Сквозь облака, пролетая над звездами

Утро никогда нельзя было назвать успешным временем для принятия решения. Открыть глаза — сравни пытке, встать с ненавистного красного дивана, слишком жесткого для моей убитой часами в самолетах спины — смерти. Розовые стены даже в полумраке поздней осени упрямо демонстрируют избитый и противный до тошноты серый цвет. Все же есть некие маленькие островки цвета, яркие пятна в этом утреннем царстве уныния. Карта на стене, проколотая сотней флажков, что обозначают страны, на территорию которых уже смогла ступить моя нога или только собирается. Старая полка, едва прогнувшаяся от количества книг, словно могучая спина Атланта под тяжестью необъятного неба, только он идеальный и статный, а полка кривая то ли от природы, то ли это дизайнерское решение. Стол, заваленный ненужными на первый взгляд бумажкам, бесчисленными черновиками (а гуманитарий я с внезапно накрывающим вдохновением или дебил с ужасной памятью, решать уже вам), учебниками, что последний раз побывали в моем рюкзаке в день выдачи этих самых учебников, и просто бессмысленными мелочами. Шерлоку Холмсу и дедукция бы не понадобилась, чтобы определить, что житель сего логова — подросток (который всеми фибрами души ненавидит себя за глупейший выбор обоев). Я выползла в пустой, безжизненный коридор, не забыв коснуться запертой спальни родителей, откуда доносился размеренный, тихий храп. Значит, мать снова не могла заснуть и поймала момент лишь под утро. Пускай дрыхнет. Холодная вода тягучим потоком лилась из крана, стекая по телу и устраивая опасные гонки, исходом которых, увы, станет неизбежная пропасть и погибель, ну, или беспощадное и кровожадное полотенце. Музыка едва пробивалась сквозь тернии мыслей, однако в конечном итоге попадала к звездам (звезды в сердце, поэтому и в сердце тоже). Черная рубашка. Черные джинсы. Красные носки. Иронично. Ярко. Опасно. День должен был быть не похож на остальные, потому что я проснулась с новой идеей, новым шансом выжить в этом проклятом мире. В горло, как всегда, влезла только кружка чая с вереском, вербеной и лавандой, что я очень удачно купила на днях по скидке в легендарной «Пятерочке», хотя иногда туда проскользнет бутербродик или овощной салатик. Слишком рано, чтобы выходить за Ней, но уже поздно, чтобы включить очередную серию, как способ отвлечься, не думать, скоротать время. С такими мыслями я зашла в «курительный» туалет, который последние лет десять моя мать использует, так сказать, по назначению. Ну, и я с ней. 

Раз. Спуститься спиной по темной пыльной двери, едва дрогнувшей от безжалостной атаки, но неспособной ответить чем-то большим, нежели глухим стоном и легкой отдачей. 

Два. Неосторожно обжечься дешевой зажигалкой с несуразным, но узнаваемым логотипом все той же "Пятерочки", но все равно сжимать между пальцев спасительную сигарету, размеренно вдыхая и проглатывая тягучий горький дым, врывающийся в обоженные легкие. 

 Три. Схватиться за голову, желая то ли обезглавить, прокричав "Голову с плеч!" (грехов достаточно отыщете), то ли наоборот придержать и спасти от падения. Сжаться сильнее в попытке занять меньше места в пространстве, стать незаметной, раствориться в "благоухающем" воздухе и выдохнуть огромный ком вместе с очередным тоскливым воем. 

 Тихий стук в дверь, слабый кашель и шорох. 

 — Заканчивай, собирайся в школу. 

 — Хорошо. 

