Шаг вперед

«Холодно» — и воображаемая Эмма растекается где-то на подкорке сознания рыжими пятнами. «Помоги мне» — иллюзорные руки касаются шеи, плеч, висков, согревают холодом несуществующих мыслей, настойчиво продавливают в памяти знакомый голос, — «ты мне нужен». Норман смотрит в потолок и невольно задумывается над тем, когда мечта Эммы стала его мечтой. Когда он впервые захотел создать рай для сбежавших детей или впервые убил «скот», по сути, — обитателей плантации массового производства, — он уже знал, ради чего идет на это. Эмма. Всё ради того, чтобы сделать её счастливой. Когда они прощались в тот раз, он думал, они расстаются навсегда — и быть ему блюдом на столе монстров. Однако он хотел жить. Всё ещё хочет. Иногда ему даже как-то совестно признавать эту свою жажду жизни: удивительную, всеобъемлющую. Способную начисто забыть обо всех остальных. Воображаемая Эмма смеется ему в висок и заползает в самые темные уголки сознания. Норман бы, наверное, всё отдал, чтобы увидеть другую, — теплую, смеющуюся Эмму. Живую. Пусть даже и пока не его. «Пока» — потому что он верит, что с ней всё в порядке. Что она придет к нему, что бы ни случилось, и непременно останется. Рядом с ним. А до тех пор, он готов ждать. Сколько потребуется.       — Мы обязательно ещё встретимся, Эмма. Никогда не теряй надежду. Эмма в его голове резко замолкает и растворяется, когда двери в кабинет нынешнего Минервы открываются.       — Босс, нам пора. Мысли — на вешалку, пальто — на плечи. Неважно, как долго придется бороться с мирозданием: он справится. Потому что обещал. И ей, и себе.       — Иду. Норман смеется в глаза смерти и делает новый шаг.

***

      — Норман… — Эмма видит его и плачет. Впервые, наверное, за годы. Он понимает. Молчит. Смотрит. Разглядывает так, будто никогда ничего подобного в своей жизни не видел. Он идёт ей навстречу, и с улыбкой отмечает, — «маленькая». Кто бы мог подумать, что два с лишним года спустя Эмма будет едва ему до плеча дотягивать. Такая… хрупкая.       — Ты жив, — но такая сильная, на самом деле, — ты жив! Какое-то время они проводят в тишине: ни один не знает, что сказать. Вопросов столько, что хватит на десятки лет вперед, однако никто не решается быть первым. Что ж, может, оно и к лучшему. Вопросы не важны. Ответы тоже. Он касается её лица совсем аккуратно, — боится испугать, ненароком поранить, — руки у него шершавые, грубые, но отчего-то теплые. И Эмма поддается: ловит чужую ладонь на своей щеке, улыбается так же солнечно, как и в детстве. «Не изменилась» — с облегчением понимает Норман.       — Ты здесь, — она переходит на шепот, будто этот миг готов стать самым ценным её сокровищем, — это и правда ты. Я боялась поверить, ещё с золотого пруда, господи, это правда! Ты действительно здесь, со мной и… Поцелуй стирает лишние слова. Слезы Эммы соленые, и, может, совсем немного, горькие. Да и губы совсем не такие мягкие, как ему казалось. Жизнь потрепала их обоих, и всё же… Они делают шаг вперед. На сей раз — вместе.