В глазах оцелотов

Золотистые глаза оцелотов отражают мир залитой в янтарь мозаикой. Ида Эмеан обращается в них покачивающейся оранжевато-алой хризантемой в своем просторном платье из газовых материй. В кошачьих глазах она плывет по водной глади плит среди причудливо изогнутых колонн, среди изумительных статуй, тем же искажением превращенных в уродливых карликов. Но сама она остается изумительным цветком — и Маргаритка согласна с кошками. Ида лишь немного склоняет голову, складывая тонкие руки на полупрозрачной ткани. Ее глаза, удлиненные макияжем, отражают больше почтения и любви, нежели глаза Ваттье, корчащегося в три погибели. Энид видит это в отражении кошачьих глаз, обманчиво-сонных и ленивых. Но она им не верит — и поднимает взгляд. Кошачьи глаза не врут. Разговаривая с подругой и советницей, Энид ан Глеанна не отрывается от оцелотов. Она говорит — но мысли ее уплывают за пределы их тесного круга, распространяются на стены замка, на выжженные поляны Доль Блатанна и смыкающиеся со всех сторон тиски. Их Цветочное царство грозится слечь под льдистым металлом косы северян, а после работу с радостью докончит Белое Пламя, Пляшущее На Курганах Врагов. Пепел, конечно, удобряет землю. Но останется ли хоть одно семя после этой жестокой пахоты?.. — Энид? — Ида касается ее руки, и Маргаритка вздрагивает от неожиданности. Кошки вскакивают на гибких лапах, щерят белоснежные полупрозрачные клыки в розовых пастях. Их черные губы растягиваются до самых ушей, янтарные глаза складываются в узкие, пышущие пламенем ада щелки. Ида не вздрагивает, удерживая пальцы на запястье Маргаритки. Ее кожа тепла и нежна, сдобрена тысячей кремов и снадобий. Ее недлинные, аккуратно подточенные ноготки приятно холодят разгоряченную кожу Энид. В светло-зеленых, словно пронизанных золотинкой глазах Иды — века. Ее киноварно-рыжие пряди, сложенные мириадом изгибчатых лоз на голове, на плечах, на голых лопатках — завораживают своей прихотливостью и ненужностью. Она такой же цветок, как сама Францеска. Цветок древнего мира, не готовый принять участия в войне пламени и косы. Цветок, которому хочется просто цвести в единении с небом, рыхлой прохладной почвой и струящимися в земле потоками вод. Боги творили их не для войн, не для интриг и провокаций. И только оттого Францеска позволяет себе эту веру и эту слабость. Кошки мурчат, сверкая золотистой, в глянцевито-шоколадных разводах шкуркой. Их янтарные глаза вновь прищурены, но на этот раз блещут искрами пролитого шампанского. В их пушистых грудках клокочет мурлыканье, поднимающееся урчание. Они кружат вокруг трона, потираются бархатными теплыми лопатками о ноги Иды, о колени Францески. Гибкие хвосты с темными кончиками упруго изгибаются в воздухе, словно головки змей. «Мы должны поставить на доверие», — о чем это она говорила? О Ложе, конечно, о Ложе, и вовсе не о них… Кошки, двумя статуэтками замирая на небольших постаментах, наблюдают. Видно, их очаровывает нелепая, разделенная меж всеми разумными расами причуда любви. Кошки молчаливо взирают на то, как струится на плиты пола газовое платье Иды, всеми сотнями складочек и шелков растекаясь вкруг трона и ног Францески. Ида становится на него коленями, Энид взбешенно вырывает из ее заумной прически шпильки. Киноварь ссыпается на плечи, до пола, кудряшки вздрагивают и подпрыгивают, маня котов. Но те не двигаются, лишь мерцают янтарями глазниц. Белое женское тело в их глазах обращается гибким цветком с колышущимися лепестками волос. Кошки равнодушно наблюдают за оголяющимися плечами Энид, прекраснейшей из женщин. Они только вздрагивают, когда темная коса, до этого скрученная на затылке, распускается и маняще покачивается в воздухе. Схватить бы. Сцапать… Ида наматывает косу на руку, придерживая Энид за затылок. Ее поцелуй пачкает губы королевы кроваво-алой помадой. Королева вздрагивает, дышит шумно, теплея щеками. Они могли бы уйти в покои. Но по дороге туда Францеску остановят военачальники и шпионы, Иду окружат толкователи и звездочеты. В последний раз они были