Укравший мою судьбу

Дик. За мной пришли, когда на небе начали зажигаться первые звезды. Я раньше не думал, что самое трудное – ждать. Особенно, когда чего ждешь – неизвестно. Стук в дверь я воспринял с каким-то нездоровым облегчением. Что бы там впереди не было, мне уже не придется сидеть в этой звенящей тишине и выдумывать разные ситуации, одна другой страшнее. Но холодная ледышка страха в животе все равно никуда не делась. В комнатах крыла резиденции, отданного под нужды многоликих, было тепло, светло и тихо. Из троих в гостиной присутствовали лишь двое – тот, кого я должен был называть «господином» и тот, что изначально вел переговоры. Их спутник, который отсутствовал, изначально обладал какой-то совершенно незапоминающейся внешностью и постоянно молчал. Зачем он вообще был нужен этим двоим, я так и не понял. Может, это просто дань традициям, ведь минимальный состав любой делегации – тройка особей. - И традициям тоже, - ответил на мои мысли черноволосый. – Но, если подумать, поймешь, почему именно трое. Один может неправильно понять собеседника во время переговоров. Двое не смогут принять решения, если оно требуется немедленно, большинством голосов. Действительно, логично и просто. И почему я сам раньше об этом не задумывался. - А пора бы! Сколько тебе лет? - Полных? Семнадцать. - Отличный возраст. - Почему? - Скорее, для чего. Любой индивидуум уже достаточно взрослый, чтобы ценить жизнь, но, в то же время, обладает пластичной психикой, способной подстроиться под обстоятельства. Холодный ком в животе, о котором я почти забыл на время разговора, снова дал о себе знать. К чему я должен умудриться приспособиться? - Сейчас ты наденешь вот это. Мне под ноги небрежно швыряют широкий ошейник из плотной воловьей кожи с непонятными символами. Внутри поднимается волна глухого раздражения. - Я не собака. - Верно. Ты - вещь. Изволь подчиняться. Что будет иначе, не произносится, но почти физически ощущается угроза. Делаю глубокий вдох. От унижения немеют губы, но разум уже давно оценил ситуацию – я обязан подчиниться. Наклоняюсь и подбираю заранее ненавистную вещь. Прикладываю к шее, для чего приходится расстегнуть верхние пуговицы рубашки. - Как застегнуть? Теплые пальцы черноволосого осторожно касаются кожи, чуть слышно щелкает незаметный замок, рассекая мою жизнь на две части – до и после. - Завтра мы выезжаем на рассвете. Потому сейчас ложимся спать. Чтобы утром не тратить времени, ты остаешься здесь. - Но я вещи еще не собрал! Мне не сказали! - Тебе вещи не нужны. - Но смена белья хотя бы… - Пойдем. Последний вопрос снова проигнорировали. Остается выполнять чужую волю. Это всего на три года – напоминаю себе. В спальне, а мы пришли именно сюда, только одна, пусть и широкая, кровать. Я понимаю, что спать рядом со своим мучителем не хочу. Но он сейчас словно не чувствует моих эмоций. Этот многоликий, так запросто читающий мысли, иногда удивительно напоминает бревно. Может, у него дар ущербный? Тут же ловлю на себе гневный взгляд. Что – не нравится? А нечего пастись у меня в голове. Но «хозяин» только губы поджимает. Странно, я ожидал наказания. И почему его не последовало? Может, потому что ожидал? - Ляжешь здесь!- пальцем мне указывают на тонкий коврик для ног у кровати. Ну, точно, сперва ошейник, потом коврик. Не удивлюсь, если завтра мне начнут еду в жестяной собачьей миске выдавать. Но я же вещь, как мне любезно напомнили. Если он ждет просьб и истерик, то такого удовольствия я никому доставлять не намерен. Молча укладываюсь на жесткую поверхность. Получается, что я фактически буду на полу спать. И без подушки. Ничего. Две ночи в лесу ведь как-то спал? Стараюсь улечься поудобнее, подложив под голову руку. Черноволосый укладывается в постель и выключает свет. Похоже, совсем не опасается – а вдруг мне в голову взбредет мысль придушить его во сне? Хотя, конечно, он прав. Я себе этого не позволю. За три года честно уплачено по Договору. Не спится. Постоянно то рука затекает, то