Пойманный закат

      Шин вырос совсем внезапно. Кажется, вот только был пусть и сильный и юркий, но всё-таки подросток, которого надо было защитить и поддержать, а тут уже — взрослый мужчина. По-другому и не скажешь, и в какие-то моменты Эйджи даже неловко. Словно Шин в какой-то момент стал другим человеком.       После того, как Эша с ними не стало, изменились они все. Эйджи не говорит «умер». Лучше так. Лучше верить в то, что Эш ушёл и когда-нибудь вернётся. Лучше верить в то, что сам Эйджи не изменился. Так получается, наверное, справиться с тягучей чернильной пустотой вместо… А что там должно быть? Какая-то надежда, вера, мечты? В них Эш, которого теперь нет. Если бы не фотографии, светлые, лёгкие, живые, можно было бы подумать, что его и не было. Эйджи иногда просыпается посреди ночи именно с таким вязким страхом, застывшим капельками морозного пота на висках.       Эша нет, и Эйджи упрямо мотает головой на слова и мысли, что ему надо измениться. Не выйдет, он не может, у него не получится. Если он изменится, то Эш точно никогда не вернётся. Не узнает его.       Эйджи не узнаёт свою улыбку, потому что улыбается всё реже и реже, или нет, совсем не улыбается, потому что Эша нет, нет и тех коротких светлых мгновений, когда Эйджи улыбался, встречая его каждый поздний вечер.       Наверное, Шин улыбается за них двоих. Улыбка у него широкая и яркая, но может быть лёгкой и слегка заметной, когда они остаются вдвоём. Прогуливаются по набережной либо сидят вместе в небольшой гостиной. Она бывает и грустной, когда Шин думает, что Эйджи не замечает. В такие моменты он кажется особенно взрослым.       Когда Шин срывается на крик, он мальчишка. Неловкий, с хриплыми жёсткими словами, растерянный и верящий в то, что он сильный. Да в то, что сильные они оба, но без Эша они изменились. Повзрослели, ослабели, потерялись. Даже если Шин научился, как самый настоящий взрослый, это прятать, он ведь такой же?       — Почему ты не можешь двигаться дальше? — сипит он, вжимая Эйджи в себя так крепко, что кажется, сейчас треснут рёбра и проткнут сердце. Хорошо бы. Или же Эйджи было бы всё равно. Шин не безразличный взрослый, он чувствительный подросток, раз ему на это не наплевать.       А двигаться дальше не получается у них обоих, и Эйджи не знает, как и у кого это спросить. Эш бы подсказал, Эш ведь видел всегда его насквозь… Но Эша нет, и Эйджи запальчиво моргает, безучастно всматриваясь в расползающийся свет заходящего солнца. Скоро его желтизна сменится рыжим и красным. Волшебный неуловимый момент, который никогда не получалось поймать и запечатлеть на фото. Вот бы остановить время.       — Пожалуйста, Эйджи, отпусти его, — тихо бормочет Шин, и Эйджи замирает. Глаза щиплет резью красок, но дело не в них же? Там что-то ещё, сначала тёмное и неясное, но в остановившийся потерянный закатный миг смутный образ Эша тепло улыбается ему с лёгким кивком. Так только учится и пробует улыбаться Шин и так сам Эйджи уже не умеет.       — Эйджи, я хочу, чтобы ты был счастлив, — на миг кажется, что это говорит не Шин, что это Эш напоследок шепчет, уткнувшись носом Эйджи в висок, и он, смаргивая горячие слёзы, понимает, что комнату накрыло красными отблесками заката.       — Как?.. Сам я не смогу, Шин, — решившись, он всё-таки обнимает Шина в ответ, аккуратно пристраивает ладони на лопатках. Это странно, так забыто. Так он обнимал только Эша давным-давно.       — Попробуем вместе. Я ведь тоже не знаю, как, Эйджи, — неловко отвечает Шин, отстраняясь и недоверчиво вглядываясь в его лицо, словно и не думал, что до него достучится. Эйджи и сам не думал.       Не думал, что сможет ему улыбнуться.