рядом еще до переворота на Таннеде. Еще до обретения Доль Блатанна… Королева безропотно опускается на расстеленное платье Иды, ее глаза, от наложенных теней кажущиеся не разумными, но птичьими, как бы бездумными, пылают. Лавандовое платье в темных кружевах не получится снять без помощи слуг, и Ида удовлетворяется тем, что распускает шнуровку, задирает подол… Тонкая белая рука королевы сжимает лоскутья ткани, напрягаются жилки. Ее пальцы похожи на змей или пауков в своем судорожном беге, в ритмичном сокращении, в бездумной подвижности. Оцелоты мелко подрагивают темными шкурками, топорщат усы. Слишком много движений. Им хочется прыгнуть, запустить когти, но они терпят — и чувствуют расползающийся в воздухе манящий аромат, горячий и резкий запах пота и терпкий, привязчивый запах распаленной женщины. Они успокаиваются. Они начинают мурлыкать… Рыжие волосы рассыпаются по плоскому белому животу Энид ан Глеанны. Ида опускает раскрашенные губы на ее грудь, вбирает в рот тугой, остро тычущийся в язык комочек. Сжимает его губами, втягивает меж зубов, покручивает. Энид дышит шумно, сводит и разводит бедра под животом Иды. Та пропускает чужое колено между своих ног, и от следующего такого движения тоже стонет — глухо, податливо прогибая поясницу и подаваясь бедрами назад. Кошки вновь изгибают хвосты и щурятся. Они спрыгивают с постаментов, бродят вокруг, едва задевая бедра, руки и ноги сплетающихся женщин. В кошачьих глазах они напоминают причудливое слияние пород. Вот, молочный опал прекрасной Иды, будто бы вросший в аметист расхлюстанного платья Францески. Рубиновые жилки волос советницы, слившиеся с обсидиановой косой Энид. Только немелодичные, хриплые и отрывистые вздохи котам не нравятся. Им не нравится и задушенный шепот: «Дорогая, красивая, желанная». Коты выше этого. Горячо, влажно и туго. Францеска обхватывает Иду за запястье и глубже вбивает в себя ее пальцы, содрогаясь и откидывая голову. Из-под приоткрытых губ видны мелкие, нечеловеческие зубки без клыков, на шее бьется жилка. Неудобно наклоняясь вперед, Ида прикусывает эту жилку зубами, чувствует тугой ток крови, но мгновенно же отпускает. И возвращается назад, к ногам своей владычицы, замирает меж ними — и быстро вколачивает руку, хрипло выдыхая усталость и нетерпение. Оцелот изумленно склоняет голову, смешно дергает ухом. Гостья хозяйки, видно, устав сидеть на коленях, ложится животом на пол и утыкается лицом в промежность королевы. Королева стонет, гортанно и шумно. Оцелот, морщась, отступает в тень колонны. Другой запрыгивает на спинку трона и так, сверху вниз, наблюдает за смешной эльфийской причудой. Энид сжимает запястье Иды бедрами, да так крепко, что та не может и шевельнуться. Зажимает пальцы Иды в себе, стискивает почти до боли. Горячая влага скользко капает с ее бедер на платье Иды. Советница представляет, как выйдет в нем в один из коридоров, а на самом видном месте останутся пахучие темные разводы. Кошки морщатся от последнего, финального крика. В их глазах мир оранжевый и золотой, с редкими темными пятнами. Королева бьется, ее пальцы широко разведены, ее рука белая и дрожит. Ноги плотно стиснуты. Женщина над ней задыхается, ее тело мокрое и лоснится. Кошки недоумевают в своем золотом царстве. На грудь тяжело дышащей Энид опускается махаон. Энид не гонит его, а Ида, утомившись и уткнувшись ей в живот, бабочку даже не видит. Энид размышляет над их последними словами. «Доверие» — «а если провокация?» Энид обводит взглядом стены, колонны, коридоры и своих котов. Те спокойны, шерсть у них гладко прижата к шкурке. Но в их глазах ей на миг чудится дурное — быстро выпорхнувшая тень… Она еще раз обводит залу глазами. Пока никаких признаков того, что Ида разыграла представление для кого-то. Пока это кажется взаимной игрой, а не черным пятном на репутации королевы. Энид проводит ладонью по рыжим волосам, по мокрым лопаткам. В следующий раз они отыщут закрытые покои. В следующий раз проклятые коты не станут мельтешить вокруг, мешая Энид заметить чужие глаза и уши.