Бан Шихек говорит, что самые красивые истории — собственные. Поэтому я и рассказал о своем говорящем мишке и детстве, в котором вроде был и всё ещё должен быть.
***
Здесь всегда царила величественная, размеренно бегущая жизнь. Повсюду, куда бы я не взглянул, свет нового, яркого дня, пробивающийся сквозь молочную тюль, тепло и уют родного дома, грозно возвышающихся над маленьким мной стен и потолков. В этом доме я жил. В этой комнате всегда было по-особому ярко; из моей памяти ещё не выветрилось, как я неохота и с ленцой осознавал, что проснулся и нужно открыть глаза, взглянуть прямо в солнце, которое сразу же, стоило ресницам вздрогнуть, стремилось утопить меня в своём тепле. Лучи скользили по крышке деревянного стола, по разбросанным цветным карандашам и по моей макушке, словно заботливые материнские руки. Тогда я был слишком мал, и чтобы взглянуть на это теплое чудо, мне приходилось прыгать в попытке зацепить взглядом хотя бы маленький кусочек улицы. У меня ничего не получалось, пока я не придумал залезать на стул, — всегда улыбаюсь, когда вспоминаю это. Слишком смешно, до чего же забавным и глупеньким я был. Сейчас я появляюсь здесь всё реже и реже: на корешках книг пыль, на столе порядок и никаких разбросанных школьных принадлежностей. Время тут словно застыло: это моя комната, в которой еще теплится детство. А тут мои игрушки. Пухлый серый кот, маленький олененок, милая хрюшка, огромный кролик и гора медвежат разных цветов и габаритов, но один из них самый-самый родной и любимый. Вот он. Слева, на полке, где лежат наушники. С этим белым мишуткой связана самая волшебная и немного грустная история. Но, может, так и должно быть? Я слышал, как однажды отец сказал: «всё, что делается и происходит — к лучшему». Когда Джуни-младший появился, не помню, я был слишком мал. Зато факт того, что он был живым и говорящем медведем, я запомнил навсегда. К слову, он был не просто говорящим; он был медведем, который очень сильно любил петь. Каждый раз, когда к нему подносили игрушечный микрофон, он завывал своим смешным мультяшным голосом. Дело было в спрятанном магнитике, о чем тогда ребенок и подумать не мог. А я думал, что он просто не может удержаться при звуках мелодии. Овеянный этой сказкой, он казался таким милым. Этого мишку я таскал с собой везде: в песочницу, в гости, в сад, в школу и даже в интернет-кафе; я не забывал о Джуни-друге ни на минуту. Тогда то, в интернет-кафе и посеяли сомнения в мою веру в чудеса. Мне было девять. Мы: я, мои одноклассники и Джуни-младший, выглядывающий из рюкзака (я специально так сделал, чтобы мишке не было скучно в темной сумке) пришли в интернет-кафе сыграть вместе в новую, тогда популярную, игру. Там мы встретили парня на два года старше нас. Заметив медведя, он начал насмехаться надо мной, говоря, какой же я дурак: ведь это всего лишь игрушка. Я упорно сопротивлялся, не желая признавать правды. Поверить словам старшеклассника — значило поверить в то, что сказок не существует, как и моего самого лучшего друга. Спустя небольшой промежуток времени сказка все же закончилась в любимом месте Джуни. По потолку бегали и спускались по стенам цветные огоньки, вместо обоев было что-то цветное и переливающееся перламутром, в руках был микрофон для меня и игрушки: я пришел в караоке. Когда заиграла музыка, прежде чем запеть самому, я поднес к Джуни его микрофон, но тот упорно молчал. Игрушка сломалась, а я, как бы сильно не хотелось говорить, честно признался себе: чудес не бывает. Потрясенный, я уныло плелся домой. В тот вечер собственная комната впервые показалась чужой. Я усадил медведя на стол и увидел, как вечер окрасил его шерсть в серый, а глаза, в которых в силу времени суток не плясали солнечные блики, сделал настоящими игрушечными. И как бы глупо не звучало, с того дня я боялся мечтать.Вместо того, чтобы заменить батарейки или что там внутри у него было (я так и не решился проверить) я заменил свое видение мира на убеждения взрослых.