Ртутные цветы

* * * Пушистые ресницы слегка подрагивали во сне, и Марвин, не сдержавшись, коснулся их нетерпеливым поцелуем. Было уже около семи часов утра, и ему непременно хотелось урвать свою порцию наслаждения, прежде чем отправиться на работу. Натаниэль приоткрыл глаза и наградил его ласковой улыбкой. - Привет, - голос омеги был все еще сонным. - Ты уже уходишь? - Только после того, как мы займемся этим, - Марвин с азартом оседлал его бедра, жадно облизываясь. - Ты не против? - Ммм, - омега медленно потянулся и вдруг замер, словно вспомнив что-то важное. - Сколько сейчас времени? - А что? - У меня клиент в восемь, - закусив губу, он потянулся к часам. - Опаздываю, совсем нет времени. Прости, Марв. В другой раз. - Конечно же, - Марвин со вздохом откатился в сторону. - Вечно так. Даже не представляешь, как мне все это надоело... - Да что ты говоришь? - Натаниэль зло сощурил голубые глаза. - Стоит напомнить, что это именно ты кормишь меня разными обещаниями. Когда ты сказал, что уйдешь от него? Лет пять, шесть назад? Мне тридцать лет, Марвин. Я бы мог давно выйти замуж, если бы не ты... Альфа отвернулся от него, старательно скрывая взгляд. Ему действительно было нечего ответить на эти обвинения. Он встретил Натаниэля пять лет назад, примерно в те дни, когда Истер потерял их предпоследнего ребенка, Сонги. Уже тогда он начал чувствовать, что у них не получится иметь детей. Все предложения усыновить кого-нибудь вызывали у Истера яростное отторжение. Омега любил детей, но заботиться и выращивать собирался только своих. Впрочем, Марвин и не настаивал. Подсознательно он никогда и не хотел быть отцом, но когда подбираешься разменять вот уже четвертый десяток лет, то невольно начинаешь задумываться о наследниках. Именно тогда в его жизни и появился Натаниэль - светленький, очаровательный сын одного из его клиентов. В их первую встречу Марвина больше всего привлекли яркие голубые глаза, кокетливо воззрившиеся на него. Он показался ему ангелом, который явился, дабы вывести его из непрекращающегося кошмара неудавшейся семейной жизни. Славного, обаятельного Натаниэля нельзя было даже сравнить с Истером, который давно уже казался исхудавшей, бледной тенью самого себя в прошлом. Глядя на него, Марвин отчего-то вспомнил слова старого, как мир, деда о том, что ему следует обязательно выбрать себе в пару голубоглазого омежку - так как, дескать, они самые плодовитые... У Истера глаза были цвета расплавленного олова, но вопреки словам деда долгие годы Марвин мог смотреть только на них. До того, как они превратились в два пустых стеклянных озерца, ничего не выражающих и оттого страшных... Однако, в любом случае, их с Натаниэлем связи исполнилось уже больше пяти лет, а он до сих пор не принес ему ни одного ребенка. - Если ты подаришь мне сына, - частенько обещал ему Марвин после очередной жаркой ночи, - то я немедленно разведусь. На что омега упрямо твердил свое: - Сначала давай поженимся. Не хочу внебрачных детей. И так продолжалось по сей день: Марвин не мог найти в себе силы уйти от больного Истера или прервать эту мучительную, болезненную связь с другим омегой. Он все время существовал в некоем подвешенном состоянии между домом, где творилось полное безумие и квартирой Натаниэля, где время от времени он чувствовал себя то безмерно счастливым, то невероятно несчастным. У любовника ему все-таки было спокойней, но постоянное гнетущее беспокойство за Истера, припадки которого в последнее время случались все чаще и хуже, портило ему весь настрой. Если бы не Томми, который помогал ему справиться с братом, он бы наверное не выдержал и сорвался бы. Иногда он смотрел на супруга, худенького и вялого, и все никак не мог понять, куда исчез тот полный жизни, задорный, рыжий омежка, от которого он был без ума? Он хотел вернуть его, чтобы в родных ему глазах вновь появились искорки жизни, но Истер был словно послушная, бездушная куколка - на полном автоматизме совершал все действия, оживляясь лишь когда говорил о детях. Но лучше бы он молчал - каждая его фраза о том, будто их сыновья рядом, резала Марвина по живому. На прошлый сочельник он застал Истера за непонятным занятием: омега стоял посреди комнаты и беспорядочно крутился на месте. Это выглядело бы даже забавно, если бы только не его безумный взгляд. Позже Истер обьяснил ему, что маленький Ирвинг решил закрутить с отцом рождественский хоровод и что он просто не мог ему отказать. Тогда Марвин просто не выдержал и залепил супругу хлесткую пощечину. На мгновение после этого ему показалось, будто во взгляде Истера появился проблеск гнева - и даже обрадовался этому. Но спустя секунду омега вновь превратился в бездушного монстра. Именно тогда у альфы впервые появилась эта мысль. И чем глубже Истер впадал в свое безумие, тем чаще возникали у Марвина подобные идеи.. Однажды он даже просидел минут десять со включенным газом на плите. От неприятного резкого запаха уже начало першить в горле и слезиться в глазах. Он долго вертел в руках коробку со спичками, никак не решаясь завершить начатое. Однако стоило проходившему мимо Истеру взглянуть на него доверчиво, как все мысли о самоубийстве пропали сами собой. - Ты все еще любишь его? - как-то раз, надувшись, спросил его Натаниэль. Тогда он поспешил уверить любовника в том, что между ним и Истером уже давно все кончено, что вся его любовь принадлежит только ему одному. В ту ночь Натаниэль отдавался ему особенно страстно, а Марвин, целуя его стройные бедра, все не мог заставить себя прекратить думать о муже, который ждал его дома. Который наверняка сейчас сидел в их спальне, перед огромным зеркалом, и рассказывал своим неродившимся детям о том, как он сильно любит их отца. Позже, выйдя на балкон покурить, он вдруг вспомнил, что в этот день их старшему сыну исполнилось бы семнадцать лет. В груди разлилось мерзкое блевотное чувство вины и он выкинул сигарету, так и не докурив. Ему слышался тихий, укоризненный голос Истера: - Зачем ты нас оставил? И снова он не находил никаких слов оправдания. Возвращаясь домой, Марвин впервые за много лет купил для мужа пышный букет цветов. Возможно, он просто любил Истера. Все еще. Всегда. А Истер любил своих детей - наверное, чуть больше, чем Марвина. Потому и позволил им безвозвратно утянуть себя в свой придуманный мир. Но разве можно таким образом быть счастливым, поделив собственное сердце на две части? Марвин вздрогнул от этой мысли и поник. Ведь то же самое можно сказать о нем самом. Когда он вернулся, Истер спал, сидя на полу рядом с кроватью и опустив голову на скрещенные руки. Даже во сне он беспокойно подрагивал и ерзал, не в силах найти покоя. Марвин положил букет на подушку и, укутав супруга одеялом, устроился рядом. - Прости меня, - прошептал альфа, вдыхая знакомый до боли запах на макушке мужа. - Никогда больше тебя не оставлю. В коридоре быстро затопали маленькие босые ножки, но Марвин, убаюканный близостью спящего супруга, уже ничего не слышал.