Пять зачёток

В мире существует одна чудесная категория людей, для которой у Бога припасено особое место за пазухой. Любимые студентами преподаватели. Те, что, кажется, рождаются с мягкой сединой, закутанные в твидовый пиджак на вырост, и с детства учатся ласково, но строго смотреть на мир поверх толстых очков. Когда они проплывают по коридорам университетов, на сердце становится тепло, возвышенно и немного стыдно за собственное несовершенство, и сразу хочется читать нетронутые учебники, сдавать рефераты до дедлайна и вообще переехать в свою alma mater на пмж. Сергей Андреевич Разумовский таким преподавателем не был, и более того, в глазах своих студентов он не был вообще никаким преподавателем, вот чумой во плоти — вполне себе. И это в исключительных случаях благосклонного настроения. Вопреки всеобщим молитвам, к которым подключились старшие курсы, оставшиеся в живых выпускники, аспиранты и даже несколько особенно набожных профессоров, день очередного экзамена у Сергея Андреевича не задался. И как следствие, не задался у всего живого в университете и ближайших окрестностях — на окнах соседних домов поникли фиалки, а в окно декана с утра врезались уже две вороны и один воробей, благо что ещё с позапрошлой сессии стекла поменяли на непробиваемые. Как Разумовский проник в отведенную для экзамена аудиторию не знали даже те, кто имел привычку приезжать за несколько часов до начала. Рассказывали только, что ровно в 12:30 дверь со скрипом отворилась, Сергей Андреевич собрал все зачётки, и тьма поглотила троих. Полчаса стояла гробовая тишина, потом раздались крики, а когда всё закончилось, первая тройка в полном составе отказывалась что-либо говорить. К тому времени, как Олег добрался до университета, Разумовский успел одарить психотравмами ещё десятерых первокурсников, довёл до истерики шестерых, до обморока — двоих, и отбил любовь к русской поэзии на всю оставшуюся жизнь у каждого. Вообще-то у Волкова был выходной, но смс «Приезжай срочно, иначе я кого-нибудь убью. И привези мне линзы.» мотивировала сильнее, чем… Всё, что угодно, на самом деле. Прятать трупы Олег, конечно, умел, но не любил. В отличие от первого раза, теперь на проходной у него не то что не спросили пропуска, охранник сразу доложил, в какой аудитории проходит марафон экзекуций, и даже вызвался проводить, чтобы ни секунды не было потрачено на лишние поиски. Зайдя без стука в аудиторию, Олег почти сразу понял, что забыл кое-что очень важное. В него вперился ненавидящий всё живое взгляд подслеповатых глаз. Последовавшее за ним «Чего застыли, тяните билет!» обрушилось так внезапно и жёстко, что Олег тут же с удивлением обнаружил под собой стул, а в словарном запасе ничего, кроме некоторых междометий: — Я… Э-это… — Я понял, — процедил Разумовский, — Ладно, вы все меня исключительно достали. Простой вопрос, и будьте добры исчезнуть с глаз моих. Договорились? Прекрасно! Молчание — знак согласия. Я перечислю нескольких поэтов, скажите, что их объединяет. Итак, Гумилёв, Мандельштам, Городецкий… В отличие от Сергея, Олег видел каждую мимическую складку на лице собеседника, и венка, едва заметно пульсирующая возле виска в такт каждой названной фамилии, не сулила ничего хорошего человечеству в целом и ему, Волкову, в частности. Про некоторых поэтов он знал только то, что они когда-то существовали, про остальных слышал впервые и только беззвучно удивлялся, как такое количество народу может что-то объединять, кроме национальности. -…Ахматова, Зенкевич — да сколько можно?! — вспыхнул наконец Разумовский. — Я не… — «…твой студент, крот ты оранжевый», хотел было сказать Волков, но его перебили. — Меня не интересует, что Вы да, а что вы не! — Сергей несся на тяге выкипевшего скудного терпения в непредсказуемо-филологическом направлении, игнорируя всё, что не относилось к предмету экзамена и его гнева, — Одно слово, я прошу Вас произнести одно слово! На секунду Олегу показалось, что его схватили за грудки и грубо встряхнули. Вербально. Из ошалевшего от такого поворота событий сознания как назло в панике разбегались все адекватные мысли. Внезапно одна из них промелькнула, видно, случайно. На её беду Олег за отсутствием выбора вцепился именно в эту мысль и отчаянно выдал: — Символизм! Всё затихло. Разумовский откинулся на спинку стула и как-то совершенно безумно захохотал. Это продолжалось чуть дольше, чем бывает у обычных людей, и даже Олег начал нервно посмеиваться, как вдруг его собеседник так же внезапно вытянулся и посерьёзнел. — Вы идиот? — сухо спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Вы идиот. Ну конечно, зачем ходить на лекции, где я об этом рассказываю. Куда веселее прийти на экзамен с пустой башкой — мне это и головой-то назвать трудно — и испытывать моё терпение, путая простейшие понятия, так?! Говоря это, он незаметно подгреб к себе несколько зачёток. — Вы не студент! — в подкрепление своих слов он яростро швырнул в Олега одну из зачёток, очевидно целясь в голову. Тот моментально отреагировал блоком, но Разумовского это не остановило, и синие книжечки полетели одна за другой в сопровождении череды ругательств, — Кретин! Неуч! Позорище! Тупица! — Я Олег! — после этого череда «выстрелов» закончилась, и можно было не прикрывать больше голову. Волков осторожно выпрямился. — А… — выражение лица Сергея почти моментально сменилось с остервенелого на растерянное, — Ты извини, что-то они меня довели. «Кто кого ещё довёл», — подумал Олег, но вслух благоразумно ответил: — С кем не бывает? Сделай детям одолжение — выпей чаю. — Мысль неплохая, но ты и правда идиот, — Разумовский выдал некое подобие улыбки, которое, впрочем, быстро мутировало в хищный оскал, — Я этим ещё займусь. — Звучит многообещающе, а пока — чай. С пустырником, — «И с виски — для меня». — Согласен. Где-то за стеной оставшаяся часть сдающих окончательно уверовала если не в Бога, то, по крайней мере, в Олега Волкова, у которого ещё месяц электронная почта разрывалась от исполненных благодарности писем.