 Самая полная наша беседа. Классика. А зачем больше? Сложно стало вместе жить и общаться. Ну, это и проще. Пара слов, претензия, стычка, извинения. Привычно и обычно. Я тихонько собралась, небрежно накинула пальто, поправляя шляпу-котелок и галстук — неосознанно делаю из себя интеллигентного джентльмена. Матушка исчезла во мраке, как и каждое утро, в момент, когда я закрыла дверь. Не изменяет традициям, помогая прокручивать день за днем один и тот же сценарий, в котором застряли многие из нас. Одна минута в лифте, шесть с половиной шагов до двери, противный писк и клацк холодного металла. Робко зарождающийся рассвет, редкие растянувшиеся на все небо изящные облака. Я неспеша шла вдоль парка, мимо входа на территорию школы, мимо приевшихся бесконечных пятиэтажек, в перерывах между потоками мыслей махнув проходящей однокласснице, крайне удивившейся направлению моего маршрута — мимо всего привычного. Я приду, но чуть попозже, вместе с Ней. Последние лишенные жизненных сил, вялые листья один за одним падали с деревьев, шелестом аккомпанируя звону ударов кольца на пальце по железным прутьям высокого забора детского садика. Такая себе музыка, согласитесь. Но и настроения на другую нет. Наконец, после плена тесных дворов, где, казалось, ты вместе с листьями теряешь всю энергию на существование, я вырвалась к перекрестку, где кипела жизнь. Или вернее создавалась иллюзия жизни и движения. Солнце самым краешком несмело касалось дальнего конца дороги, окрашивая небо в идеальный розовый цвет, словно в попытке подарить миру песчинку нежности перед холодной зимой. Вновь сигарета в моих руках и сизый клубок дыма, покрывающий на мгновение пространство ядовитой пеленой под рёв мотора машин, что несут в себе спешащих к новому дню людей. А они спешат, бегут, и не замечают, не видят, какая красота есть вокруг нас. Таяли звезды на светлеющем небе. Проспект уверенно убегал вперед, тоже желая приблизиться к редкому солнцу. А над головами все так же кто-то упрямо размешивал акварель, играясь с цветом и переходами. Фантастика. На мое плечо неожиданно опустилась аккуратная худая рука, идентичная по размеру моей, просто немножко нежнее, чем это сделала бы я. Переведя дух, я опустила глаза на Неё. Тонкие ноги в обтягивающих черных штанишках, длинные носки с рисунком, на этот раз овечки. Черное распахнутое, ведь так пафоснее, пальто средней длины, красная льняная рубашка, словно бы не глаженная, на стройном теле, расстегнутая чуть больше, чем обычно она может себе позволить. Длинная, изящная шея с самой нежной и чувствительной кожей. Легкая улыбка с микроскопической ямочкой лишь на одной щеке, прямоугольные очки, едва скрывающие идеальные карие глаза с небольшим золотым оттенком, милый округлый носик с маленькой горбинкой, вечно взъерошенные темные волосы по плечи и запах мужских духов, что когда-то кто-то ей отдал, но эта история немного сдулась в моей памяти, за что себя я сильно корю. Она мимолетно обняла меня, подхватив под руку и ведя с собой по дороге, которой я иду к Ней 6 дней в неделю. Мы говорим о музыке, одноклассниках, неожиданном общем прошлом и искусстве, каждый раз у "подножия" школы, переходя на высокие тона, ведь наши мнения часто противоречат друг другу, но это лишь подливает масла в огонь интригующего интереса. На такой ноте объятий, споров, разговоров, смеха и иронии и проходит день. 



***


— Твоя Капуста такая святая, ты и не сможешь к ней подобраться. 

 — Да, с чего ты взяла? 