бок отлеживается. То мысли разные в голове бродят. Нужно просто о чем-то хорошем вспомнить. А самое хорошее, что со мной в последние дни случилось – это Рокот. И я вспоминаю его. Стараюсь, впрочем, исключать совсем уж интимные подробности, а то вдруг мой любопытный «хозяин» снова заглянет. Но даже обычные бытовые сцены и разговоры вызывают в душе щемящее чувство нежности. Глупо, наверное, и взрослого парня не достойно. Это все у девиц на выданье должно быть. А вот оно меня не спрашивает – просто согревает сердце – и все. Смутившись немного, переворачиваюсь на спину, закрываю глаза и все же проваливаюсь в сон… А утро начинается болезненным пинком под ребра. - Поднимайся! Тело затекло, и я вяло трепыхаюсь, пытаясь принять вертикальное положение. - У тебя три тара – не успеешь умыться и справить нужду – твои проблемы. Приходится поторопиться. И вот уже очень скоро я в одной тонкой рубашке зябко ежусь от пробирающей до дрожи утренней прохлады. В отличие от меня, трое многоликих в плотных плащах совсем не испытывают дискомфорта. Уже оседланы лошади, но их только три. Интересно, я поеду с кем-то в одном седле? Но с самого утра отчего-то мрачный черноволосый буркает, легко вскакивая в седло: - Оборачивайся. Рядом побежишь. - Я за конями не успею. - Лучше тебе успеть. Иначе, привяжу и буду тащить следом на веревке. Вот это номер! Вместо завтрака – бег на пределе возможностей. - Я могу попросить лошадь у отца. - Не можешь. На этом любые разговоры пресекаются – лошади ровной иноходью, довольно быстро набирая приличную скорость, выстраиваются в ряд по дороге, идущей из города. Я оборачиваюсь уже на бегу, оглядываюсь, но резиденция пуста и безлюдна – слишком рано. Только охрана у входа спокойно провожает нас взглядами. Даже не успел попрощаться ни с отцом, ни с братом. Пусть мы и в натянутых отношениях, но от этого обида и грусть становятся настолько сильными, что я с трудом удерживаю слезы. Так долго и быстро я никогда не бегал. Нужно ли говорить, что к обеденному привалу едва переставлял лапы. Обернуться уже не было сил. Я только и смог, что заползти в тень под ближайшим кустом. Бока ходили ходуном, розовая лента языка почти подметала землю. Ужасно хотелось пить, и я даже знал, что в пятидесяти шагах вглубь леса протекает ручей, но это же надо еще дойти! А эти лошадям подпруги ослабили, вдоль поляны выхаживают, чтобы те остыли. Меня же словно и вовсе нет. Даже не смотрят в мою сторону. Черноволосый с переводчиком на своем языке говорят о чем-то. Я пытаюсь, прогнав усталость, хоть эмоции прочитать, но куда там – блоки ни на тар не снимают. А, может, и к лучшему, что не обращают внимания. Еще неизвестно, чем то внимание обернется. И только я об этом подумал, как «хозяин» ко мне направился. - Хватит бездельничать! Оборачивайся и займись дровами и костром. Быстро! Последний окрик снабжен ощутимым ментальным пинком. Собираю последние силы и оборачиваюсь. Ноги и руки в человеческом облике предательски дрожат, намекая, что к работе не расположены. Но слишком свежа в памяти боль от ударов по разуму, и я, пошатываясь, бреду к ручью. Сперва – напиться и умыться, потому что иначе я ничего сделать не смогу. Ох, неужели он все-таки привяжет меня за веревку?.. … Многоликие. - Дарэл, он больше бежать не сможет. Скажи, неужели ты собираешься тащить его на веревке за лошадью? - Конечно, нет. И следи за эмоциями, мальчишка эмпат. - Помню. Мы не перегибаем с воспитанием? - Не думаю. Я читаю его постоянно. Пока он реагирует на раздражители так, как и ожидается. Думаю, если все пройдет без сбоев, трех лет должно хватить. - Хорошо бы. Права на ошибку нет. Пророчество не имеет двойного толкования. - Пойду, усилю нагрузку. Сегодня к вечеру его нужно привести к нервному срыву. … Дик. Обед я получил в жестяной помятой миске. Туда просто слили остатки от еды всей троицы и небрежно поставили передо мной. Практически помои. Вот только отсутствие ужина (сам, дурак, не захотел), завтрака и серьезная физическая