободиться. Ладонь у Занзас постепенно становилась горячей и обжигала кожу.       В глазах заплясали белые мушки.        — Что ты сказала? — растягивая, смакуя, наслаждаясь моментом, спросила она, а Скуало криво-радостно улыбнулась и выпалила:        — Ничего! Я пошутила, босс!       Занзас благосклонно кивает, отпускает её горло и манит за собой на кровать. Скуало сглатывает слёзы и послушно семенит следом.       Невысказанное «Занзас, я устала» застряло у неё в глотке.