 Моя недо-однофамилица Маша вальяжно сидела на соседней скамейке, закинув ногу на ногу и поплотнее укутавшись в большой шарф, не забывая отхлебывать пивка и ехидно реагировать на мои речи. Небольшой парк во дворе новостроек, ранний вечер и приятная прохлада. Разговоры будут долгими. Маша для меня — определенный вид друга, собеседника и неизменного собутыльника, конечно же, а по совместительству девушка, которой плевать на правила этикета, законы морали и Уголовный Кодекс. Мы познакомились в странный период моей жизни, и ее появление изменило меня саму. Шесть условных смертных грехов ворвались в обыденность — мои верные, неизменные и любимые друзья. Маша, Кефир, Лизоид, Ди, Мари и Анья, ну, а седьмым почетным грехом стала я, окончательно завершив адскую картину. Да, они могут быть странными, пошлыми, иногда грубыми, извращенными, с тупыми шутками, но они — те люди, в которых я не сомневалась, не сомневаюсь и не буду сомневаться, ведь ни один из них не дает даже малейшего повода для недоверия. Они были и будут рядом, казалось бы, всегда. Ну, а Маша… Это особенный человек, с которым я сблизилась отнюдь недавно. Вселенская печаль, что будет длится вечно, объединила меня, бесконечно воинственную бунтарку, и ее, прослывшую по району шлюхой. Глупцы и не догадывались, кто эта светло-русая девушка, создавшая для них монолитный устойчивый образ, на самом деле. И эта дама всегда со мной, в моем телефоне и орущих голосовых, в звонках с претензией, где же я шляюсь и почему так медленно иду, в моих длинных разговорах, смешных историях и на одной и той же скамейке по вечерам. За что я не могу не быть ей благодарна. 

 — Да без базара, Лёш, я ставлю сто рубасов, что ты а) не сможешь привлечь ее в этом плане б) заставить сойтись с тобой. Ты, конечно, ничего, но не станешь так подставляться ради собственной выгоды. Знаешь же, что ты уважаешь человека в этом плане крайне сильно. 

 — Ты в меня не веришь? 

 — Верю, однако я знаю, что это уже означает твое поражение, невнятную стеснительную речь и неловкость. Ты не выигрываешь такие споры со мной. 

 — А я смогу! 

Она пожала плечами, скривив губы будто бы в безразличии, и протянула руку для заключения спора. Я хладнокровно разбила наш спор, взглянула на часы и стремительно встала, чтобы направиться домой. 


***

Следующее 
утро началось будто без меня. Периодически в голове вспыхивал, мигающей бегущей строкой проносясь по сознанию, спор с Маней, вспыхивал, напрочь отвлекая внимания от остального мира, заставляя думать и верить. Нет, здесь роль играл не спортивный интерес, даже не авантюра и колкое ощущение азарта, всю роль играла Она, сама того не подозревая. Знакомый вам перекресток,а я где-то не там, настолько захватила погоня размышлений. Новое полотно неба, уже натянутое неуловимым творцом, что, кажется, встает раньше нас всех. Из виртуального мира моей больной головы Она скоро перенеслась в реальный. Взгляд по сторонам. Легкая улыбка. Последняя строчка куплета. С трудом уловимые объятия. И отдаляющаяся от меня спина. Опять догонять, чертовка. — Пошли пропустим по вину где-нибудь в субботу?

 — Ну, а почему нет? Предки на дачу вроде, так что я только за. Единственное — мне надо встретиться с другом, а потом я вся твоя. 

Лишь неловкий кивок, а внутри ликующее "я" самодовольно поставило галочку у первой выполненной миссии. Ах, надо все же отвечать, создавая иллюзию осмысленного разговора, отвечать, размышляя совсем не о школьных буднях. Дождаться субботы будет сложно.



***День Икс***



Я вышла из дома, неловко запахнув пальто поплотнее, ведь промозглый ветер тут же попытался цепкими лапами забраться под одежду, может, пытаясь обнять и поддержать перед волнительной встречей, а, может, со скуки или из вредности. Сухо распрощавшись с матерью, что обреченно направилась в сторону магазина, я повернула к небольшому искусственному пруду, что находился в уже упомянутых дворах новостроек, прослывших на всю округу местом вечерней жизни, интриг, запутанных сюжетов, элементарного расслабления среди людей, что балансируют на одной волне юности и безбашенности. Сегодня здесь будет твориться Наша история. Не особо романтично, зато защищенно и уютно, ведь мы словно окружены стражами высоченных домов, замкнувшихся в единую цепь нерушимой крепости. Я аккуратно зашла ей за спину, готовясь отвлечь от успокаивающего наблюдения за мерцающей от света фонарей гладью пруда. Теперь моя очередь незаметно подкрадываться со спины, опуская ладони на понурые плечи. — Даже гадать не нужно, кто может найти меня в таком месте, если сам не назначил встречу. Хотя, я долго думала, что пришла не туда, зная свой топографический кретинизм. 