нагрузка привели к тому, что желудок отчаянно требовал еды. Вариантов, собственно, два – смириться и съесть то, что дали, или лелеять гордость вплоть до первого голодного обморока. А как бы Рокот поступил? Я задумался, вспоминая гордого оборотня. Нет, главное в нем все же не гордость, а рационализм. Думаю, он все сделал бы, чтобы выжить. Как только в голове окончательно оформилась эта мысль, я спокойно, словно так и надо, взял миску с объедками и начал кушать. Конечно, от омерзения немного подташнивало. Но это, по крайней мере, была свежая, не протухшая еда. - Спасибо, было очень вкусно, - с сарказмом благодарю черноволосого. Из их разговоров если и удалось что понять, то разве что имя моего главного мучителя. Его зовут Дарэл. Понятия не имею, что оно обозначает. Но, наверное, что-то достойное. Жаль только досталось обыкновенному садисту. О! Дернулся! Прочел, наверное. А что поделать, если я действительно так думаю, а не думать не умею? Они, правда, после еды дали себе немного времени на отдых. И у меня почти перестали дрожать руки, хотя от сильнейшей усталости страшно клонило в сон. Но кто ж мне даст? Вот уже подтягивают ремни у седел, заливают оставшейся водой костер и присыпают землей угли. Вздыхаю и встаю, готовясь к обращению. Не знаю, сколько еще смогу бежать, но представить себя на веревке боязно. Буду бежать, пока не упаду. И тем более неожиданным становится предложение этого Дарэла: - Что стоишь? Сзади меня запрыгивай. Не заставляю просить себя дважды и, пока «хозяин» не передумал, легко вскакиваю на лошадь. Я немного вешу, но все же двое всадников – это много. Дальнейший путь до границы мы проделываем гораздо медленней. Лошадь, в отличие от меня, нужно беречь. Сам переход меня не поразил – просто туман какой-то – и мы уже выезжаем в совершенно чужом и незнакомом месте. Отовсюду сильно пахнет большой водой, отчего воздух чуть влажный и освежающий. Мы находимся на холме с плоской, словно срезанной, вершиной, а впереди в низине располагается город. С высоты он кажется очень светлым, чистым и каким-то воздушным, потому что у строений много всяких шпилей и башенок. Это совсем чуждая архитектура и заставляет меня увериться – мы на острове многоликих. - Рубашку сними, - не оборачиваясь, приказывает Дарэл. - Мне не жарко. - Вещь не должна иметь слишком много одежды. Да и окружающие сразу должны увидеть твой ошейник. Понятно. Мне недвусмысленно напоминают отведенное рабу место. Спрыгиваю с лошади и раздеваюсь. - Куда? Многоликий молча сгребает мою рубашку и небрежно запихивает к себе в суму. Потом достает оттуда стальную цепочку в палец толщиной и длинной в рост оборотня и командует: - Подойди. С недоверием приближаюсь, постоянно ожидая удара этой вот цепью. Но его так и не следует. Он просто прищелкивает карабин к одному из колец в моем ошейнике, а второй конец цепочки небрежно закрепляет за луку седла. - Дальше пешком пойдешь, - сообщает он, не оборачиваясь. - На цепочке? Как собака? Но на меня снова не обращают внимания. Так мы и въезжаем в город. Мне кажется, что все встречные многоликие с интересом меня разглядывают. Да и других особ, которых хозяева выгуливали бы на цепочке, я как-то не заметил. Было ужасно стыдно. Я чувствовал, как горят уши и понимал, что, наверное, сейчас совсем красный, как ягода малинника. Последней каплей в чаше терпения стал какой-то малыш, который ткнул в меня пальцем и засмеялся. Все! С меня довольно! Пусть делают, что хотят! Упрямо наклонив голову, замираю по центру улицы. Дарэл, словно не замечая этого, едет вперед, пока соединяющая нас цепь не натягивается до предела и не дергает меня за шею, заставляя упасть. Только тогда он придерживает лошадь и оборачивается. - Немедленно встать! Молчу, с вызовом смотрю в холеное, ничего не выражающее лицо. Как же я его ненавижу! Пусть читает, может, его хоть что-то проймет?! - Если немедленно не встанешь, будешь наказан. Пусть. Закрываю глаза, готовясь к боли. И она не заставляет себя ждать…