 — Ну, Милая, скажу тебе честно, это самое романтичное и хорошее место для того, чтобы посидеть и узнать друг друга поближе. 

 — Итак, что мы пьем? 

— Белое, кхм, полусладкое. 

— Не сухое чилийское — уже счастье. 

— Почему же? 
— А это уже совсем другая история. 

 Мы сидели, почти обнимаясь (ее сила и независимость все равно не помогала скрыть дрожи от холода), затрагивали темы, которые она признала крайне интимными, которыми мало с кем делилась раньше, но, знаете, и молчать было приятно и тепло. Я узнала ее совсем с другой стороны, полную свободы, трепещущих чувств, жажды жизни и готовую к новом свершениям - приверженца Цоя, требующего перемен. Повисла пауза, каждый думал о своем, о потаенном и личном, об особенно потаенном думала я. Вдруг Ее немного хриплый, расслабленный, но все же пьяный голос едва коснулся моего уха. 

 — О чём ты думаешь?

 — О том, о чем думать нельзя. 

— Сегодня, полагаю, можно. 

Я повернулась к ней, невольно залипнув на игру света в Ее ореховых глазах, среди надвигающегося мрака казавшихся волшебным калейдоскопом, что приносил с собой в детстве лавину радости и восторга. В голове клокочущим коктейлем бурлили мысли, однако уровень алкоголя в крови оставался мизерным и незаметным, я четко анализировала и осознавала, что могу спугнуть Ее, если скажу правду. Но этот человек определенно не из тех, кому я бы хотела солгать. Вдох — не скажу, иначе пролечу навсегда. Выдох — нет, я хочу, вдруг все будет успешно. Вдох — это испортит наши отношения, я не смогу смотреть ей в глаза после такого. Выдох… 

— О том, что хочу тебя поцеловать. 

 Ее немного замерзшие щечки покрылись румянцем, зрачки расширились, как в той самой песне (зрачки все шире, шире, жаль она не ближе), а сами глаза лихорадочно пытались найти в моем лице отблески лжи или жестокой шутки. Но лишь неловкое вязкое молчание, которое я разрушила, резко вскочив со скамейки, отвернувшись и ероша собственный отросший загривок, нервно делая шаги в разные стороны. 

 — Можно я не буду отвечать? 

Она повернула меня к себе смотря в глаза, чуть согнувшись, чтобы разница в росте была меньше. 

— Мне просто нужно это пере…

 Я не стала слушать до конца и притянула в поцелуй, но ответа, конечно, не последовало. Я оторвалась сразу, чертыхаясь и сразу вливая в себя вина. Угрызения совести и осознание собственной глупости мгновенно смотали гигантский клубок самобичевания. Меня волновало то, что может ожидать меня завтра, захочет ли она вообще иметь со мной дело. 

 — Думаю, мне пора домой, я пьяна, немного растеряна и удивлена. 

— Спасибо. 

— Не думаю, что есть смысл благодарить с учетом того, что я ничего не сделала. 

Я проводила ее до перекрестка в попытке говорить обо всем на свете, и это, кажется, сработало. Распрощавшись неловкими объятиями я помчала к Маше, что не переставала в тот вечер смеяться над тщетностью моей попытки. 


***


Воскресенье тоже прошло мимо меня, потому что волнение от случившегося отягощало, будто кирпич, накрепко привязанный к уставшей шее, целеустремленно тянущий на пугающее дно любого, даже самого именитого пловца. Как и понедельник. Даже мои занятия в понедельник не могли отвлечь меня от мысли, что я могла серьезно испортить общение с таким человеком, как она. А какой она является для меня? Она… Я не уверена, что знаю такое количество слов, чтобы описать, какая она. С виду обычный стандарт отличницы, которую ждет успешная долгая и богатая жизнь, пара сыновей и муж-миллиардер. Но внутри она была морем, что привлекает первооткрывателя. Она таила в себе бесконечное количество загадок и тайн, но особенной ее делало нечто другое. То, что находится в грудной клетке под ребрами. Ее мысли, слова, идеи… они вызывают во мне неопределенный трепет, желание противостоять и сопротивляться в дискуссиях, потому что это открывает ее с другой стороны, словно бы подогревает. Однако на мое предложение выбраться во вторник она ответила согласием, чему я знатно удивилась. но всегда можно сделать поправку на воздействие красного паленого вина за 210 рублей. Нудные уроки тянулись медленно, что не могло принести никакого элементарного удовлетворения, как, например, тягучая сладкая карамель в детстве, заторможенность жизни вокруг откровенно раздражала, доводя до пика волнения и ненависти ко всему в этом мире. Минута как десять. Урок как шесть. Физика как демон, остерегающий врата ада. Я как ужас, летящий на крыльях ночи. Хотя ночи ли? Дверь домой открывала я уже дрожащими руками, с трудом попадая в замочную скважину. Дальше больше. Поиски подходящего наряда. Три сигареты подряд на балконе шестнадцатого этажа, а перед глазами — превосходный вид на наш спальный район, превратившийся в конструктор на ладони большего ребенка. Игрушечные машинки, бегущие маленькие пятнышки, дома слово нарисованные. Улыбнуло бы, заставив задуматься о чем-то высоком, но не сейчас. Даже наполненный выхлопными газами, пыльный и тяжелый воздух кажется свежим после сдавливающей атмосферы собственной квартиры и парадной. Поднятый взгляд к тоскливому небу не приносит удовлетворения, глазу не за что зацепиться, переключая мысли на романтическое восхищение красотой природы, надо мной лишь однотонное неприветливое полотно, словно кусок неживого картона. Томный выдох, полный разочарования, в попытке выпустить хотя бы долю пара из ноющих легких. Напрямую или в обход? В обход, нужно проветриться перед вторым эпизодом нашей истории. Неизменное незастегнутое пальто, пастельная бежевая толстовка с тремя пуговками на груди и немножко торчащие рукава. Я знала, как могу ее обрадовать. И вытащила из кармана небольшую нашивку с картиной ее любимого художника. Искра в глазах, счастливая широкая улыбка, крепкие объятия с сотней благодарностей. Ее сердечко растаяло, что мне и на руку. Вечер прошел так же спокойно, ровно и уютно, жаль, мы люди несвободные и имеем ограничения по времени. Мысли роились в голове, но все же четко знали мой маршрут. Провожу ее, а потом пойду к Кефиру и Мане, делиться успехами, а точнее собственной неловкостью. 

Однако, стоя на перекрестке, меня поразило определенное чувство. Обнимая ее, я поняла, что не хочу, чтобы этот момент закончился. Это было падение моей Берлинской стены. С неохотой отпустив, я смотрела, как она идет прямо по улице к тому самому переходу. Вдох. Надо что-то сделать, нельзя оставлять это все так. Выдох. Не сегодня. Не обрекай себя на провал. Вдох. Я хочу этого. Выдох. А хочет ли она. Вдох. Хочу. И я ринулась. На последних трех секундах перехода я побежала, на бегу закрывая рюкзак, застегивая карманы и снимая с головы шапку. Колени предательски щелкнули от неожиданной встряски, бедро повело, но я бежала за ней метров сто, может, двести. И догнала, хватая за плечо, задыхаясь, но крепко сжимая грубую ткань пальто в руках. 

— И нахрена бежала? Позвонить слабо? 

И в тот момент я правда не знала, зачем бежала. Но… Я взглянула на нее, выдохнула и молча притянула в поцелуй. Резко, внезапно, стремительно. И ее обветренные и покусанные губы шелохнулись, отвечая мне. Все во мне ликовало, а руки прижимали ее сильнее. Она лишь улыбнулась, осматриваясь вокруг и усмехаясь декорациям ее первого поцелуя. Самосвал. Рекламный щит с детской обувью. Старый кинотеатр сбоку. И кромешная тьма вечера. — И что мы с этим будем делать?